Может, кто-то думал о родных, сгоревших в мировом пожаре. А может, о тех, кого они потеряли за этот месяц. Или о других, которые успели уехать на север. Что там с ними?
Еще неделю они провели, сея страх по вражеским тылам. Они избегали открытого боя, используя тактику партизан, в такой степени, в какой они ей овладели. Грамматику боя и язык батарей доучивали прямо на ходу. Задачи и соотношение сил определяли тактику, а тактика диктовала вооружение. Почти каждый третий в отряде познакомился со снайперской винтовкой. Хотя до гордого звания снайпера им было как до Аляски по замерзшему проливу. Правильная прикладка, правильное положение головы при прицеливании, правильное дыхание и аккуратный спуск курка... все это не было времени оттачивать. Для профессионала, даже спортсмена, а не армейского снайпера, они должны были выглядеть комично, но убивать у них получалось.
Ну а потом им пришлось отступать, а чуть позже - бежать до самого Подгорного, когда изменился качественный состав врагов. Судя по редким пленным, это были больше не заморенные зэки и крестьяне, а сытые хорошо экипированные мужики, часть охранники, часть из бывшего министерства внутренних дел. Они воевали спокойно и без фанатизма, но с ними постепенно чаша весов начала клониться на сторону Заринска.
Им, как и двум другим таким ударным батальонам, удалось просочиться за кольцо осады, используя один из нераскрытых подземных тоннелей. И теперь они сидели здесь как крысы, ожидая прихода дезинсектора.
"Ты этого хотел? - сказал ему в день их позорного отхода в город Богданов. - Когда выходил тогда на площадь, ты этого хотел? Ты и другие на митингах от Каракаса до Тегерана? Из-за таких как ты совестливых дурачков, понимающих про права и свободы, но не понимающих геополитического императива... из-за вас восемь миллиардов людей сгорели в холокосте. Настоящем холокосте. А теперь он пришел и к нам. Вот русские люди из соседнего региона пришли убить нас ради нашей еды. А ты думал, что добрые дяди из другого полушария не прилетят бомбить нас ради наших ресурсов".
Так говорил он, православный сталинист с внешностью актера Дольфа Лундгрена. И Данилов не мог ни возразить, ни согласиться с ним. Прошлое, мать его туда-растуда, имеет свойство возвращаться как австралийский бумеранг.
Это сложный незастрахованный мир. В нем нет абсолютно правильных решений, нет черного и белого. Ради справедливости они, Гражданское сопротивление, косвенно помогли уничтожить свою страну. Думали, что есть еще время сменить власть и зажить по-новому. Ради справедливости русская подводная лодка, если верить словам уральцев, спровоцировала американский ответ, запустивший климатическую катастрофу. "Жидорептилоиды" ведь собирались выиграть войну малой кровью. А теперь ради справедливости они устроили новую гражданскую, в которой были уже и отрезанные головы, и повешенные на фонарях, которыми раньше друг друга только пугали.
Может, не надо справедливости? Может, надо жить как червь под гнилой доской, и бояться, что своими действиями сделаешь только хуже? Но это не жизнь.
Богданов выслал их прочь, и они разошлись по своим отделениям. Недавно прорытые подземные тоннели соединяли корпуса превращенного в цитадель завода. Там, в бывших заводских цехах, сидя и полулежа на полу, подальше от окон, хоть и перекрытых наполовину мешками с песком, бойцы и расположились. С минуты на минуту они ждали нового наката.
Те всегда начинались с танкового обстрела, который алтайцы вели с безопасного расстояния, не рискуя подставляться под снаряды из "Корнетов". Иногда все же подставлялись, и тогда танки горели. Обороняющиеся оставляли заводские цеха один за другим по мере их превращения в руины.
"Где наша бронетехника? - недоумевал Данилов. - Куда вся делась? Неужели вся сгорела?"
Враг превосходил их количественно. Да и качественно тоже. И никакой боевой дух и правое дело, сколько бы ни говорил Толстой, против этой реальности не помогали.
Если бы было иначе, они бы гнали этих гадов до самого их Заринска. А так все, что они могли сделать - это продать свои жизни подороже. Наверно, они проиграли, когда превратились из неуловимых партизан в солдат, обороняющих плацдарм. А солдатами они не были. Иначе бы не было суицидальной истерики, как у Аракина, или его собственных самокопаний, когда думаешь о том, что люди на чужой стороне ни в чем не виноваты, что их насильно пригнали сюда, дали в руки оружие и сказали: вот ваши враги. Солдат не должен так думать. Так может думать только какой-нибудь гнилой пацифист.
