Вирджиния Вулф - Ночь и день

– В этом и сложность, – задумчиво произнесла Мэри.

– И тогда за дело примется она, – сказал мистер Баснетт, кивая в сторону Мэри. – Из всех нас только она – капиталист. Она может посвятить этой работе все свое время. Я служу в конторе и могу заниматься проектом только в свободное время. Вы, случайно, не ищете работу? – спросил он Кэтрин со странной смесью уважения и недоверия.

– В ближайшее время ее работой будет замужество, – ответила за нее Мэри.

– А, понятно, – сказал мистер Баснетт.

Он допускал такую возможность: и он, и его друзья уже обдумали женский вопрос, как и многие другие, и определили ему почетное место в своей схеме мироустройства. Несмотря на грубость его манер, Кэтрин почувствовала это – мир, на страже которого будут стоять Мэри Датчет и мистер Баснетт, показался ей правильным, хотя вовсе не красивым и отнюдь не романтичным – или, образно говоря, таким, где на горизонте тянутся ряды деревьев, связанные полосами синего тумана. Потому что на долю секунды в его лице, обращенном к огню, она увидела лицо настоящего мужчины, которого сегодня еще можно встретить, хотя чаще попадаются на глаза служащий, адвокат, правительственный чиновник или рабочий. Не то чтобы в мистере Баснетте, дни свои отдававшем торговле, а вечера – благу общества, осталось много от того идеала; но в этот миг его юность и пыл – пусть умозрительный, пусть ограниченный – превознесли его над прочими людьми. Перебрав в уме те крохи обрывочных сведений, что ей довелось услышать, Кэтрин задалась вопросом: какую цель может преследовать такое общество? Затем вспомнила, что своим приходом помешала им заниматься делом, и поднялась – и, все еще размышляя об этом обществе, сказала мистеру Баснетту:

– Что ж, надеюсь, вы меня позовете, когда придет время.

Он кивнул и вынул трубку изо рта, но, не найдя, что сказать, опять закурил. Впрочем, он был бы рад, если б Кэтрин осталась.

Мэри пришлось проводить гостью вниз, и, поскольку не было видно ни одного такси, они постояли некоторое время, глядя по сторонам.

– Возвращайтесь, – посоветовала Кэтрин, вспомнив о мистере Баснетте и его бумагах.

– Вам не стоит бродить по улице одной в таком платье, – сказала Мэри.

Однако на самом деле она стояла рядом с Кэтрин не потому, что хотела поймать такси. К несчастью, мистер Баснетт и его бумаги были не главным в ее жизни, а только давали возможность отвлечься от чего-то более важного, и это особенно ясно стало теперь, когда они с Кэтрин остались на улице одни. Обе они – женщины.

– Вы виделись с Ральфом? – вдруг спросила она.

– Да, – ответила Кэтрин, но не смогла вспомнить, где и когда она его видела. И не сразу поняла, почему Мэри спрашивает ее о Ральфе.

– Наверное, я ревную, – сказала Мэри.

– Но это нелепо, – сказала Кэтрин, взяла Мэри под руку, и они медленно направились в сторону проспекта. – Дайте-ка вспомню: мы с ним ездили в Кью и решили, что будем дружить. Вот, собственно, и все.

Мэри надеялась, что Кэтрин расскажет что-нибудь еще. Но Кэтрин молчала.

– При чем здесь дружба! – воскликнула наконец Мэри. Неожиданно для себя она начала злиться. – Вы же сами знаете, что не в этом дело. Какая дружба? Я, конечно, не имею права вмешиваться… – Она умолкла. – Но только я не хочу, чтобы Ральф страдал.

– Мне кажется, он в состоянии сам о себе позаботиться, – заметила Кэтрин.

Сами того не желая, теперь они стали соперницами.

– Думаете, стоит рискнуть? – помолчав немного, сказала Мэри.

– Как знать, – ответила Кэтрин.

– Вы хоть когда-нибудь думали о других? – в сердцах воскликнула Мэри.

– Я не могу бродить с вами по Лондону, обсуждая свои чувства. А вот и такси… Нет, там кто-то есть.

– Давайте не будем ссориться, – сказала Мэри.

– По-вашему, я должна была сказать ему, что не хочу быть ему другом? – спросила Кэтрин. – Сказать ему об этом теперь? Но как я ему это объясню?

– Разумеется, вы не должны ничего такого ему говорить, – ответила Мэри, немного успокоившись.

– Но наверное, мне все же следует это сделать.

– Кэтрин, я сказала так сгоряча. Мне не стоило говорить вам это.

– Все это ерунда, – ответила Кэтрин. – Я уверена. Не стоит об этом думать.

Она говорила слишком резко, однако это не касалось Мэри Датчет. Былая враждебность прошла, но теперь мрачная тень трудностей закрывала им горизонты будущего, в котором каждой из них предстояло найти свой собственный путь.

