обеспеченных мужчин, из столиц, из Сортавалы, из Петрозаводска. И финнов. Специально
выбирала женатых, чтобы им потом было несподручно жаловаться. Борис громко выругался
матом. И ещё раз. Наконец полностью осознал, что изменил жене. А вдруг Габи сообщит ей?
Или начнёт шантажировать его. Захотелось что-нибудь сломать, ударить.
Всё это время Борис инстинктивно прикрывал свои гениталии гнездышком из сложенных
ладоней. Не задумываясь о том, что в темноте никто бы ничего не увидел. Наоборот, сейчас
он ярко ощутил свою наготу. Представил, что даже если выберется из леса, по пути кто-
нибудь непременно заметит его. И в таком виде. Это как сны, когда неожиданно
оказываешься голым в общественном месте. Только тут не сон. Борис испытал острый
приступ стыда. Он не знал, что делать, как выпутаться из этой истории. Он в конец
растерялся и даже заплакал от жалости к себе. Одной рукой вытирал слёзы, другой – по-
прежнему сжимал в комок член и яйца.
Успокоившись, Борис решил, что лучше всего выбраться из леса сейчас, ночью. Тогда он
сможет незаметно добраться до своего коттеджа. Стал оглядываться, куда идти. Снова
понял, что может находиться где угодно, а определить в темноте, в каком направлении
двигаться, совершенно невозможно. Ни запахов, ни звуков, ни огонька – ни единого знака.
Борис глянул на небо, вспомнив, что можно как-то ориентироваться по звёздам. Но тёмное,
непроницаемое небо, должно быть, заволокло облаками. К тому же Борис не помнил, как
определять стороны света по звёздам – в последний раз он интересовался этим в начальных
классах школы, и вдобавок ко всему понятия не имел, какая сторона света ему требуется
сейчас. Остался в том месте, где его бросили. Ждать рассвета.
Гнал от себя страх – а вдруг они захотят проверить, что с ним сталось, придут утром и
добьют? Снова плакал. Но потом утешил себя мыслью, что ночёвка здесь могла принести и
пользу. В утреннем свете он, возможно, найдёт следы людей, притащивших его сюда. А если
так, где-то рядом проходила дорога, на которую они его выведут.
Захотелось справить нужду. Борис не смог сделать этого прямо на том же месте, где стоял.
Для этого отошёл в сторону, за дерево, и уже там помочился. Отряхнул член от последних
капель, но, прикрыв рукой, всё равно немного измазал ладонь мочой. Поморщился,
чертыхнулся. Вернулся обратно. Стал размышлять, как провести остаток ночи. Ни садиться,
ни тем более опять ложиться на землю Борис не хотел. Прислонился плечом к стволу дерева.
Но пришлось стоять, накренившись, и он вскоре устал. К тому же земля вокруг дерева
лежала не прямо, а облепляла ствол под небольшим углом, из-за чего ноги были постоянно
напряжены. И, конечно, древесная кора оказалась не гладкой. Он чувствовал, как её
выпуклости и шероховатости впиваются в кожу.
И комары донимали.
В конце концов Борис потерял терпение и всё-таки сел на землю. Но тут же об этом
пожалел. Теперь его преследовало ощущение, что кто-то ползает у него по ногам, между
ягодиц и в промежности. Борис постоянно чесался. Хлестал себя по коже, отгоняя москитов.
Он слишком устал, не мог совладать с нервозностью и мнительностью. Краем сознания
192
понимал, что не стоит доверять собственной чувствительной коже – там, где чудилось
разгуливающее насекомое, могла налипнуть, беспокоя, лишь микроскопическая частица
коры или земли – и, тем не менее, вновь и вновь, сжимая зубы, охлопывал себя, почёсывал,
поглаживал, отряхивал, дёргал головой и конечностями, пытаясь побороть мелких, вредных
призраков. Борис так устал, что ближе к утру лёг на бок и инстинктивно свернулся
калачиком. Нервные ощущения удвоились, и он продолжал дёргаться уже сквозь дрёму.
Такие приступы перемежались обыкновенной дрожью от усиливающегося холода.
В предрассветных сумерках под деревом лежала бледная туша зародыша, липкий
силиконовый кокон, изредка шедший рябью. С веток, из своих укрытий и норок лесные
существа с медитативным спокойствием и безропотностью изучали этот корневой нарост.