Его позиция выходила на восточный край заводской территории. Через прицел винтовки СВД Александр смотрел на ближайшие к заводу переулки. С этой стороны, как и с любой другой, кроме той, которая выходила к югу, можно было ожидать нападения.
Им тоже хотелось жить, и они никогда не шли в самоубийственные атаки на пулеметы. Надо было отдать должное этому Бесфамильному - этот командир берег своих людей. Неподготовленных атак не было.
"К утру вы все будете трупами, выродки, - пообещал им вражеский военачальник в прошлый понедельник. - Это вам не колхозников резать. Ройте себе могилы. Это я вам как офицер говорю".
И все. Ни мата, ни изощренных угроз.
Прошла неделя, а они еще были живы. Город был хорошо подготовлен к обороне. Подземные катакомбы им тоже здорово помогли. Но рано или поздно превосходство по всем статьям и грамотная тактика должны были принести алтайцам успех.
Данилов думал о том, сколько им осталось, когда сигнал, которого они ждали, нарушил тишину.
- Внимание всем! - внезапно они услышали они голос Богданова из забранного железной решеткой радиоприемника над дверью помещения. Удивительно, но внутренний радиоузел завода еще работал.
А дальше их командир сказал такое, что они сначала не поверили, но его приказ выполнили в точности.
Ровно через десять минут, им, вжавшимся в грязный бетонный пол, тяжело ударил по ушам близкий взрыв, сопровождавшийся звоном бьющегося стекла... где-то оно еще осталось. Здание содрогнулось. Страшный гул снаружи напоминал рев разъяренного дракона.
- Что это было, машу вать?... - от шока перепутал слоги колхозник Тимофей.
Не сразу, но Данилов понял, что "чемодан" - осколочно-фугасный снаряд, которыми их осыпали и танки, и артиллерия Беса, взрыва такой силы произвести не мог.
И уж точно не было бы такой ослепляющей вспышки. Хорошо еще, что им сказали зажмуриться. Страшное дежа вю заставило людей, переживших ядерные удары, дрожать.
Приподнявшись на полу, сквозь падающую с потолка пыль они видели в узких окнах зарево над центром города. Это и был сигнал. Но не к выбрасыванию белого флага.
С шипением и треском проснулся радиоприемник.
. - Командирам отделений, приготовиться к атаке! - в голосе Богданова звенели сталь и титан. - Быстро двигаемся к центру. Поражаем все цели по пути.
- Эх, надеюсь, нам найдется место в эпосе, который напишут о деяниях святого князя Владимира, - выразил общую мысль Фомин, пока они расхватывали автоматы.
И вот они вышли из бетонных корпусов завода, на ходу разворачиваясь в знакомые им боевые порядки, в пахнущее гарью, пеплом и сгоревшей плотью утро. Оно было холодное и по-осеннему промозглое. Над выжженным пепелищем города, принесшего себя в жертву, густился туман.
Шок. По-другому не назвать то, что они почувствовали. Взрыв, который они без рассуждений посчитали ядерным - он и вправду был на него похож - сравнял с землей половину Подгорного.
В центре города ни одно здание больше не заслоняло обзор. Там, в радиусе примерно трехсот метров от места закладки фугаса сгорело все живое и неживое, все кроме камня и бетона.
От поверхности поднимался пар и дым. Повсюду горели огни пожаров и пожарчиков.
В северной части города, куда они вступали - в частном секторе - взрывная волна била стекла, рвала барабанные перепонки, сбивала с ног. Этого было недостаточно, чтоб убить, но достаточно, чтобы вывести из строя на десять-пятнадцать минут. Но именно этих минут хватило.
Практически в молчании, обмениваясь лишь редкими знаками, бойцы с завода - тридцать отделений - бегом в полный рост пролетали двор за двором, улицу за улицей и крошили в капусту все живое, только успевая менять магазины. Копеечные рации с крохотным радиусом действия по-прежнему были при них, обеспечивая постоянный радиообмен, который, впрочем, был очень скупым.
Своих тут не было. Свои знали о том, что придет огонь. На улицах в тот момент находились только сибагропромовцы, которые могли ожидать огня снайперов, но не ожидали взрыва боеприпаса такой мощности у них под боком.
Чуть южнее, на расстоянии километра от вероятного эпицентра, разрушения были еще значительнее. Здесь осталось целым только здание школы. Одноэтажные дома стояли без крыш, некоторые развалились. Но даже находившиеся в с виду не пострадавших домах враги получили серьезные баротравмы и вышли из строя надолго. Но даже раненые не могли надеяться на пощаду.
