Однако интересно, что такое отношение к песням находится в сильном контрасте со спектаклями. Спектакли‑то в основном по детской классике делали. Наша «Катя и Таракан» оказалась самой модерновой пьесой.
Почему так? Наверное, потому, что песня – это лишь отдельное настроение, выплеск эмоций без плана и целей. Настроения могут говорить на любом новоязе. И не только могут, а должны: для массового выплеска эмоций очень важна новизна названий, поскольку сам процесс выплеска банален и всегда одинаков, а человеку нужно рациональное объяснение своей причастности к одной конкретной тусовке, школе, поколению. Тут и работает общее кодовое слово, общий припев, название группы.
А спектакль ‑ это уже целая ролевая модель, последовательный план коллективных действий. При такой задаче шелуха модных слов слетает довольно быстро. Хотя бы потому, что стройных и небанальных действий в нашей жизни гораздо меньше, чем красивых слов. И совсем не удивительно, если все эти действия описал Чуковский в «Мухе‑цокотухе».
Нет, я совсем не против, если мне и моим детям покажут другие, хорошие и разные роли для подражания. Но что‑то у современников с этим не клеится ‑ ни в театре, ни в литературе, ни на площадях. В таких условиях нужно либо самому писать пьесы, либо вспоминать хорошо забытое старое. Что мы собственно и делаем.
По возвращении домой читал описание другого лагеря – там один из ведущих радовался, что они в лагере обсуждают Болотную. Представил, как бы это выглядело среди наших театральных развлечений. «Ну вот смотрите, дети, такая пьеса. Много людей идут на площадь. Стоят там, стоят, стоят… Потом расходятся. Всё, занавес.» Мощный сценарий, прямо за душу берёт.
Нет, всё‑таки хороший показатель лагеря ‑ отсутствие заразных политических тематик в разговорах. К счастью, у нас большинство взрослых оказались действительно взрослыми, с собственными интересами и делами.
Избиение Отцов
Коллективных игр в этот раз было много: Почта, Клады, Гороховый конструктор, Пентагон, Колотилки, Тайный Друг и другие – каждый день по большой игре. Но что концептуально отличалось, так это Квест. Вернее, финальная битва.
В прошлом году дети отбирали ключ у одного Дракона. И разделались они с Драконом довольно быстро. Так что некоторым, особенно старшим, не хватило драматизма, который бы оправдывал длительное выполнение заданий на контрольных пунктах Квеста.
На этот раз возникло более хитрое решение: сделали несколько ключей. И отобрать их нужно было у целой банды Бадов. До лагеря я был не в курсе этой зоко‑бадовской мифологии, и сначала вообще считал Бадов "биологически активными добавками". Это явно отрицательный герой современности, можно было с таким представлением и остаться.
Но когда на меня самого надели чёрный пакет из‑под мусора, я понял: выходит отличная психотерапевтическая игра про Избиение Отцов! Ну а что, многие дети мечтают поколотить собственного папашу.
Играть роль монстров собрались не все папаши, а только штук шесть, но общая символика вышла вполне очевидной. Лупили их дети поролоновыми мечами не менее получаса, постепенно отбирая ключи. Я пишу "их", потому что меня лупили меньше: свалили сразу, и сразу содрали чёрный прикид монстра. Но остальным папашам досталось. Гештальт жжот!
Потом была Сладкая Мастерская, запуск фонариков и прощальный костёр. Вымотавшиеся дети заснули очень быстро.
Возвращение
Наверное, в летнем отпуске обязательно должно быть что‑то неприятное, чтобы хотелось домой. Иначе непонятно, что делать, когда ничего неприятного в отпуске не происходит, и ехать обратно в Прорезиненную совсем не хочется.
В этом году лагерь получился ещё интересней, но в результате и "городняшка" после него сильнее. Хотя понятно, что нужно двигаться дальше, наблюдать в себе и закреплять полезные изменения, даже маленькие – постепенно, не спеша, так что результат всё равно будет положительный. Я об этом всем рассказываю, приводя пример, как в прошлом лагере я бросил курить, хотя до этого курил целых 20 лет.
Но всё равно от ломки никуда не деться, вместе с сопутствующей простудой и соплями, в которых я сижу сейчас. Многие точно так же заболели, вернувшись в город. Причём взрослых ломает сильнее, чем детей. Моих так вообще не ломает, наоборот: стали дружнее. Ева после лагеря почти не дерётся с братьями: иногда больше часа играют втроём в одной комнате, без взрослых и без жалоб, что кажется невероятным.
А взрослым надо всё‑таки придумать общие способы борьбы с этой ломкой. Может, просто чаще встречаться? Но не очень хочется встречаться только для того, чтобы обменяться соплями. Значит, опять нужна какая‑то большая игра.
молчим
распалось надвое
бревно в костре
ТРЕТИЙ УРОВЕНЬ. 2015 ГОД.
Летом 2012 года, когда я рассказывал знакомым, что собираюсь в семейный лагерь, некоторые спрашивали: «К Бахтину, что ли?» В тот год хипстерская тусовка с подачи журнала «Афиша» очень восхищалась тем, что бывший главный редактор журнала Esquire занялся организацией детского лагеря на 10.000 человек.
Я отвечал, что еду в настоящий семейный лагерь, а не в гетто уволенного глянца. Однако почитал описания бахтинской «Камчатки» от лица одной вожатой. И не увидел ничего, что хотелось бы дать своим детям:
«После линейки и завтрака первый отряд спит... Дети возвращаются к своим айпэдам... Ночью на дискотеке под песню певицы Кимбры Settle Down упала и вывихнула руку... Простую народную сказку они превратили в аллегорию современного общества, с принцессой Собчaк и дебатами Нaвaльного...» [113].
На самом деле, это мне даже помогло: сразу стало понятно, что нужно идти в другую сторону. В лагере Жени Кац играли без айпедов, пели без Кимбры и ставили пьесы без Собчак. А я принципиально вёл там самое невербальное: рыбалка, луки, верёвки, футбол, айкидо.
Так получился один из лучших отпусков в моей жизни. Даже поездки на море, со всеми чудесами Юго‑Восточной Азии, обычно распадаются на отдельные несогласованные истории, когда одному нравится одно, другому другое, а посередине ‑ общее пляжное безделье с привкусом скуки. В лагере скуки не было вообще. Зато было множество совместных занятий, увлекающих и детей, и родителей. Возможно, это и есть лучший рецепт для людей с детьми ‑ постоянно двигаться, постоянно делать что‑то новое вместе. Действо важнее места ‑ вот, собственно, главный вывод.
Между тем «Афиша» продолжала рекламировать тех, для кого важен культ места и персонажа: проект «Страна детей» под руководством Филипа Бахтина продолжал разводить потенциальных инвесторов. Восторженные статьи рассказывали, что пятиразовое питание для «Страны» придумал ресторатор Анатолий Комм, безопасностью проекта занимаются два отставных генерала МОССАДа, а завкафедрой институциональной экономики МГУ Александр Аузан проконсультировал проект и нашёл в нём «модернизационный эффект». Тем временем сам Бахтин заявил, что в его лагере будет построен «первый в России интерактивный музей науки» [114].
Этот «первый» меня особенно удивил: на тот момент мы с детьми уже посетили пять интерактивных музеев науки в одной только Москве. Мы жили в параллельной реальности, которая всё больше расходилась с виртуальным миром «Афиши». Было понятно, что Кит уже перерос лагеря для малышей, пора двигаться на следующий уровень – туда, где походы, сплавы, альпинизм и другие школы жизни.
Поэтому летом 2013 года, помимо лагеря Жени, мы побывали в палаточном лагере «Эврика‑Парка» на Угре, где почти никакой цивилизации не было: учились ставить палатки, валить и пилить деревья, разводить костры и готовить на них еду, подниматься с верёвками и альпенштоками по склонам, плавать на байдарке, каноэ, катамаране, каяке и рафте. Моё любимое воспоминание ‑ когда посреди холодной дождливой ночи я наконец смог надеть на себя второй спальник, будучи уже застёгнут в первом ‑ и тут меня укусила оса, неведомо как пробравшаяся внутрь. Как помогли бы в этой ситуации два генерала МОССАДа и институциональная экономика? Хотя своя экономика тут действительно возникает, но чуть позже.
«Встретил Кита из очередного похода. Идёт весёлый, грязный, рюкзак едва не больше его самого: дали общественный кан тащить. Сбоку оленьи рога приторочены ‑ сразу похвастался: "вешалку сделаю, как у деда". Сели в парке поболтать. Ну и всплыла тема вещей для следующих походов: палатка нужна своя, и рюкзак другой, поудобнее... Я заметил, что на всё это он мог бы уже сам зарабатывать. Кит сказал, что тоже об этом думал, но никаких способов пока не нашёл. Придумал только распродать свои устройства, собранные на кружке. Не знаю, как пойдёт этот бизнес, но по крайней мере он навёл порядок в своём электронном развале, сфотографировал детали и гаджеты, и сделал что‑то вроде каталога.
А я стал присматривать, где бы ему подработать летом. Кажется, в нашем детстве с этим было проще. Одна из моих любимых работ случилась именно в средней школе ‑ развозил по городу телеграммы на велосипеде. Тут и заработок, и спорт, и поисковая движуха: отец принёс мне с работы копию карты города, и в итоге я побывал на множестве улиц, о существовании которых вообще не знал. А поскольку городок провинциальный и по краям превращается в деревни, то пока ходишь с телеграммами через все эти сады, можно и малины, и смородины наесться до отвала. Кстати, сбор урожая и прочие сельхозработы тоже были способом заработка в то время. А в аптеке принимали мать‑и‑мачеху и подорожник.