Солнце ещё не взошло, как началась морось и уже не стихала до второй половины дня. Так
толком и не поспав, Борис встал до рассвета и в слабом свете огляделся. Лес заполнился
туманом. Недалеко, возможно, протекала река или начинались болота. Подумал – не хотели
ли злодеи, чтобы он утонул здесь, выбрав неверное направление и затянутый топью.
Впрочем, все неприятные мысли и физические ощущения после сна на холодной почве
разогнало и подавило рвотное чувство голода. Борис не помнил, когда в последний раз ел.
Сейчас его желудок скукожился, как будто пытаясь всосать самого себя и вырваться в горло.
Никаких следов на земле или признаков тропинки он не обнаружил. Мог пойти в любую
сторону, но выбором как таковым не располагал. Борис пошёл вперёд. Условно вперёд.
Морось, как ни странно, ложилась на тело нежностью и теплотой. Она прогнала комаров и
даже успокаивала кожное раздражение. Но только временно. Потому что вскоре Борис опять
начал брезгливо чесаться, размазывая по себе воду, пот и грязь – эта смесь щипала и
покалывала, особенно в тех местах, которые он исцарапал ночью.
Первые часы пути он пережёвывал мысли о грабителях, о сучности Габи, о жестокости их
шутки. Продолжал возмущаться, что с ним так обошлись, выдумывал, тешил себя
способами, как наказать обидчиков. Но затем что-то странное стало незаметно происходить с
его сознанием.
Раньше Борис всегда входил в лес – с разной степенью осознанности, однако момент
пересечения границы леса каждый раз всё-таки откладывался где-то у него в памяти. И до
сих пор никогда не случалось так, чтобы он сразу оказался в лесу, по сути, вошёл в него
изнутри, как будто границ между пространствами не существовало. Такое необычное
обстоятельство, а также размытость пространства, в котором он очутился – туман,
монотонность картинки, не дешифруемый язык леса, отсутствие в нём ярких свойств, за
которые могло бы зацепиться человеческое сознание в поисках пути к человеческому же –
всё вместе это как будто щелчком отключило в его мозгу сектор, отвечающий за ориентацию
на местности и логические связи.
По мере движения через лес Борис всё меньше о чём-то думал и больше просто
переставлял ноги, стараясь шагать осторожно и не пораниться. Последние яркие мысли, на
которых задержалось его сознание, были связаны с женой. Воспоминания о ней будили
одновременно силу, желание вернуться домой и раскаяние, связанное с изменой. Он даже
подумал, не наказывает ли его таким образом Бог, но до того, чтобы обращаться к нему с
молитвой о помощи и прощении, ещё не дошёл. Притупившиеся за годы чувства к жене
обрели вдруг новые краски, он готов был с юным запалом признаваться ей в любви,
добиваться расположения. Пыл, родившийся в нём столь же неожиданно, как и мысль о
высшей силе, потому что ни в какого бога Борис на самом деле не верил.
Привалы по дороге отдыха не приносил – так только усиливались рези в желудке.
Однажды он даже лёг животом на траву. Удалось ненадолго вздремнуть. Человеческое
жильё не показывалось, на дороги и тропинки он не набредал. Борис понял, что выбрал
неправильное направление. Пытался вернуться назад, но не узнал местности. После шести
часов безрезультатных брожений, когда он уже не понимал, зачем и куда идёт, и всё
настойчивее лезли в голову подозрения, что он попросту ходит кругами, Борис вдруг краем
глаза заметил яркое пятно.
193
Шагах в десяти от него стояла лиса. Неподвижно. Маленькая. Она смотрела на человека
без страха, но и особого расположения не выказывала. Влага и лето должны были
приглушить цвет её шерсти, но животное отчаянно полыхало оранжевым. Борис решил, что
причиной тому – утомлённое зрение, да и белизна тумана подчёркивала цвет. Он шуганул
зверя. Лиса слегка осела на четырёх лапах, но с места не сдвинулась, продолжая наблюдать
за пришельцем. Тогда Борис нашёл камешек и пульнул в её сторону. На этот раз вспугнутое
животное легко сорвалось с места и исчезло.
Борис пошёл своей дорогой. Вскоре его нагнала мысль, которую он до сих пор не
обдумывал. Это, очевидно, дикий лес. А, значит, тут водятся дикие звери, чему
свидетельство – лиса, и это говорило только об одном – он в смертельной опасности.
