так с отцом разговаривать⁈
— А чего он как… как этот. — Я осознал, что слегка позабыл о своём статусе. Не видят во мне равного в этой семье. Ну и ладно, зато спрос меньше. — ты будешь сыну зуб рвать⁈
— Буду! Тащи плоскогубцы в ванную. Там будем делать операцию.
Взбледнули все, то есть мама Вера и Павка. Но мелкий, к его чести сказать, не отступился.
— Пошли в ванную! Я обещаю не реветь.
То, что происходит в ванной, остаётся в ванной. Даже вырванный зуб не был вынесен за пределы того закутка. С традиционным наговором Пашка выкинул его в самый угол куда-то под ванну. «Мышка-мышка, забери мой молочный зуб, принеси мне свой острый крепкий!» Дикари-с! Зачем Пашке острые зубы? Но в семье так принято, кто я такой, чтоб разрушать их верования? Я хоть и Демон, но ничто человеческое мне не чуждо. Папа Дима справился, и хорошо.
— А мне было совсем не больно! Я не плакал! — Павка аж приплясывал, выйдя с экзекуции. — Вот дырка, ы-ы-ы!
Его мама не разделяла восторгов, ей не очень нравился видок младшенького с окровавленной губой и мужа с плоскогубцами. Мальчики, они такие мужланы порой…
«Вчера же у нас в классе пошли шепотки по поводу того, что »…комсомолец Корчагин… Мишка? Да ладно! Сам видел!' Короче, наши теперь знают, что я на базаре приторговываю пилочками для ногтей. Импортными. А привез их я из Москвы, короче спекулянт. Не — фарцовщик! Умеет пацан жить! Мне теперь даже интересно, дойдет ли слух до Галинишны. И что скажет шеф, когда узнает. Что самое смешное, перепродавать шмотки, доставшиеся по случаю, зазорным никто не считает. Причем, толкают вещички люди не по цене покупки, а с наценкой, чтоб хоть как-то отбить накладные расходы или просто навариться маленько. И никто не видит в этом ничего зазорного. Более того, даже покупая одежду у спекулянта, народ обижается на их племя вообще, а не на конкретно этого, который только что помог тебе упаковаться капельку лучше, моднее. Как явление спекулянты зло и подлежат выкорчевыванию, но каждый конкретный чувак, если он не дерет три шкуры — необходимый инструмент обмена твоих денег на заморские товары. Человек рискует, под статьей ходит ради тебя, чего его ненавидеть-то'.
Так что на общественное негодование я не налетел. Оно если и будет, то неискреннее и только по команде старших товарищей. А пока… сегодня я прямо в классе нашел выход на поставщика императорского двора, то есть на торговца настоящими кроссовками, не из Еревана, не румынского «Томиса». Обошлись мне «Адидасы» в сто сорок рублей. Почему во множественном числе? Потому что кроссовок оказалось два. Или две? Правая и левая, очень удачно совпало, я считаю. Поначалу продавец из десятого класса вообще просил двести, но был грубо опущен на землю Де́нисом:
— Э, парень, ты не охренел? Советские адики по цене дойчевских суёшь!
— Да где ты советские увидел! Чистый импорт!
«Де́нис мне заранее объяснил, что как бы настоящие 'Адидасы» теперь делают по немецкой лицензии в Тбилиси, Ереване и Киеве. А я еще на «Масис» бочку катил! Так вот, одним из отличий является хреновая окраска кожи изнутри обуви. Типа, надел кроссы на белый носок, снимаешь с синего. Индикатором аутентичности стала послюнявленная спичка. И да, не просто мокрая, а именно со слюнями — они что-то такое содержат в своём составе. Сунул мокрую спичку в кроссовок, потер, вынул. В нашем случае спичка посинела — значит обувь советская. Вот и думай — покупать за сто сорок почти адики или искать за двести фирму́? Кстати, тестировать джинсы мы будем той же спичкой, когда я денег наберу на них. Если спичка, потертая об штанину, посинеет… то джинсы настоящие! Я фигею, дорогая редакция, как трудно жить в СССР. Я на такой жизнь не подписывался, но и отказываться не стану, поживу.
— Так чего завис, Корчага? Берешь кроссы? Отдаю лично тебе за сто шисят, пользуйся моей добротой.
— Беру за сто сорок или ты больше ничего в нашей школе не продашь'.
— Это я чего я ничего не продам? Заложишь?
— Не-а! Просто расскажем всем, что ты грузинскими кедами торгуешь под видом немецкого «Адидаса». Думаешь, мне не поверят?
— А в зубы?
— Да не вопрос! Ты на рожу мою посмотри, а потом думай, чем пугать. И не факт, что мы тебя вдвоём не отметелим. Лично от себя фофан тебе под глаз гарантирую.
— Сука ты, Корчага.
— Это значит, по рукам? Тебе деньги, мне обувь?
— Сто писят?
— Сто сорок, сказал уже. Были бы германские, без базара бы двести отдал. Может, есть?
— Нету, бери эти за сто сорок, — со вздохом ответил барыга. — Джинсы есть фирменные. Возьмешь?
— На следующей неделе подойду, как бабки появятся. Я ж их не кую.
— Добро. А джинсы тебе обойдутся в…
— Посмотрим на товар, а потом торговаться будем. Вдруг ты индийские притащишь.
— Обижаешь, начальник!
«Так я стал капельку лучше внешне. А заодно подтянул харизму на пару пунктов. Не только потому, что стал брендоносителем, а еще и потому что показал себя человеком, умеющим торговаться. Да, комсомольцы восьмидесятых, они другие. А может и не было никогда этих романтиков, воспетых в песнях. Или были, но только те, что в песнях».
Общался я со стройотрядовцами советской эпохи. В откровенных разговорах люди делились тем огнем, который гнал их на БАМ. Заветной мечтой студента тогда было привезти из стройотряда тысячу рублей, заработанную за лето. У многих получалось. Песни у костра, комары, блины на лопате — это всё да, было. Но ехали не за комарами в тайге, не за дымом, поднимающимся над соснами. Три месяца ударного труда — и ты ходишь следующие два года по институту в фирменных шмотках, а не как комсомолец в костюмчике.
23 марта 1982 г
'Если бы я знал, что в понедельник мне придет с
