Вирджиния Вулф - Ночь и день

– А, вот она где, – сказал мистер Хилбери, который, переваливаясь с пятки на носок, стоял спиной к камину. – Иди сюда, Кэтрин. Я не заметил, куда ты пропала. От наших детей, – шутливо произнес он, – должна быть польза. Так вот, я хочу, чтобы ты сходила в мой кабинет – третий шкаф справа от двери. Достань воспоминания Трелони [73] о Шелли и принеси мне. И тогда, Пейтон, вам придется признать при всех, что вы ошибались.

– Воспоминания Трелони о Шелли. Третий шкаф справа от двери, – повторила Кэтрин.

По дороге к выходу она прошла мимо Уильяма и Кассандры. В конце концов, пусть дети играют и строят волшебные замки, не будем им мешать, думала она.

– Постой, Кэтрин, – сказал Уильям, когда она проходила мимо, – позволь я схожу.

Секунду поколебавшсь, он поднялся и вышел, и она поняла, что это стоило ему немалых усилий. Опершись коленом о диван возле Кассандры, она поглядела на ее лицо, разгоряченное после недавнего разговора.

– Ты – счастлива? – спросила она.

– Нет слов! – воскликнула Кассандра. – Конечно, мы по-разному думаем почти обо всем на свете, но мне кажется, он самый умный мужчина из всех, кого я знаю… А ты – самая красивая из женщин, – добавила она, глядя на Кэтрин, и, пока она смотрела, лицо ее утрачивало живость и наконец стало почти печальным – словно примеривая на себя меланхолию Кэтрин, самую утонченную черту ее образа.

– О, сейчас еще только десять, – мрачно произнесла Кэтрин.

– Так поздно! И?.. – Она не поняла.

– В полночь мои кони превратятся в крыс, и я убегу. Иллюзия растает. Но я покорна судьбе. Надо ковать железо, пока горячо.

Кассандра смотрела на нее с веселым недоумением.

– Кэтрин говорит о крысах, и о железе, и всяких странных вещах, – сказала она, когда вернулся Уильям. Кстати, вернулся он очень быстро. – Вы ее понимаете?

Уильям промолчал, и, судя по тому, как он нахмурился, было ясно, что он не расположен сейчас ломать над этим голову. Кэтрин тотчас выпрямилась и сказала уже серьезно:

– И все же я убегаю. Надеюсь, вы все объясните остальным, если будут спрашивать. Постараюсь не опаздывать – мне надо кое с кем встретиться.

– Ночью? – воскликнула Кассандра.

– С кем встретиться? – насторожился Уильям.

– С другом, – бросила она, отворачиваясь.

Она знала: он хочет, чтобы она осталась, – разумеется, не с ним, но рядом, на всякий случай.

– У Кэтрин множество друзей, – произнес Уильям с запинкой, когда она вышла, и снова сел на диван.

Вскоре Кэтрин уже быстро мчалась на такси – как ей и хотелось – по освещенным улицам. Ей нравились свет, и скорость, и чувство одиночества вне дома, было приятно знать, что в конце концов она приедет к Мэри, в ее одинокую квартирку под самой крышей. Она взбежала по каменным ступеням, мельком заметив, как странно выглядят ее синяя шелковая юбка и синие туфли на фоне грязного камня, в дрожавшем неверном свете газовых рожков.

А через секунду Мэри уже открывала дверь. Увидев Кэтрин, она не удивилась, но слегка растерялась, однако радушно приветствовала гостью. Чтобы не тратить время на объяснения, Кэтрин сразу прошла в гостиную, где и увидела юношу – тот полулежал в кресле, держа какую-то бумажку в руке, в которую он поглядывал, явно намереваясь продолжить свою речь, прерванную приходом Кэтрин.

Явление незнакомой дамы в роскошном вечернем платье смутило его: он вытащил трубку изо рта и неуклюже привстал, но тут же сел обратно.

– Вы ужинали в городе? – спросила Мэри.

– Вы работали? – спросила Кэтрин одновременно с ней.

Молодой человек покачал головой, словно желая показать, что он здесь ни при чем.

– Не совсем, – ответила Мэри. – Мистер Баснетт принес бумаги, и мы их просматривали, но уже почти закончили… Расскажите про ваш вечер.

Прическа Мэри была немного растрепана, словно во время разговора она теребила волосы, ее костюм чем-то напоминал платье русской крестьянки. Она вновь опустилась в кресло, с которого, похоже, не вставала последние несколько часов: в блюдце на подлокотнике скопилась целая куча окурков. Мистер Баснетт, совсем еще молоденький юноша со здоровым цветом лица, выпуклым лбом и гладко зачесанными назад волосами, относился к тем «очень способным молодым людям», которые, как правильно предположил мистер Клактон, влияют на Мэри Датчет. Он не так давно закончил университет и увлекся идеей реформации общества. Вместе с другими очень способными молодыми людьми он составил проект создания школ для рабочих, слияния рабочего и среднего класса, а также совместной борьбы этих двух сил, объединенных в общество просвещенной демократии, против капитала. Проект уже достиг стадии аренды офиса и найма секретаря, и мистера Баснетта отрядили к Мэри, чтобы изложить ей идею и предложить должность секретарши, к которой, разумеется, по чисто принципиальным соображениям, прилагалось мизерное жалованье. С семи вечера он зачитывал ей вслух бумаги, в которых пространно излагались основные догматы новых реформаторов, но чтение так часто прерывалось обсуждением и так часто требовалось сообщить Мэри на условиях строжайшей секретности подробности об отдельных личностях и дьявольских кознях, что они едва добрались до середины рукописи. Оба не заметили, что беседа длилась более трех часов. Они были настолько поглощены разговором, что забыли подложить дров в камин, и все же мистер Баснетт со своим рассказом и Мэри со своими вопросами старались держаться в формальных рамках, направляя ход беседы в нужное русло и не давая мысли отвлекаться. Почти все ее вопросы начинались с «правильно ли я поняла, что…», а его ответы неизменно представляли точку зрения некоего «мы».

