-- Энто да. -- Вздохнул Ганнибал и посмотрел в подзорную трубу. -Платком
машет. Посмотрите Петр Алексеевич. -- Он передал царю трубу.
Царь долго смотрел в трубу, покуда у него не начал слезиться глаз.
-- Один ты, арап, остался. -- Вздохнул он.
-- Дак, я мыслю, государь, энто вы нарочно нового негра в Петербург
выписали? Для симметрии своеобразной?
-- Какого негра?
-- Вы, государь, сулпризец мне сделать хочете, посему не признаетесь. Да
токмо я сегодня ночью вашего ефиопа в коридоре зрил.
-- Да ты о чем это, Ганнибалка? -- удивился царь.
-- Как об чем? Видел я сегодня ночью вашего ефиопа во дворце. Побег я
Занзибала звать для знакомства, а черномазый скрылся.
-- Тебе это, видать приснилось! Никаких я негров не выписывал.
-- Где ж приснилось? Когда я его, лопни мои глза, прямо как вас наблюдал.
Ростом примерно с Меншикова, в руке носок шерстяной держал. Мерзнет,
видать, с непривычки.
-- Рехнулся ты маленько, как я погляжу. Энто все в бабах твоих причина.
Ночью спать надо, а не по коридорам шастать. Ладно, пошли отсель.
ГЛАВА15
ЧЕРТ -- СООБЩНИК ЕФИОПА.
Петр зашел в кабинет и склонился над картой.
В дверь постучали.
-- Да-да! -- Крикнул Петр, не оборачиваясь.
Вошел Ромодановский с перевязанной головой.
-- Здравия желаю, государь.
-- Здорово, князь-кесарь. -- Петр исподлобья посмотрел на Ромодановского. -
Чего с башкой?
-- Так что, государь, не знаю как и начать. -- Ромодановсий потупился. -- ...
А токмо ограбили нынче ночью злодеи твою, Петр Алексеевич, государственную
казну.
-- Ни хрена себе! -- Вскинулся царь. -- А ты куда смотрел, подлец?!
-- Дак я и смотреть никуда не мог, потому как злодеи энти, зная, что я им
воспрепятствовать стану, первым делов меня оглушили и к кровати узлами
прикрутили. Чуть не окочурился. Не вели казнить, государь, а сперва
выслушай.
-- Говори, собака!
-- Вчерась я как чувствовал беду -- почивать улегси, ан не спится мне. Лежу,
с боку на бок поворачиваюсь. Два раза подымался квасу выпить. Потом уже
задремал тревожно. И видится мне в тую пору сон премерзкий: иду я по
пустыне и будто бы я слон. Иду, значит, хоботом груши сымаю и жру. Как
вдруг, скачет навстречу соловая амператрицина лошадь, а на ней генерал
Брюс восседает. Стал я его грушею с хобота кормить, так ентот Брюс грушу
проглотил, а хобот мой узлом перетянул. Стал я задыхаться и проснулся.
Вижу -- черт передо мною скалится. На лбу у него рога с аршин, а морда
волосьями черными обросла, аки у пуделя. Я было хотел его перекрестить, да
токмо аспид ловчее оказалси -- копытом меня по лбу переделал. Очнулся я под
утро к кровати узлами прикрученный, на лбу шишка болит. Еле жив. Начал я
от боли стонать -- сын проснулся и меня отвязал. Глядь -- нога босая, носка
с ключами нету. А другой носок на месте. Вот, государь.
-- Ты что, рыло, носки мне тычешь? Велено тебе было казну стеречь, а не
носки!
-- Дак я и рассказываю, государь. Я как пропажу носка обнаружил, так сразу,
как есть в исподнем, в казну и побег. Прибегаю -- точно -- дверь настежь и в
казне нехватка. Я сына там оставил, чтоб остальное не растащили, а сам к
вам.
-- Так. -- Царь выбил трубку. -- Зови своих сатрапов и Меншикова зови.
Через четверть часа все былы в сборе, последним пришел Ушаков со товарищи.
Петр расхаживал из угла в угол, покусывая трубку. Вошедшие нервно
топтались на ковре.
-- Ну что, все на месте? -- Строго спросил царь.
-- Так точно, государь. Все. -- Отрапортовал Ромодановский.
-- Тогда расскажи всем, холера, как ты мою государственную казну просрал.
Ромодановский утер платком вспотевший лоб и принялся рассказывать:
-- ... и носок у меня с ключом стащили. -- Заключил он. -- А черт ентот
шириной морды примерно... -- он обвел всех взглядом, -- ... примерно с
Меншикова будет...
-- Постой, постой! -- перебил его царь, -- Носок, говоришь, шерстяной?!
Сказывал мне Ганнибалка сегодня утром, быдто ентой ночью зрил он во дворце
ефиопа какого-то. И имелся у оного ефиопа носок шерстяной в руке. Я его
ишо на смех поднял.
-- Так, наверное, Ганнибалка твой казну и нарезал! -- Выступил вперед
Меншиков. -- а таперича выворачивается на мнимых ефиопов. Предупреждал я
тебя, хер Питер, насчет твоих асмодеев, а ты не верил! Собакою меня ишо
называл!.. Точно говорю, мин херц, Ганнибал казну обчистил! А деньги с
Занзибалом в Ипонию сплавил! Тю-тю, мин херц, таперича наши денежки!
