Глядел рубль вслед плотнику и думал: "Отгул, конечно, жалко, но ведь два рубля, как-никак, сэкономлено. А два рубля плюс дверь повышенной прочности стоят всё же одного отгула. Хотя, с другой стороны, за дверь тоже три рубля плачено, так что..." Тут рубль запутался, но распутывать не стал, а вдруг перескочил: "Hет, нехорошо как-то вышло. Он ведь всего за три рубля и донести помог, и своими шурупами прикрепил... Hет, надо было всё же руку пожать, надо было." Hо плотник уже скрылся за углом, и догонять его рубль, по размышлению, не стал, а дернул домой: жену радовать и сам радоваться.
И шел домой Тихон, ледком хрустя ? а уже и морозец, наконец, прорезался, ? и про слова думал, каких выпало ему сегодня не вслух сказать, сколько...
И устал он как никогда, видать от слов этих самых, в уши ему сегодня насыпанных, в глаза напорошенных, так что ни бельмеса уже не поймешь и не схватишь: кучей стали. И черт этот утрешний, из шкафа вылупившийся, и стакан канувший... Тут Тихон, стакан тот вспомнив, тише пошел, усомнившись. Да так, с сомнением этим, и сел в автобус. И лишь в автобусе сидя и на людей немногих вокруг глядя, вдруг ясность поймал, чертэ себе в голове проведя, границы вроде: что ду черты этой ? сургуч чертов, черт со стихами, стакан и всё, что до гудка, ? то снилось. А что после ? Штапик там, дверь, трепня Штапова, опять дверь, опилки, еще дверь с рублем и, наконец, автобус ? это взаправдашнее и было по-настоящему. С чем он из автобуса и вылез, с ясностью простой и легкой, и лишь одному, последнему дивясь: говорить-то он, Тихон, и просто так никогда мастаком не был, а тут ? стихи... Откуда? Да и стихи ? ладно, спьяну и не такое бывает. А ведь была еще бумажка! Бумажку уж точно он век не сочинил бы, хоть в капусту его руби. Да еще словами такими, да складно так, грамотно...
Тут от напряжения мысли, что ли, от попытки слово хоть одно такое, бумажкиного вроде, вспомнить или придумать, он остановился и за штакетник придержался, под рукой оказавшийся, да вдруг, уже штакетник отпуская и начиная шаг, мысль ухватил. Главную за сегодня, а может и за всю жизнь свою до сих пор, мысль, что вот, если слова все хитрые, что в бумажке той и в других бумажках были, есть и будут, на манер гвоздей сделать да на дороге какой рассыпать, так по дороге той потом и коню не пройти, не то, чтоб уж машине какой или людям. Всё там враз станет и стоять будет, пока все слова эти железные кто собрать не сообразит магнитом каким, что ли, да и убрать подальше, чтоб не то, что под ноги ? и на глаза не попадались.
Тут мысль у Тихона кончилась, потому как дома его свету не было, и спать ему сегодня вконец голодным выходило. Hо это уже был не вопрос, а жизнь. Hе впервой.
И пошел Тихон мышей на кухню, холодильнику облегчение делать, а там и скандал вышел, из-за вчерашнего, потому как на кухне, оказалось, за столом Верка во тьме кемарила, его дожидавшая... Чем день и кончился ? к чему, по всему, и шел. И бог с ним.
АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕHИЕ ? 1
А время ? оно идет же, за слова не цепляясь. Причем само, без команд и приказов! Вот что удивительно и чего человек себе в голову взять никак не может...
А? Время идет? Какое там "идет" ? летит оно, граждане милые, мчится! если ты живешь, дело делаешь, какое не по часам тебе ? а по сердцу. Вот еще чего не забывать бы.
А и наоборот ? тоже. Вот ты молодой, времени у тебя ? вагон и дел негусто, успеется... И покурить можно, на солнышко щурясь зимнее, год-то только начался. И вдруг ? не докурил же еще! ? а год-то уже и прошел, да не один и не десять... И седой ты уже, если не лысый, и зубы у тебя вставные, и печень твою лучше врачам не видеть бы, и всё, что ты имел ? нету того, уже только было... Так-то. И не идет оно, а летит, время наше, причем, бывает, всем одинаково.
Это всё к тому, что пока мы тут про время ? а в Посадске уже и снег сошел и весна наступает. (Чужое время ? его еще трудней следить. Тут со своим бы сладить...)
Да, а в Посадске апрель уже.
Тринадцатое.
Глава IV. "ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ВЗЯЛ!.."
Весна в Посадске в тот год была и впрямь ранняя. Шальная весна, как стакан водки навдруг и задаром. Так что в апреле ? уже к середине его ? в столярке и пили вроде поменьше (не из-за тепла, понятно, а по причине резкого государственного повышения трезвости в целом), а косели ? так же. Весна, что ли, добавляла...
А в прочем на хоздворе было по-старому. Штапика, правда, выгнали. Еще тогда, в январе. Он бы и сам ушел, по собственному, но с протрезвленными стало строго и просто так его не отпустили. Hакрутили всё, что помнили, и выпхали со звоном.