Мистер Баснетт уже почти успел убедить Мэри в том, что и она тоже относится к этому «мы» и разделяет «наши» взгляды и представления о «нашем» обществе и политике, разительно отличающемся от общества в целом, в высшем смысле, конечно.

Появление Кэтрин было абсолютно неуместным и напомнило Мэри о таких вещах, о которых она предпочла бы не вспоминать.

– Так вы ужинали в городе? – спросила она вновь, с легкой улыбкой рассматривая синий шелк платья и туфельки, расшитые жемчугом.

– Нет, дома. Вы начинаете новое дело? – нерешительно спросила Кэтрин, глядя на бумаги.

– Мы начинаем, – ответил мистер Баснетт.

– Я подумываю о том, чтобы уйти с Расселл-сквер, – пояснила Мэри.

– Понятно. Вы будете работать где-то еще?

– Что ж, боюсь, мне нравится работать, – сказала Мэри.

– Боитесь! – вставил мистер Баснетт, давая понять, что ни один разумный человек не может бояться своей любви к работе.

– Да, – сказала Кэтрин, словно в ответ на его мысль. – Я бы тоже хотела чем-нибудь заняться – чем-нибудь таким, что мне будет интересно.

– Да, это самое главное, – сказал мистер Баснетт. Он внимательно посмотрел на нее и принялся набивать трубку.

– Но вам будет не хватать времени, – заметила Мэри. – Я хочу сказать, есть разная работа. Никто не работает так много, как мать с маленькими детьми.

– О да! – сказал мистер Баснетт. – Именно женщин с младенцами мы и собираемся охватить.

Он взглянул на свой листок, скатал его в трубочку и уставился на огонь. Кэтрин поняла, что в его присутствии нужно говорить прямо, сдержанно и конкретно, иначе ее просто не поймут, а о чем-то придется умолчать. Но мистер Баснетт лишь с виду такой сухарь, решила она, потому что у него очень умный и понимающий взгляд. Это ей понравилось.

– И когда все узнают? – спросила она.

– Что вы имеете в виду – о нас? – переспросил он с улыбкой.

– Это зависит от многих вещей, – сказала Мэри.

Похоже, конспираторы обрадовались, что кто-то всерьез заинтересовался их планами.

– Создавая общество вроде того, которое хотели бы создать, а пока ничего более мы сказать вам не можем, – начал мистер Баснетт, слегка вздернув подбородок, – следует помнить о двух вещах: о прессе и о народе. Прочие общества, которые называть не стоит, канули в Лету, потому что адресовались исключительно ко всяким чудакам. Если вам не нужно общество взаимных восторгов, которое умирает, как только его члены обнаружат недостатки друг друга, следует привлечь на свою сторону прессу. И обратиться к народу.

– В этом и сложность, – задумчиво произнесла Мэри.

– И тогда за дело примется она, – сказал мистер Баснетт, кивая в сторону Мэри. – Из всех нас только она – капиталист. Она может посвятить этой работе все свое время. Я служу в конторе и могу заниматься проектом только в свободное время. Вы, случайно, не ищете работу? – спросил он Кэтрин со странной смесью уважения и недоверия.

– В ближайшее время ее работой будет замужество, – ответила за нее Мэри.

– А, понятно, – сказал мистер Баснетт.

Он допускал такую возможность: и он, и его друзья уже обдумали женский вопрос, как и многие другие, и определили ему почетное место в своей схеме мироустройства. Несмотря на грубость его манер, Кэтрин почувствовала это – мир, на страже которого будут стоять Мэри Датчет и мистер Баснетт, показался ей правильным, хотя вовсе не красивым и отнюдь не романтичным – или, образно говоря, таким, где на горизонте тянутся ряды деревьев, связанные полосами синего тумана. Потому что на долю секунды в его лице, обращенном к огню, она увидела лицо настоящего мужчины, которого сегодня еще можно встретить, хотя чаще попадаются на глаза служащий, адвокат, правительственный чиновник или рабочий. Не то чтобы в мистере Баснетте, дни свои отдававшем торговле, а вечера – благу общества, осталось много от того идеала; но в этот миг его юность и пыл – пусть умозрительный, пусть ограниченный – превознесли его над прочими людьми. Перебрав в уме те крохи обрывочных сведений, что ей довелось услышать, Кэтрин задалась вопросом: какую цель может преследовать такое общество? Затем вспомнила, что своим приходом помешала им заниматься делом, и поднялась – и, все еще размышляя об этом обществе, сказала мистеру Баснетту: