Эмерсон прошёл мимо. Я ждала, наблюдая поверх носового платка, прижатого к лицу. Спустя короткое время голова Эмерсона появилась вновь, его сузившиеся глаза впились в меня. Я склонила голову, скрывая улыбку, и прижала носовой платок к губам.
Голова исчезла, и я услышала удаляющийся хруст обломков под ногами. Как только звуки стихли, я последовала за мужем.
С бешено колотившимся сердцем спешила я вслед, прокладывая путь среди валунов, засорявших дно каньона. Главная трудность, с которой я столкнулась – не прятаться, а сохранить ясное видение; изгибы и повороты пути, загромождённые обломками, позволяли замечать только абрис фигуры удалявшегося Эмерсона. И лишь благодаря удаче – или благословению Провидения, как я предпочитаю верить – один мимолётный взгляд позволил мне заметить то, чего я так боялась.
Из-за кучи валунов, которую только что миновал Эмерсон, возник человек. Бесшумной походкой из-за босых ног, в грязно-белом халате, почти невидимом на фоне каменных стен из бледного известняка, он метнулся к Эмерсону. Солнечный свет ослепительно отразился от ножа в руке.
– Эмерсон!– закричала я. – Сзади!
Эхо прокатилось от скалы до скалы. Эмерсон развернулся. Поднятая рука Мохаммеда опустилась. Нож нашёл цель. Эмерсон пошатнулся, схватившись рукой за лицо. Тем не менее, он остался стоять, и Мохаммед, подняв руку, чтобы снова нанести удар, стал осторожно кружить рядом. Он не был таким дураком, чтобы приблизиться к Эмерсону – даже безоружному и раненому.
Излишне говорить, что я бросилась вперёд со всей возможной скоростью. Конечно же, зонтик был при мне. Потребовалось не более одной-двух секунд, чтобы осознать его ненужность в данном случае. Я никоим образом не могла успеть добежать до мужчин так быстро, чтобы предотвратить повторный удар. Засунув зонтик под мышку, я выхватила револьвер из кармана, прицелилась и выстрелила.
Когда я подбежала к Эмерсону, Мохаммед давно исчез. Эмерсон всё ещё стоял, прислонившись к скале. Приподнятая рука была прижата к щеке. Поскольку у него никогда не было носового платка, я решила, что он заменил этот полезный предмет обихода рукавом рубашки, пытаясь остановить кровь, которая превратила левую сторону его бороды в липкую массу и продолжала капать на рубашку.
Из-за тревоги, экстремальной скорости передвижения и рельефа я слишком тяжело дышала, чтобы хоть что-то произнести. К моему удивлению, Эмерсон терпеливо ждал, пока я начну. И смотрел на меня с любопытством поверх неописуемых остатков рукава.
– Ещё одна рубашка пришла в негодность, – выдохнула я.
Пристальные синие глаза на мгновение скрылись за опущенными веками. Через мгновение Эмерсон пробормотал:
– Не говоря уже о моём лице. В кого вы стреляли?
– В Мохаммеда, конечно.
– Вы промахнулись на добрые шесть ярдов.
– Но выстрел достиг желаемого эффекта.
– Он сбежал.
– Я могу обидеться на подразумеваемую критику. Сядьте, вы, упрямец, пока не упали, и уберите этот грязный рукав с лица, чтобы я могла осмотреть рану.
Всё было не так плохо, как я боялась, но достаточно скверно. Рана бежала от скулы к челюсти и обильно кровоточила. Моего носового платка явно не хватало для решения этой задачи.
– Что, чёрт возьми, вы делаете? – тревожно спросил Эмерсон, мгновенно побледнев, когда я сбросила куртку и стала расстёгивать блузку.
– Очевидно, готовлю бинты, – ответила я, снимая блузку. Эмерсон поспешно закрыл глаза, но, кажется, подглядывал сквозь полуприкрытые веки.
Повязку было исключительно неудобно накладывать. Когда я закончила, он выглядел наполовину готовой мумией, но кровотечение почти остановилось.
– Вот так будет получше, – сказала я, взяв куртку. – И соответствует шраму на другой вашей щеке.
Эмерсон прищурился на меня через полузакрытые веки.
– Её нужно будет немедленно зашить, – продолжала я, – и тщательно продезинфицировать.
Эмерсон выпрямился и бросил на меня яростный взгляд. Он попытался что-то сказать, но повязки, закреплённые вокруг челюстей, затрудняли артикуляцию. Однако я поняла это слово.
– Боюсь, у меня нет выбора, Эмерсон. Прежде, чем лечить рану на голове, необходимо сбрить волосы; как вам известно, то же относится и к ранам лица. Но не расстраивайтесь – я срежу только половину.
Чем хуже человек,
тем крепче он спит.
Если бы он обладал совестью,
то не был бы злодеем.
В полуденной тишине звук выстрелов разнёсся далеко, и, как я узнала позже, друзья уже заметили наше отсутствие и отправились искать нас. Когда мы вышли из входа в вади, я увидела, что приближается Абдулла – никогда бы не подумала, что он способен развить подобную скорость. Увидев нас, он застыл, бросив на нас изумлённый взгляд, а затем присел на землю, прикрыв голову руками. Он оставался в этом положении, неподвижный, как статуя, пока мы не подошли к нему.
– Я потерпел неудачу, – раздался замогильный голос из-под складок ткани. – Я вернусь в Азийех и сяду на солнце вместе с другими дряхлыми стариками.
– А ну, вставай, ты, мелодраматичный старый дурак, – прорычал Эмерсон. – Как это ты потерпел неудачу? Я не нанимал тебя нянькой.
Так Эмерсон представляет себе ласковое обращение. Он продолжал, не дожидаясь ответа. Я увидела, как Сайрус ведёт к нам всех остальных, и поэтому позволила Эмерсону действовать без меня. Абдулла медленно выпрямился в полный рост. Он действительно наслаждается драматическими представлениями, как и большинство египтян, но я видела, что на его лице, преисполненном достоинства, отразились потрясение и раскаяние.
– Ситт Хаким, – начал он.
– Хватит, мой друг. Сам Аллах не мог бы остановить Эмерсона, когда он намерен совершить очередную глупость. Он обязан тебе своей жизнью. Я знаю это, и он тоже; он просто не совсем традиционно выражает благодарность и любовь, которые испытывает к тебе.
Лицо Абдуллы просветлело. Решив, что звучный и величавый словарный запас классического арабского языка не соответствует моим чувствам, я добавила по-английски:
– Нам просто нужно будет внимательнее следить за ним, вот и всё. Чёрт побери, бывают случаи, когда он попадает в бо́льшую неприятность, чем Рамзес!
* * *
К счастью, Эмерсон чувствовал себя довольно слабым, поэтому потребовалось всего десять минут усиленного крика, чтобы убедить его вернуться на дахабию – но только после того, как он прочитал лекции Рене и Чарльзу о том, как продолжать раскопки, и настоял, чтобы Абдулла оставался с ними для наблюдения. Он отказался опереться на Сайруса или на меня, но когда к нему подошла Берта – любое чувство, которое она могла бы испытывать, надёжно скрывала вуаль – он принял
