Однако, стремление к авторитаризму ещё не является авторитаризмом. Может быть правы официальные политологи, отрицая его наличие в новой России? Для того чтобы разобраться, лучше всего воспользоваться исследованиями причин и проявлений авторитаризма и тоталитаризма, проведёнными лауреатом нобелевской премии Ф.А. Хайеком (18) ещё в 30-годы XX столетия и к несчастью получившими быстрое подтверждение в истории двадцатого века. (в дальнейшем все цитаты из работы Ф.А. Хайека печатаются курсивом)
Важной предпосылкой для появления авторитаризма он считал: “растущее сходство экономических взглядов правых и левых и их единодушная оппозиция либерализму”. А у нас в последние восемь лет критикой либерализма занимается даже либерально-демократическая партия, не говоря уж обо всех остальных, причём последние четыре года только такие партии и присутствуют в парламенте.
И это в первую очередь потому, что большинство их избирателей, несмотря на резко усилившееся общее благосостояние, прогрессирующее увеличение числа людей, сумевших приспособиться к новой жизни, приведшие к ослаблению влияния коммунистической партии, придерживается аналогичных взглядов. Так даже термин “демократ”, имевший в начале антикоммунистического движения положительный и даже возвышенный характер, к настоящему времени приобрёл у значительной части населения полностью противоположное значение и переделан в соответствии с грубоватым российским юмором в “дерьмократ”.
Причина подобных изменений в настроении масс прекрасно отражена в монологе одного из героев Артура Баневича (31): “Говённый строй - эта демократия. Помню, как однажды нам в список управления такого выборного кассира ввели. Тоже на четыре года. Через три сукин сын в Теллицию дёру дал и живёт-поживает, как король за счёт нашего серебра, которое тайно в тамошних банках держал. Теперь всё по-другому: кассиром не любая лахудра становится. Надобно иметь деревню, замок какой-никакой… Есть откуда долги тянуть. И не на четыре года синекуру представляют, а либо на год, либо пожизненно. Любое решение лучше тех лунных четырёхлетий. Потому что за один год наворовать и спрятаться не успеет, а избиратели ещё помнят, что он обещал и за что ему следует дать под зад. А при пожизненном назначении даже если крадёшь, то не помногу, чтобы раньше времени под собой сук не подрубит”. И с подобными мыслями в нашей стране готовы согласиться слишком многие. Проблема только в том, что Баневич писал свою книгу в трагикомическом стиле, и приведённая цитата должна была вызывать смех, а не одобрение.
Кроме предпосылки Ф.А. Хайек выявил следующие признаки авторитаризма:
— “усиливающийся культ государства, преклонение перед силой и могуществом, восхищение всем величественным и грандиозным”,
— “планирование”, требующее ” гораздо более широкого централизованного руководства всеми сторонами нашей жизни”,
— государственная монополия,
— появление и рост нового “среднего класса”,
— исчезновение стремления к свободе,
— наличие партии, устроенной по военному образцу,
— “размах пропаганды”,
— выборочная “правозаконность”
Первый из признаков (усиливающийся культ государства) имеет в новой России сразу несколько причин появления и их можно разделить на исторические, идеологические и психолого-биологические.
С исторической точки зрения привычка к жёсткой, сильной и в принципе единоличной власти выковывалась на Руси веками. Государство, граничащее с одной стороны со Степью, регулярно рождающей кочевые орды, а с другой стороны с достаточно сильными, состоявшимися феодальными государствами, всегда готовыми расширить свои границы, должно было иметь возможности для постоянного активного противостояния. А это невозможно без наличия большого хорошо вооружённого войска и, учитывая значительную протяжённость границ, достаточного количества мощных крепостей. Естественно, что для прокормления такого количества не работающих мужчин, для создания или покупки вооружения требовалось большое количество хлеба и денег.