– Нет, нет, не стоит, – повторила Кэтрин. – Представим, что вы правы и что о дружбе речи быть не может. Положим, он влюблен в меня. Мне этого не нужно. И все же мне кажется, вы преувеличиваете, – добавила она. – Любовь – это еще не все, и брак – это одна из тех вещей…

Тем временем они вышли на главную улицу и стояли, глядя на омнибусы и на прохожих, которые в этот момент были лучшей иллюстрацией слов Кэтрин о многообразии человеческих устремлений. Обе чувствовали себя странно далекими от всего этого – это была минута полной отчужденности, когда даже счастье и обычная жизнь кажутся лишней обузой. Им ничего этого уже не надо – пусть придут и все заберут – им уже все равно.

– Я не собираюсь вас учить, – сказала Мэри, первой очнувшись и нарушив молчание после долгой паузы, когда Кэтрин не смогла дать определение браку. – Я это вот к чему: мне кажется, следует точно знать, чего вы хотите. Хотя, – добавила она, – я не сомневаюсь, что вы и так знаете.

На самом деле она вовсе не была в этом уверена, и смущало ее не только то, что она знала о предстоящем замужестве Кэтрин, ее смущала сама эта девушка, которая шла сейчас рядом, держа ее под руку, загадочная и непостижимая.

Они пошли обратно и вскоре стояли у каменной лестницы, ведущей в квартиру Мэри. Несколько мгновений обе молчали.

– Вам пора. Он ждет вас, чтобы продолжить чтение, – сказала Кэтрин.

Она взглянула на освещенное окно под самой крышей; они обе молча смотрели на него минуты две. Ряд полукруглых ступеней исчезал в темноте холла.

Мэри поднялась на несколько ступенек и замерла, глядя на Кэтрин сверху вниз.

– Мне кажется, вы недооцениваете силу этого чувства, – проговорила она медленно и чуть смущенно. Она поднялась еще на ступеньку и вновь взглянула на фигуру на границе света и тени, с обращенным вверх бледным лицом. Пока Мэри медлила, подъехало такси, Кэтрин обернулась, остановила его и проговорила, открывая дверцу:

– Не забудьте, я тоже хочу вступить в ваше общество. Не забудьте, – добавила она чуть громче и захлопнула дверцу.

Мэри шаг за шагом поднималась по лестнице, с усилием, будто преодолевая необыкновенно крутой подъем. Ей было трудно расстаться с Кэтрин, и каждый шаг был победой. Мэри принуждала и подбадривала себя, словно восходила на горную вершину. Она понимала, что мистер Баснетт, сидевший где-то там наверху со стопкой документов, протянет ей руку помощи – если только она сумеет до нее дотянуться. Это придало ей сил.

Когда она распахнула дверь, мистер Баснетт поднял глаза.

– Я продолжу с места, на котором остановился, – сказал он. – Если что-то будет непонятно – спрашивайте.

Дожидаясь ее, он перечитал документ, делая карандашом пометки на полях, и теперь продолжил чтение так, словно никто их не прерывал. Мэри села в глубокое кресло, закурила сигарету и, нахмурившись, слушала, как он читает.

Кэтрин уютно устроилась в углу машины, которая увозила ее в Челси, она чувствовала усталость, но в то же время ей было приятно вспоминать о деловитой, трезвой рациональности, которой недавно стала свидетелем. Это успокаивало. В дом она постаралась войти как можно тише, надеясь, что прислуга уже легла спать. Но, оказалось, ее путешествие заняло не так много времени: судя по звукам, веселье было еще в разгаре. Где-то наверху открылась дверь, и она юркнула в нижнюю комнату на случай, если это означает, что мистер Пейтон уходит. С места, где она стояла, были видны ступеньки, но сама она оставалась невидимой. Кто-то спускался: это был Уильям Родни. Он выглядел странно, двигался как лунатик: беззвучно шевелил губами, словно разучивал роль. Медленно, шаг за шагом, он спускался вниз, опираясь рукой о перила. Родни был явно не в себе, и ей стало неловко оттого, что она за ним подглядывала. Не смея больше прятаться, она вышла в холл. Он вздрогнул и застыл на месте.

– Кэтрин! – воскликнул он. – Ты выходила?

– Да. Они все еще наверху?

Он не ответил и вместе с ней прошел в комнату, где она только что пряталась, – дверь была открыта.

– Это было так прекрасно, что не могу описать, – сказал он. – Я безумно счастлив…

Едва ли он обращался к ней, поэтому она ничего не ответила. С минуту они молча стояли друг против друга по разные стороны стола. Затем Родни спросил, порывисто и быстро:

– Но скажи мне, что ты об этом думаешь? Как ты полагаешь, Кэтрин, есть ли надежда, что я ей нравлюсь? Скажи, Кэтрин!

Но она не успела ответить: им помешали. Наверху над лестницей распахнулась дверь, и Уильям вздрогнул. Затем он быстро вышел в холл и произнес бодро и неестественно громко: