совести: — Боюсь я тебе рассказывать, как бы и ты не пошел по свету скитаться.
— Расскажи, мать, расскажи!
Растроганная мать стала рассказывать, душу отводить:
— Много ли, мало ли мы прожили, все с горем пополам крохи добывали. И вот как-то дошла до нас молва, будто есть на свете Солнце, которое людям и свет и тепло приносит, а земля от него плодоносит; вот и пошел твой отец со многими другими смельчаками Солнце искать, счастье пытать. И нет о них до сих пор ни слуху, ни духу.
Закручинился сын, узнав о горькой доле отца, опечалили его слезы материнские, но с той минуты загорелось в его сердце желание пойти искать Солнце, и коль лежит оно в темнице на самом донце, решил он на железо ржу наложить, дерево грибком поразить, камень лишайником раздробить, чтоб железо ржавело, дерево гнило, камень рассыпался, и тогда достанет он Солнце и выпустит на небо светило, чтоб землю согрело и озарило.
И с тех пор Солнце было у него на уме и во сне и наяву. Сложил он себе песню и распевал ее день-деньской:
День и ночь кромешна мгла,
Нет ни света, ни тепла,
Подрасту и в путь пойду,
Солнце дивное найду.
Я темницу сокрушу,
Солнце в небо отпущу,
И тепло свое и свет
Пусть нам дарит много лет,
Расцветают пусть поля,
Сердце людям веселя.
Однажды, когда он пел свою песню, проезжал мимо Черный царь, правивший той страной, и услыхал его. Велел тогда царь остановить коней могучих и стал слушать слова песни жгучей. Прослушал он ее с начала до конца, а затем приказал кучеру:
— Живо сбегай да приведи ко мне певца.
Соскочил кучер с козел и кричит:
— Эге-гей, где ты? Постой!
— Здесь я!
И на ощупь они наткнулись друг на друга. Пока они до кареты добрались, царь сидел и думу думал: "Всего у меня вдоволь, чего душе угодно. Но будь еще у меня и Солнце, не было бы мне равного на свете".
— Вот здесь царь, становись на колени! — сказал кучер, подходя к карете.
— Кто ты такой? — спросил царь.
— Сын бедняцкий, — ответил мальчик.
По голосу царь решил, что ему не более десяти — пятнадцати лет.
— Кто тебя обучил этой песне?
— Сам придумал, сам и пою. Как подрасту, вызволю Солнце, заточенное испокон века в темницу вместе со светом и теплом своим.
— Как звать тебя, мальчик?
— Ионика Фэт-Фрумос.
— А где живут твои родители?
— У меня только мать, и живем мы в лесу, неподалеку отсюда, с тех пор, как я себя помню; только не жизнь это, а горе беспросветное.
— Послушай, мальчик, коли ведаешь ты, где Солнце со светом и теплом своим заперто, идем жить ко мне во дворец; буду я тебя кормить да холить, а как почуешь в себе вдоволь сил, дам тебе коня доброго да денег на дорогу с уговором, что привезешь мне Солнце со всем его светом да теплом.
— Светлейший царь, коли желаешь, чтобы я за тобой во дворец последовал, вели привести ко двору и матушку мою, иначе иссохнется у нее сердце от горя и печали, пока будет искать меня по стежкам-дорожкам.
— Быть по сему, — сказал царь, и кучер тут же побежал за матерью. Прийти, однако, она отказалась, порадовалась весточке, что Ионика Фэт-Фрумос живет-здравствует.
Когда мальчик подрос и почуял в крови молодецкий закал, а камни рукой в порошок растирал, заявил он, что отправляется Солнце вызволять, и попросил царя снарядить его в путь-дорогу.
— Выбери себе в конюшие коня по сердцу, бери денег немного да платья в дорогу, саблю да булаву и оправляйся.
Взял Фэт-Фрумос узду, серебром шитую, и пошел выбирать коня по сердцу. Все конюшни обошел, ни один конь не дал взнуздать себя. Только в глубине одной из конюшен попалась ему коняга, еле державшаяся на ногах от худобы. Как увидала она Фэт-Фрумоса, так голову и протянула к узде.
— Тпру… жалкая кляча, не по тебе я плачу.
Обошел Ион Фэт-Фрумос еще несколько раз конюшни, и опять ни один конь не дал взнуздать себя; только клячонка голову к узде протягивала.
— Так и быть, — решил Ион Фэт-Фрумос и взнуздал клячу. Конь, почувствовав узду, встряхнулся трижды, и из несчастной клячи обернулся славным скакуном, таким, что земля под копытами дрожала; и как почуял на себе седло, а в седле седока, заговорил человеческим голосом:
— Скажи, хозяин, как тебя везти? Хочешь, ветром расстелюсь, хочешь, как мечта помчусь.
— Ты ветром не стелись, как мечта не мчись, а понеси меня помалу, как добру молодцу ездить пристало.
Побежал конь рысью, земля под ногами дрожала. Проскакали они через горы высокие, через овраги глубокие и доехали до какой-то кузницы. Фэт-Фрумос и кричит кузнецу, с коня не слезая:
— Кузнец, кузнец, мастер-удалец, скуй мне булаву, ни малу, ни велику, как подобает моему сану и лику, да смастери петли и засовы на двери, чтобы запиралась кузница крепко-накрепко, и не мог бы зайти в нее страшный дракон Лимба-Лимбэу.
— Ладно, путник, пусть твой конь попасется малость, я живо все сделаю.
— Я дальше поеду, а ты делай, как я велел; как вернусь, чтоб все было готово. Возьми деньги вперед да гляди, делай вещи получше: в огне калеными, заклепками укрепленными.
Принялся кузнец за работу, а Фэт-Фрумос пришпорил коня и дальше отправился.
Ехал он, ехал, долго ли, коротко ли, да и решил отдохнуть у моста. Вот лежит он у края дороги, и вдруг слышит стук конских копыт по ту сторону моста. Как ступил конь на мост — захрапел, назад попятился. Всадник плетью его лупит да кричит:
Тьфу ты, кляча, конь паршивый!
Чтоб тебе лишиться гривы,
Волки мясо б твое съели,
Кости бы в земле истлели!
Я когда купил тебя,
Хвастал ты вовсю трубя:
— Не боюсь я никого;
Фэт-Фрумоса одного!
Тут Фэт-Фрумос вскочил на ноги и говорит:
Пес-дракон, не лайся, плут,
Фэт-Фрумос — он тут как тут!
Как услыхал всадник его речь, рассмеялся так, что горы окрестные затряслись:
Гей, дурак, да ты смешок.
Думаешь, что я дракон,
И тебе и невдомек
Что я храбрый Вечерок,
Тот, что Солнце с неба снял
И в полон его угнал.
Наяву или во сне
