— Нет, а я бы глотнула, — сказала Любаша.
— Разок!
— Вот, вот, — обрадовался Иван Петрович. — И я говорю!
— Люба, — сказала Нина. — Ты что, не пила ни разу? Оставь!
— Ну ладно, — сказала Дуся, решившись, как главная.— Тогда сходи сама. Ладно, сходишь? Купи портвейного вина и булку хлеба, я забыла. А больше не трать ничего, не надо. У него они тоже не растут в кошельке.
— Я мигом! -— крикнула Люба и убежала.
Не успели снова начать говорить, а она уже
вернулась с вином.
Сдачу она ссыпала Дусе в ладонь, а Дуся пересчитала и вернула Ивану Петровичу.
Выпили все церемонно, по разу, за столом посидеть не захотели, не стали. Тут же все, кроме Дуси и Ивана Петровича, разошлись и сели у себя по кроватям.
«Что же я делаю? — вдруг подумал Иван Петрович и ясно поглядел на Дусю. — Теперь мне нужно отсюда уйти!»
— Ну ладно, — сказала Дуся Ивану Петровичу. — Выпили? Закусили?
— Да, — ответил Иван Петрович. — Закусил.
— Будем свет теперь гасить, — сказала Дуся.
— Девушки, я буду свет гасить?
— Гаси, — сказала Нина.
— Верно, спать пора, — согласилась с ней Катя.
Люба чего-то засмеялась сама про себя и сама себе рассказала смешное:
— Идешь иногда, а тебе кричат: ты что идешь, пятки сзади? Посмотришь, а они, и правда, сзади. То-то смеху.
Она еще посмеялась сама над собой и стала расстегивать кофточку на ночь.
«Уйти, так подумают, что я денег жалею», — сказал Иван Петрович про себя.
Свет между тем погасили.
«Я и выхода теперь не найду», — подумал Иван Петрович.
Ему ничего не оставалось, как лечь вместе с Дусей.
— Теперь уже нельзя по-другому, — думал он. — Ну, пускай, будь что будет!
«Но ведь ей же от этого хуже не станет! В этом нет ничего худого, само по себе это дело хорошее, — честно возникло у Ивана Петровича. — Может, с кем-то другим это было бы плохо, а со мной ей не может быть плохо, со мной никому не может быть плохо. Я ведь верно все это пойму, ну а это же самое главное. Мало ли с кем бы ей пришлось без меня, а со мной все же лучше, я такой человек...» — какой он человек, Иван Петрович не определил, но чувствовал в себе и старался передать это Дусе.
— Только имейте в виду, что я девушка, — сказала Дуся.
— К утру узнаем, всё узнаем, — торопливо закивал в темноту Иван Петрович.
— Нет, это правда, — сказала Дуся упрямо.
— Что же теперь делать? -— быстро откликнулся Иван Петрович, не давая себе испугаться.— Теперь уже это все равно — девушка или не девушка.
— Нет, я вам правду сказала, вы учтите. Люба, я правда ведь девушка?
— Да, — ответила Люба. — Она, правда, девушка, верьте.
— Катя, я девушка?
— Да, — ответила Катя. — Ты девушка.
— У нас все девушки, кроме Любаши, — сказала Нина, ощупью заводя будильник.
— Я знаю, с девушкой это труднее, но ничего, постарайтесь, вы просто учтите, — сказала Дуся.
Кругом все затихли.
Люба лежала, вспоминая своего лейтенанта.
-— Что же мне делать, когда я хочу? — говорил он ей несколько раз до того.
«А правда, чего же ему делать, когда ему хочется? — думала Люба. -— По другим ходить, что ли?»
И она уступила.
— Но ты мне что-нибудь пообещай, мне тогда и полегче это будет, — попросила она.
— Нет, я не могу ничего обещать. Не то сейчас время, чтобы вам обещать,—отвечал он прямо.
«Что же делать», — думала Люба ничуть не печально.
В общежитии все собирались уснуть, ходили, фыркали — умывались на ночь. Двери плакали, как маленькие дети.
— Сразу нельзя, — сильным шепотом сказала вдруг Дуся. — Даже голубь не станет топтать голубку, пока не нацелует, сколько надо, — а то голубка его не допустит.
«И верно же!» — изумился Иван Петрович.
Он долго и старательно укрывал, запутавшись, Дусю своим углом одеяла.
— Да не так, — сказала Дуся и поправила одеяло как надо.
— Ах да, ах да, — сказал Иван Петрович.
По лестнице ходили шаги вверх и вниз.
— Кровать скрипит, — тихо проговорил Иван Петрович через некоторое время.
— Ну и что? — спросила Дуся. — Вам противно?
— Нет, что вы, что вы, — отвечал Иван Петрович. — Просто это неудобно. Мы же девушкам мешаем засыпать.
— Девочки, я вам мешаю? У меня кровать скрипит, — сказала громко Дуся.
— Нет, не мешаешь, — ответила Катя.
— А скрипи, если нужно, -— сказала Любаша и перевернулась под своим одеялом.
Нина молчала: возможно, спала.