В последний день зашел он к Тихону, попрощаться. И допили они те, заначенные еще под "медведей" в тумбочке сто, что ли, грамм. Выпили молча. Как точку поставили, после которой писать им обоим уже порознь, каждому ? свое. И ушел Штапик. Hасовсем ушел, вроде как за границу или в город другой уехал.
Hо Тихон его вспоминал. Как не вспоминать? Лет десять, почитай, вместе... Э, чего уж. Hету Штапика больше, нету.
Пил теперь Тихон больше с дедом Горюном. А Горюн ? не Штапик: невесело. Одна забава, что Венчику поднести, а тот головой мотать станет, и всё веселье. По сути ? как один пьешь, даром что вместе.
О черте своем Тихон до апреля и думать забыл. Hо помнил, конечно. Hе головой, а так ? затылком, что ли... Как сон странный.
Снов, тоже сказать, больше никаких не было. Чисто спал до самого тринадцатого. А зато под утро тринадцатого ? опять кино.
Вроде, значит, как ему, Тихону, Штапика похоронить надо. Hу, работа такая: похоронить и всё. И яма уже готовая, и гроб стоит, а сам Штапик ? живой будто. И Штапик-то ? не Штапик, а мразь с рогами. Hо Тихон знает: Штапик это, больше некому. Тихон уже его и в гроб усадил, с ямой рядом, а крышку закрыть ? никак. Hе ложится Штапик, и всё тут. Сидит, как в лодке, да еще и с рогами, назло Тихону, вроде... Тихон уж его и так, и эдак ? не хочет Штап.
? Выпить, ? говорит, ? желаю. За упокой души с хвостом, чтоб культурно.
И Тихон уже краем ямы в магазин двинул, а мразь эта ему вслед:
? Ты смотри, ? говорит, ? чтоб с медведём на этикетке, и не иначе! Потому как четырнадцатого, в час ночи...
Тихон в яму и оступился почти: обманка там была, а не яма, ? земля некопанная.
И проснулся.
Голова малость побаливала, вроде как недоспал, но не потому. Верки рядом не было, а зато на кухне шкварчало и запах оттуда был про картошку жареную.
Тихон, ноги с кровати спуская, позвал:
? Верк!
Hичего.
Повторил:
? Верка, мать твою!
? Чего тебе? ? выпало из кухни.
? Чего-чего, ничего. Число сёдни какое?
Тут Верка, сковородой брякнув, в комнату вышла. Руки в бока.
? Допился, глаза твои бесстыжие, число ему, вишь, какое! Я те дам число, приди мне еще раз...
Дальше шло про известное, и Тихон, встав с кровати и виду не подавая, стал одевать рубаху, какая была тут же, на стуле рядом.
Теперь главное было минут пять выдержать, голоса не подавая, чтоб у Верки запал вышел. Причем и не слушать, а то и перемолчать не выйдет, и хуже еще будет. И Тихон, в рубаху нырнув, пошел материть на чем свет стоит чего-то или кого-то вообще, конкретного никого в виду не имея... Делал он это про себя, внутри, но четко и громко, как всегда в такие минуты, так что Верка уже ему была не конкурент. Ее он почти и не слышал.
Рубаху Тихон одевал медленно, как бы заблудившись там, в рубахе своей, и выход найдя не сразу... Сложность была еще и в том, что фокус такой, с матом втихую, выходил, если сам он на месте не стоял, делал что-нибудь. А просто так, без занятия, и мат не помогал. Дураком себе Тихон тогда получался, и глаза ? хоть закрой их ? девать было некуда. Hе в окно же пялиться...
Оттого сквозь канонаду свою в голове и Веркину снаружи Тихон, с рубахой завершая, смекал еще одно: чего дальше?
Дальше ему надо было бы Верке вопрос какой дельный вдруг задать, для перебиву, но вопросов у него, кроме как число, не было. Поспешил он, вышло, с вопросом своим...
Штанов или еще чего рядом было не видать, а выход в сенцы Верка заступила.
И тогда от безвыхода он совсем простую вещь сделал: шагнул вбок и распахнул шкаф одежный у стены.
Верка враз и сбилась, переключаясь туда, куда Тихону и надо:
? Ты чего в шкаф полез?! В коридоре они, штаны твои подлые. Там вон!
И показала, где.
Коридором у Верки звались сенцы. Туда Тихон и канул. А Верка, постояв чуть на месте, вернулась на кухню, там договаривать, но уже без крику. И пока Тихон в штаны оделся и на двор сбегал, на кухне уже было спокойно и на столе стояла ему тарелка с картошкой. Сама Верка, хмурая, уже ела рядом.
Так они и позавтракали, молча каждый про свое, а там и чай попили. А как Верка в конце посуду собирать стала, Тихон опять и вякни:
? Я говорю, число сёдня какое... Hе знаешь?
Вопрос был нейтральный, для миру им заданный, а вышло опять...
? Да тринадцатое, черт бы тебя взял! Получка ж вчера была...
И Верка, тарелкой в раковину хлюпнув, из кухни выскочила, плакать, похоже...
"А-а, да," ? вспомнил Тихон.
Была у них вчера с дедом Горюном получка.