Взять их в феодальном обществе можно было только у крестьянства. Но особенности природных условий (не высокая урожайность распаханных земель, обусловленная природно-климатическими условиями и качеством самих земель) и низкие технические возможности (крестьянин физически не мог вспахать, засеять и собрать урожай больше чем с двух десятин земли) не позволяли получать достаточное количество хлеба. Поэтому отнять у крестьянина значительную часть его скудных припасов можно было только силой, что возможно только при наличии мощного государственно-чиновничьего аппарата, управляемого и контролируемого сверху до низу. Естественно, что в большом государстве реально общались и притесняли крестьянскую массу лишь мелкие, чаще всего местные чиновники, и именно они (благо примеров мздоимства и лихоимства чиновников достаточно и в наше время) представлялись конкретным людям истинными источниками их бед, а царь (в советское время - коммунистический лидер) оставался последней надеждой на восстановление справедливости.
В свою очередь постоянное балансирование на грани выживания не позволяло крестьянину иметь достаточное количество скота и улучшать качество и количество обработанной земли, что не могло не приводить к стагнации экономики и прогрессирующему экономическому отставанию от большинства западноевропейских государств. Это экономическое отставание, если судить по ВВП, сохранялось и при советской власти, а, следовательно, оставались как необходимость сохранения сильной центральной власти, так и привычка, перераставшая в потребность, к ней.
Второй причиной возникновения массовой тяги к имперской государственности явилось резкое крушение идеологических представлений, вызвавшее появление комплекса неполноценности.
Дело в том, что на протяжении большей части как дореволюционной, так и послереволюционной истории население, как России, так и Советского Союза жило в унитарной реальности. Речь в данном случае идёт о чисто психологическом феномене. Суть его достаточно чётко определяет доктор психологических и философских наук Сергей Ковалёв: “Люди и страны живут не в объективной реальности, а в той реальности, которую для себя принимают. У нас эта реальность унитарная, то есть объединяющая, требующая единства, поскольку Россия и окружающие её страны веками боролись за объединение. В такой реальности всё определяют правила и принципы” (32).
Действительно, практически все граждане нашей страны были воспитаны на истории, прославлявшей имперскую политику, как старой России, так и Советского Союза, большую часть жизни они прожили в государстве, которое на равных боролось со всей капиталистической системой, и пользовалось во всём мире если не уважением, то страхом. Интересно, что взгляды на историю государства несколько отличаются у жителей столиц и в провинции. Так согласно опросу, проведённому социологами Санкт-Петербургского института комплексных социальных исследователей в Петербурге и небольшом уральском городке Краснотуринске, петербуржцы с тоской вспоминают об имперском прошлом России, а в Краснотуринске испытывают ностальгию по Советскому Союзу. (4)
Даже сейчас, спустя почти 15 лет после распада советской империи, заместитель директора Института прикладной математик Георгий Малинецкий (33), разрабатывающий и представляющий государству математические прогнозы развития нашего общества, в своём интервью газете “Известия” заявляет: “Общечеловеческие ценности”, как их трактовали “прорабы перестройки”, - это полная чушь, ибо каждая цивилизация борется за то, чтобы её ценности воспринимались как общечеловеческие. Ценности России таковы: духовное выше материального, общее выше личного, справедливость выше закона, будущее важнее настоящего и прошлого” и в качестве выхода из существующей ситуации предлагает бороться за” новый конфедеративный союз вокруг России”, прекрасно понимая, что при этом “не исключена жёсткая смена элит, революционные потрясения. Если приложить сверхусилия, можно восстановить на евразийском пространстве историческую общность - советский народ с по-прежнему желанным типом жизнеустройства”.
Что же тогда говорить о миллионах так называемых “простых людей”, которые внезапно, а с исторической точки зрения мгновенно оказались в стране, потерявшей всё свое влияние и едва сводящей концы с концами, вынужденной не просить, а выпрашивать помощь у своих бывших врагов. Больше того даже тогда, когда произошло улучшение экономической жизни, во всяком случае, для большинства наших граждан, по-прежнему оставался психологический феномен, подмеченный Александром Мелиховым (7): “Народ создаётся и сохраняется коллективной грёзой, в которой он представляется себе значительным, прекрасным и предназначенным для высокой миссии. Поэтому никакой народ никогда не будет благодарен тому, кто его всего лишь накормит, он будет восхищаться тем и благодарить того, кто позволит ему гордиться собой”.
