опасней для сна, чем вещий сон для яви, невесты в первую брачную ночь не вскрикивали от боли, а поутру ветер не раздувал на глазах всего рода запятнанные крылья их былой девственности. Достаточно было ворот кремника, которые меняли столько раз, сколько замужних дочерей выпадало иметь князю на его веку. В ту пору первую брачную ночь каждый из молодых проводил в
своем доме, в
своем граде, за
своими межами, а соединялись они во сне, что подступал к ним в ту ночь крепче всякой яви и жарче полуденного ветра. Врата невестиного рода запирались наглухо, словно от самого лютого врага, иначе с ночной тенью жениха в невесту мог войти
другой, и считалось не самым страшным, если то случался
всякий встречный и поперечный. И вот в то мгновение, когда молодые, собрав во сне всю силу земной любви, через все межи соединялись в одно, -- тогда-то и начинали трещать ворота кремника. Ломались, легко похрустывая пучком старой соломы, дубовые засовы -- и врата разлетались-рапахивались настежь, вылетали из петель и рассыпались на мелкие щепки. Тут весь род невесты начинал плясать и веселиться и подбирать острые щепки на лучины. Теми лучинами, зажженными навстречу жениху, и славили его наутро, после восхода Солнца, встречая и освещая его так, что ни с какой стороны не оставалось места для его тени, и той ничего не оставалось, как до самой ночи прижаться спиной с его подметкам.
Потом, когда на полуденном краю земли, в каком-то неизвестном народе одна жена не послушалась своего мужа, все изменилось. И с того дня ворота в брачные ночи повсюду стали оставаться целыми. Жениху и невесте с тех самых пор пришлось встречаться в первую ночь на одном брачном ложе и соединяться наяву, а невесты стали вскрикивать и ронять в щель между сном и явью капли крови, которым, в отличие от семян пшеницы, никогда не удавалось просочиться в землю.
С полуденной стороны через межи и племена, вроде лугового ветра, меняющего направление на каждом шагу и клонющему травы в разные стороны, долетел слух.
Говорили, что в тех далеких краях, где и упала в землю беда, разогнав по ней круги, сошедшиеся на самом земном пупе, -- там на всякой яблоне обязательно вырастает и наливается одно злое яблоко, отличить которое от прочих, добрых, может только муж.
Злой дух, пришедший к женщине во сне, за одну ночь научил ее считать, и та, проснувшись путру, пошла в сад. Пересчитав все яблоки и убедившись, что их очень много, она решила, что у нее теперь ума, а вместе с новым умом -- и счастья, хватит сорвать наугад яблоко доброе, а не попасться сразу на злое. Она попробовала -- и на первый раз ее замысел удался. На второй -- тоже. Тогда возомнила женщина, что она умнее всех на свете. Так и лакомилась она втайне от мужа, пока не попалась на злое яблоко. Поначалу не заметила она никакого отличия, но, когда ночью возлегла она со своим мужем на ложе и он вошел в нее своей упругой плотью, то она вдруг вскрикнула от боли и пожалела, что не знала о такой боли раньше, а то стерпела бы и муж ни о чем не узнал бы.
"Почему ты кричишь?"-- спросил ее муж. "Потому что мне хорошо",-- ответила жена, поскольку, вкусив злого яблока, сразу научилась лгать. "Лучше, чем в прошлые ночи?"-- удивился муж. "Гораздо лучше",-- ответила жена. А в ту пору, когда лгать друг другу могли только торговцы и то лишь с полудня до первой тени, ложь с одного слова легко превращалась в правду. Солгав, женщина затем действительно испытала с мужем наслаждение куда большее, чем в прошлые ночи. А утром муж увидел на ложе и на своем пестике кровь и удивился. Пошел он в сад, к колодцу, обмыл кровь и, не заметив никакого повреждение на своей плоти, удивился еще больше. "Это твоя кровь",-- сказал он жене. "Нет, не моя",-- ответила та. "Тогда чья же?"-- спросил муж. "Не знаю",-- ответила жена. И муж больше не стал ни о чем ее спрашивать, потому что в то время мужья еще не знали за что можно гневаться на свох жен.
И вот под вечер он пошел в сад и, не заметив, что после ночи с женой сам потерял дар различения яблок, сорвал одно с иного дерева -- и сразу попался на злом, поскольку жена успела выбрать хорошие яблоки уже в обеих судьбах -- и своей, и мужа. Как только он надкусил его, то сразу сделался умным и догадался о проделках жены. Он вернулся в дом и сказал ей: "Глупая ты женщина. Теперь нам вовсе нельзя рвать в саду яблоки и придется навсегда покинуть его. Ведь если тебе еще хоть раз попадется злое яблоко, то ты станешь умнее всех, отчего твое лоно зарастет совсем и затвердеет, как родничок у младенца. Нам надо уйти отсюда".
И они покинули тот сад, и забили его врата, и до конца своего века скитались по пустыням, боясь заходить в другие сады. Они нарожали много детей, но все они, кроме одного, однажды утонули при переправе через реку-море.
С тех пор у всех невест появились в лоне -- одни и те же на явь и на сон -- запертые врата, а настоящие ворота -- ворота кремников -- больше не трещали и не распахивались на радость двух родов, сочетавшихся между собой молодыми супругами.
С тех пор повелся и новый обычай. Сват стал подъезжать к закрытым -- но не на засов -- вратам кремника, которые завешивали с внутренней стороны белым холщовым покрывалом, вытканным за один светлый день. Сват спускался с коня, подходил к вратам и, с видимым усилием приоткрыв их на один палец, протыкал копьем или мечом покрывало. В тот же миг невеста вскрикивала от боли, но оставалась невинной. Сват же, вытащив меч или копье из чужих ворот, видел на лезвии или наконечнике следы кровь и с этой радостной вестью возвращался за свои межи. То покрывало вывешивали потом на лицевую сторону врат -- на обозрение грядущему в град жениху. При таком обычае в первую брачную ночь невеста более не испытывала страха и
