— когда нарочно, когда случайно.
Каждое утро, задолго до рассвета, отправлялся он на своем визжащем велосипеде в город — к одному большому зданию. Там, во дворе, он вместе со своими товарищами ждал, пока дадут метлу и тачку и укажут улицу, которую надо подмести.
Беппо любил эти часы перед рассветом, когда весь город еще спал. Свою работу он делал с удовольствием и очень основательно. Он знал, что это очень нужная работа.
Улицу он подметал не спеша, с расстановкой: при каждом шаге — вздох, при каждом вздохе — взмах метлой. Шаг — вздох — взмах метлой. Шаг — вздох — взмах метлой. Иногда он на минуту останавливался и задумчиво смотрел перед собой. А потом опять сначала: шаг — вздох — взмах метлой…
И пока он так продвигался, посматривая на грязную улицу впереди себя и на чистую — позади, ему в голову приходили порой даже значительные мысли. Но это были мысли без слов, мысли, которые так же трудно передать, как запах, о котором остались одни лишь воспоминания, или цвет, который привиделся во сне. После работы, сидя у Момо, он объяснял ей свои мысли. И благодаря способности Момо слушать Беппо находил для объяснения нужные слова.
— Видишь ли, Момо, — говорил он, например, — дело обстоит так: вот ты видишь перед собой очень длинную улицу. И думаешь: какая же она длинная! Никогда ее не одолеть, думаешь ты.
Некоторое время он молча смотрел перед собой, потом продолжал:
— И тогда ты начинаешь спешить. И спешить все сильнее. А поглядев вперед, ты видишь, что путь перед тобой совсем не уменьшился. И тогда ты еще больше напрягаешься — от страха, и под конец ты совсем без сил и не можешь шагу ступить. А улица все еще простирается впереди. Но так делать нельзя.
Некоторое время он думал. Потом продолжал:
— Никогда нельзя думать сразу обо всей улице, понимаешь? Надо думать о следующем шаге, о следующем вздохе, о следующем взмахе метлой. Все время только о следующем.
Он опять задумался, размышляя, прежде чем добавить:
— Тогда это доставляет радость; это важно, тогда дело идет хорошо. И так оно должно быть.
И опять продолжал после долгой паузы:
— Вдруг ты замечаешь, что шаг за шагом одолел всю улицу. А ты и не заметил как, и не устал. — Он кивнул сам себе и закончил: — Вот что важно.
В другой раз он пришел и молча сел возле Момо. Она сразу заметила, что он задумался, — видно, хочет сказать ей что-то особенное.
Взглянув ей в глаза, старик начал:
— Я узнал нас с тобой.
Прошло некоторое время, пока он продолжил тихим голосом:
— Такое бывает иногда — в обед, когда все уснуло в зное. Тогда мир становится прозрачным. Как река, понимаешь? До самого дна видно!
Он кивнул, помолчал, потом сказал еще тише:
— Там, на дне, лежат совсем другие времена, — на дне, понимаешь?
Он опять долго думал, подыскивая слова. Но, как видно, не нашел, потому что заговорил своим обычным голосом:
— Сегодня я подметал возле старой городской стены. В ней пять камней совсем другого цвета. Вот так, понимаешь?
Он нарисовал пальцем в пыли большое «Т». Склонив голову набок и взглянув на букву, он вдруг прошептал:
— Я их узнал, эти камни.
Помолчав немного, он добавил:
— Это были совсем другие времена — тогда, когда строили эту стену. Много народу там работало. Но были двое, которые взяли да вмуровали эти камни. Знак такой, понимаешь? Я узнал его.
Он провел рукой по глазам. Казалось, каждое слово давалось ему с трудом, и когда он вновь заговорил, слова его прозвучали тягостно:
— Они совсем по-другому выглядели, те двое, тогда, совсем по-другому. — И он закончил почти гневно: — Но я их снова узнал — тебя и себя! Я узнал нас!
Нельзя, конечно, осуждать людей за то, что они посмеивались, слушая такие речи Беппо-Подметальщика. Некоторые за его спиной крутили пальцем у виска. Но Момо любила Беппо и хранила все его слова глубоко в сердце.
Другой лучший друг Момо был очень молод и во всех отношениях прямая противоположность Беппо-Подметальщику. Это был красивый юноша с мечтательными глазами и бойким язычком. Всегда напичканный шутками и разным вздором, он так заразительно смеялся, что вы невольно смеялись вместе с ним — хотели вы того или нет. Его настоящее имя было Джилорамо, но все звали его просто Джиги.
Но так как Беппо мы уже называли Подметальщиком, то и Джиги мы дадим прозвище, связанное с его профессией, хотя, по правде говоря, никакой профессий у него не было. Так что назовем его Гидом. Но ведь гидом он тоже бывал от случая к случаю, совсем не питому, что он этому учился или его кто-то на такое дело поставил.
Верным его помощником была кепка с огромным козырьком. Как только появлялись вблизи заблудшие туристы, он тут же нахлобучивал ее и с серьезным видом направлялся к незнакомцам предлагать свои услуги. Он был готов все им показать и объяснить. Стоило им согласиться, он сразу же приступал к делу и нес ужаснейшую чепуху: семь верст до небес! Он выдумывал столько необычайных событий, называл столько имен и дат, что у бедных слушателей кружилась голова. Некоторые, заметив обман, сердились и уходили, но большинство принимали все за чистую монету и тоже платили за это монетой, когда Джиги протягивал им напоследок свою перевернутую кепку.
Люди из ближайших окрестностей смеялись над фантазиями Джиги. А иногда говорили, что нехорошо, мол, делает Джиги: за разные выдумки еще и деньги получает.
— Но так делают все поэты, — отвечал им Джиги. — А разве туристы ничего не получают за свои деньги? Это уж я точно вам говорю, они получают именно то, что хотят! И какая разница, написано ли это все в ученых книгах или нет? Кто знает, может быть, истории в этих книгах тоже выдуманы, только никто уже этого сейчас не помнит.
В другой раз он сказал:
— А что, вообще-то, правда, что — неправда? Кто может знать, что происходило здесь тысячу или две тысячи лет тому назад? Может, вы это знаете?
— Нет, не знаем, — соглашались с ним люди.
— Ну так вот! — говорил Джиги. — Чего ж вы тогда уверяете, что мои истории неправда! По случайности все могло так и быть, как я
