забывался. Без особой причины решил наведаться в отделение полиции, где служил дядя
Коля, и там ещё раз взглянул на фотографию Жюли Адда: анфас – профиль.
На ксероксе Яша обнаружил забытый кем-то документ, в котором содержался отчет о
самоубийстве на бульваре Инвалидов. Тот пожилой человек умер в больнице.
-
Из всех неприятностей, стрясшихся со мной в последнее время, какую же теперь
выбрать? Какая из них исключительно-судьбоносная? Может быть, эта?
Погибший был русским пенсионером. Ветераном, прибывшим в Париж в составе
туристической группы таких же, как он, незаметных героев Великой Отечественной войны.
Показания остальных пенсионеров: казался очень замкнутым, держался от всех в стороне,
никто его толком не знал. Алексей Дмитриевич Серебряков. Родом из Карелии.
Яша долго не мог решить, как поступить дальше. Ему никогда не приходилось оказываться
в ситуации, где были замешаны интересы стольких людей.
Возможно, именно он являлся невольным информатором Щербатой Жюли. А может быть,
и нет. Через неделю, не сдержавшись, посвятил в свои подозрения дядю Колю. Виржини
больше не видел.
Николя Ониш скончался от инфаркта ещё через шесть дней.
У Вики затекли ноги. Ги ги текли и и и
Вика была девушкой эффектной, высокой, в кабину регулировщика эскалаторов еле
вмещающейся. Она сидела на расшатанном стуле и изредка, скорее от скуки, напоминала
толпе об условиях безопасности на эскалаторе и своём карательном назначении. Вика
говорила мало, грубовато, только по делу. На её голове красовалась маленькая, надвинутая
на правое ухо беретка. Толпа протекала мимо, не косилась. Ей 23 года.
Смена Вики подходила к концу. Сзади раздался стук, девушка обернулась и увидела
широко улыбающуюся Симу. Она работала на другом конце станции и тоже регулятором
эскалаторов. Сима всегда улыбалась. Она могла заулыбаться в любой, даже самый
неподходящий момент. Когда говорила на темы серьёзные, грустные, жизнерадостные и о
вещах смешных, малоубедительных, непреходящей важности – в любой. Рыжие, длинные
волосы, завитые мелким бесом.
- Дикая уже идёт. - сообщила Сима сквозь пластмассовое стекло кабинки. – Можешь
покинуть место ответственности.
18
Дикой они прозвали сменщицу Вики – женщину полную и неприлично болтливую. Во
время работы Дикая всегда делала большие глаза и нервно, вслух описывала почти всё,
происходящее на эскалаторе. Вика и Сима недолюбливали Дикую. Вполне взаимно.
Вика выбралась из своей камеры, потянулась и раскашлялась.
-
Ты как? – дружелюбно спросила Сима.
-
В норме.
-
Я так и думала.
Виляя бёдрами, проплыла Дикая и медленно зашла в кабинку. Женщины не поздоровались.
Сима всё равно улыбалась, она сказала:
-
Проводишь меня к Карине Эдуардовне?
-
Здравствуйте, товарищи! Не суетимся! Не задерживаемся в проходе! Не паникуйте – я
с вами! – Дикая приступила к своим обязанностям.
-
Плохо себя чувствуешь? – уточнила Вика.
Тон её голоса почти не менялся. Посторонние никогда не могли угадать, что на самом деле
испытывает Вика в данный момент, как к кому относится, и способна ли вообще на тёплые
чувства. Но Сима знала её с самого детства. К замкнутости Вики она давно привыкла, а в
доброте подруги, почти сестры, никогда не сомневалась.
-
Я как всегда подозрительная, - объяснила Сима. – Наверное, Карину Эдуардовну
утомляют мои частые посещения. Но наши разговоры действуют так оздоравливающе.
- Женщина! Женщина в салатовой косынке, возьмите ребёнка за руку! Покалечится при
сходе!
С недавних пор в Московском метрополитене появились кабинеты психологов – среди
работников участились случаи самоубийств и клинических депрессий. Управление
понимало, что годы, проведённые под землей, на психике отражаются не самым лучшим
образом – дневная смена, например, могла месяцами не видеть солнечного света. В порядке
эксперимента приставили психологов для начала к двум линиям.
Карина Эдуардовна, женщина шестидесяти лет, консультировала на Сокольнической
линии. Её кабинет располагался на станции «Лубянка», как раз по соседству с «Кузнецким
мостом», где работали девушки. Они прошли за ограждение, ведущее в туннель, и
углубились в неприятно пахнущий лабиринт узких коридорчиков.
- Позволите? – Сима открыла нужную дверь, предварительно тихо постучавшись.
- Конечно, милая, - раздался отчётливый, хрипловатый голос Карины Эдуардовны.
Вика последовала в кабинет за своей подругой. Приветственно кивнула головой. Карина
Эдуардовна шутливо отдала ей честь.
- Что, девочки? И как день прошёл?
Женщина поставила чайник на переносную плитку и достала из маленького шкафчика три
коричневые внутри чашки. Хотя Сима и боялась ей надоесть – Карине Эдуардовне общество
обеих девушек доставляло удовольствие.
-
Ко мне Дикая заходила сегодня, - сказала она со значением, и девушки рассмеялись.
Вика коротко.
-
Она ведь поклялась больше с вами не разговаривать, - напомнила Сима.
- Я уже очередную докторскую могу писать на основе её случая.
Втроём ехидно хихикнули. Вика совсем тихо.
- Так, кто из вас хотел со мной поговорить? – спросила Карина Эдуардовна, насыпая в
чашки заварку.
Сима подняла руку подобно школьнице.
- Хорошо. Вика, можно вас попросить оставить нас наедине?
-
Но это не понадобится, - поспешно заверила Сима.
Казалось, психолог немного растерялась, будто надеялась на другой ход событий, но она
быстро взяла себя в руки.
-
Тогда слушаю вас.
19
- В метро происходит что-то подозрительное, - выпалила девушка, тряхнув рыжими
кудряшками.
- И что именно кажется вам подозрительным? – осторожно уточнила Карина
Эдуардовна.
- Ну наверное… Пассажиры. Ы Ы Ы Ы Ы
-
Продолжайте.
- Помню, когда я только начала работать в метро, вы предупредили, что толпа не такая
доброжелательная, как мне бы хотелось.
- Ну не совсем так. Я говорила о проблеме переноса. О том, как важно следить за
собственными чувствами, чтобы не спровоцировать на толпу на зеркальную реакцию.
-
Так толпа злая, или нет?
-
Здесь, в метро?
-
Да.
- Ох, девочки, знаете, как часто я слышу от людей одну и ту же фразу. Мол, какие
мрачные и неприятные пассажиры в вагонах, какое давящее впечатление они производят, и
эти их советские шапки и шубы, и злые лица, и пустые глаза. Удивительно, чаще всего такие
впечатления рождаются именно в метро.
- Потому что множество незнакомых людей вынуждено находиться в одном замкнутом
пространстве? – предположила Сима.
- Верно. В сто крат острее ощущения, чем даже в лифте многоэтажки.
-
Но вы не ответили на мой вопрос.
- Скажу так. Если провести эксперимент, и спросить, что думают о столь задетых
особах те самые обладатели шуб и убийственных физиономий, они скажут о них ровно то же
самое. Какие они мрачные и злые, и как неприятно с ними ехать. Толпа – это иллюзия.
- Но сегодня случилось что-то особенное.
-
Расскажите нам, Сима.
Чай остывал – никто к нему так и не притронулся.
- Сегодня, - продолжила девушка ненамеренно загадочным тоном, – я пожелала толпе
хорошего настроения. Я так решила про себя: если есть настоящая, ненадуманная
потребность быть искренней, не стоит бояться её проявить, необходимо лишь принять на
себя ответственность за возможные последствия. Поэтому я пожелала толпе доброго здравия
и хорошего настроения, даже зная, чем это может против меня обернуться. Толпа
отреагировала, как обычно – проигнорировала. Только один пожилой человек, а один какой-
нибудь всегда находится, сходя с эскалатора, посмотрел на меня очень зло и повертел около
виска пальцем.
После этих слов Вика ощутила непреодолимое желание найти, догнать, настигнуть этого
мерзавца и избить его до полусмерти.
- Естественно, меня поступок того человека не задел, - продолжала Сима. – И я бы тут
же о нём забыла, кабы не одно обстоятельство…
-
Какое, дорогая? – Карина Эдуардовна потянулась к чашке, но передумала.
- Я видела глаза этого пожилого человека. Он меня не видел.
- Близорукий?
- Нет. Он как-то так особенно смотрел, как будто перед ними была не я, а… не знаю что.
Когда человек смотрит непосредственно на тебя, это ведь легко определить. А иногда, знаете
ведь, взгляд так затуманивается – например, когда человек думает о своём. Он смотрит на
тебя. Но как бы не видит.
-
Да, я понимаю.
-
И вот кому же тогда он повертел пальцем, если не мне? Кого он там увидел?