Всё реже плакали двери у комнат и тем всё заметней.
Глава пятая
УТРОМ
— Сколько это будет стоить? — спросил Иван Петрович, проснувшись наутро.
— Тридцать рублей, — сказала Дуся, не задумавшись.
— Почему же именно тридцать? — спросил Иван Петрович, удивленный, но с полной готовностью.
— Десять рублей я должна вот этой девушке, пять той, восемь рублей — вон, которая у окна, остальные семь рублей мне дожить до получки, — быстро ответила Дуся.
— Люба! — позвала она.
— Я, — сказала Люба, высунув голову на подушку.
— Я тебе должна десять рублей?
— Должна, — подтвердила Люба и спряталась.
— Катя! — позвала Дуся.
— Нет, зачем же, я верю, — сказал Иван Петрович. — Я просто.
— Катя, — сказала Дуся, не слушая Ивана Петровича. — Я должна тебе пять рублей?
— Да, должна, Дуся, правда, — ответила Катя, не поворачивая к ней лица.
— А тебе, Нина, восемь?
— Да, восемь, — ответила Нина, опуская ноги с постели, как будто Ивана Петровича не было в доме.
— Мне самой до получки семь рублей прожить надо?
— Надо, — сказала Нина. — Не меньше.
— Семь рублей — только-только, — подтвердила Любаша.
Катя встала в рубашке у себя на кровати и уже потянулась к своему календарю.
— Что сегодня? — сказала она. — Ну-ка взглянем.
И она полистала страницы.
— А сегодня африканская пословица: «Не отталкивай лодку, которая помогла переправиться тебе через реку».
Она подумала над этой пословицей.
— Да ведь это же как наша пословица: «Не плюй в колодец» и так далее. У них совсем одинаковый смысл! Значит, мы с этим африканцем как будто соседи, да ведь, Нина? Мы думаем с ними почти одинаково. Может, они и живут так, как мы? Просто, видимо, у них нет колодцев, а то б они тоже плевали туда.
— А я полжизни в реке провела, — сказала Дуся, одеваясь. — У меня поэтому все поговорки рыбные.
И правда, поговорки у нее были рыбные.
Люба посмеялась про себя на что-то, а потом рассказала:
— А в деревне еще, бывает, шутят так. Едет мужик, на лошади, а ему кричат от дороги: Эй ты, едешь! — лошадь-то у тебя в хомуте! Он слезает, посмотрит, а лошадь-то и правда в хомуте. То-то смеху.
Все смеялись, вставали, одевались, не обращая внимания на Ивана Петровича как на мужчину.
Иван Петрович стыдливо оделся.
— Вы, наверное, выйти хотите? — спросила Дуся.
— Нет, нет, — сказал Иван Петрович. — Ничего.
— Пусть уж потерпит, — заметила Нина. -— А умыться мы ему принесем. Люба, принеси ему помыться, пусть умоется. А выходить сейчас не надо, заметно.
Люба принесла в кружке воду и полила Ивану Петровичу над тарелкой. Он умыл лицо и руки.
— А теперь идите, — сказала Дуся. — Спасибо вам.
— Погодите, я выгляну, чтобы никто не видал, — удержала их Нина и пошла в коридор.
— Можно, идите, -— позвала она. -— Только быстро! На втором этаже можно медленно, там уже мужчины. До свиданья!
Иван Петрович в момент очутился на улице.
Глава шестая, глубоко символическая
Едва дождавшись, пока кончится сегодня работа, Иван Петрович помчался назад в общежитие.
Он дошел до остановки со всеми, но на ней не остался, а пошел через улицу и стал ждать трамвая в другом направлении, прямо стоя лицом против всех тех людей, с которыми вместе привык возвращаться и которые -— тоже привыкнув к нему — сегодня косились на него через рельсы.
Все люди, что ехали обычно с ним вместе, ехали сегодня ему навстречу.
Глава седьмая
ШАЛАШ
Он стоял возле двери общежития и немного похаживал, ожидая Дусю с работы.
— Здравствуйте, <— сказала Дуся, подходя к общежитию, хотя они и виделись сегодня с утра.
— А вы чего? У меня теперь до получки хватает. Мне теперь никогда больше будет не надо, я уже не буду залезать больше в долг.
— Да нет, я бы хотел с вами по-другому, то есть встретиться, как будто я вас жду и вы пришли, — сказал Иван Петрович необычно для себя, очень просто, хотя и несколько неловкими словами.
— Вам правда хочется, чтоб я пришла, а вы меня ждали? — спросила Дуся с пониманием, немного подумав.
— Да, — отвечал Иван Петрович.
Дуся снова подумала.
— Ну хорошо, а куда же мы тогда пойдем?
— А туда же, к вам, в общежитие, — ответил Иван Петрович.
— Нет, если так, то тогда в общежитие неприлично.
— Почему неприлично? Вчера же было прилично?
— Ну, вчера — другое дело, — отвечала Дуся твердо. — А если так, то нельзя. В общежитие приглашать не положено. Лучше мы пойдем в кино. Только я сама заплачу за билет.