-- Но-но, собака! -- Крикнул царь, -- Наши денежки! Тут твово ничего нету!
Тут все мое!
-- Какая разница! Я ж не об ентом, мин херц. Я ж об отечестве пекусь. Вели,
сей момент Ганнибала схватить, пока и ентот в Ипонию, к свиньям не утек!
Слышь, Ушаков, -- обернулся он, -- беги со товарищи вязать Ганнибала живее!
-- К--у--уда! -- царь покраснел. -- Закрой, Алексашка рот, -- воняет! Ты что,
жопа, раскомандовался?! Иль мнишь чего о себе?! Ну-ка иди сюда -- я тебя
палкой стукну!
Меншиков спрятался за спины:
-- За что, мин херц обижаешься? -- крикнул оттуда он, -- Я ж как лучше хотел.
Для тебя ж стараюсь!
-- Эй, Ушаков! -- Сказал Петр. -- Позови сюда Ганнибала. Токмо не говори за
какой надобностию.
Скоро пришел Ганнибал.
-- Звали, государь?
Петр оглядел его с ног до головы.
-- Ну-ка расскажи всем, Ганнибалка, ишо раз, кого ты сегодня ночью во
дворце видел?
-- Дык я и говорю, видел сегодня ночью земляка-ефиопа с шерстяным носком в
руке.
-- Ты поподробнее расскажи -- какой он был?
-- Знамо какой, -- брюнет, навроде нас с Занзибалом. Носок в руке держал
шерстяной.
-- Такой? -- Ромодановский вытащил из кармана носок и показал Ганнибалу.
-- Он. -- подтвердил Ганнибал. -- Так вы что, Федор Юрьевич, тоже негра
зрили?
-- Угу...-- тот запихал носок обратно в карман.
-- Что, князь-кесарь, -- погляди внимательно -- не похож ли Ганнибал на
твоего давешнего черта?
-- Да нет, государь, я того хорошо запомнил. На всю жизнь. -- Он потер
шишку, -- у того рога на голове были. И морда раза в полтора толще. И
ростом с Меншикова.
-- Чего ты все на меня киваешь?! -- Крикнул из-за спин Меншиков.-- Чуть что -
Меншиков. Ты лучше скажи, может ентот черт на Занзибала похожий был?
-- А че тут говорить? Ганнибал с Занзибалом на одно лицо. А черт совсем
другой.
-- Что случилось-то? -- Спросил Ганнибал.
-- Нынче ночью, -- ответил царь, -- какой-то черт снял с Ромодановского носок
с ключом и казну государственную обчистил.
-- Ну и дела! -- Присвистнул Ганибал. -- Выходит, это я ночью на лихоимца
наткнулся? Знал бы я наперед -- что енто вор, ему б от меня не уйтить!
-- Брешет он, мин херц! -- Заорал Меншиков. -- Энто они, ефиопы, казну
обчистили! Сердцем чую! Хватай его, мин херц! Говорил я про заговор
ефиопов! Мыслю я, что ихний сообщник во дворце обретается! Вели, мин херц,
облаву учинить, а Ганнибала в колодки и пытать нещадно!
-- Ах ты гадина! -- Охнул Ганнибал. -- Это я-то вор?! Это я-то у мово
государя казну спер? -- Он набросился на Меншикова, и, повалив на пол, стал
тузить кулаками. -- Получай, гундосый! Давно ты уже напрашиваешься!
Ушаков со товарищи с трудом растащили их по углам.
-- Ну что, Алексашка, допрыгался? -- сказал царь. -- Не будешь впредь людей
оговаривать, не разобравшись.
По этому делу было учинено следствие, которое, правду сказать, так ничем и
не закончилось. Никакого ефиопа во дворце, обаружено не было. Да и носок
князя-кесаря бесследно пропал. В дверь государственной казны врезали новый
замок.
ЭПИЛОГ
Прошло еще два года.
Однажды секретной почтой в Петербург пришло шифрованное письмо из Америки
от Занзибала. Письмо это, однако, по русской безалаберности было
доставлено не по адресу. Оно долго гуляло по рукам и попало наконец к
князю Меншикову. Меншиков расшифровал его. В письме говорилось вот что:
"Здравствуй, государь Петр Алексеевич.
Пишет тебе из далекой Америки твой верный слуга Занзибал Петрович Пушкин.
С Божией помощью добрался я до Америки. Доехали благополучно, ежели не
считать, что в Ледовитом океане пятеро матросов заболели северным сиянием
и покидались в беспамятстве за борт. В остальном же обошлось без
приключениев. Зело согревала меня в дороге енотова шуба с твово плеча. На
полпути вышли запасы солонины, по сему занялись временно промыслом морских
котиков и питались остатний путь морской кошатиной, нешто морские бродяги.
А когда огибали берег Ипонский, то пальнули по нам ипонцы с пушки и
разнесли ядром грот-мачту, которая на палубу опрокинувшись, придавила
собою мичмана Ерохина Федора, Данилова сына, кой застрадал через енто
расстройством в желудке и семь ден пил горькую для восстановления
