коричневую куртку, дрожал под холодным дождем, но, не отрываясь, следил за воротами
усадьбы. У его ног курилась паром кружка кофе – он даже прихватил термос.
Сообразительный парень.
Приходилось признать, что застрявшая в моей памяти картинка, в которой Микия
появился на месте убийства, не была сном. И если он действительно видел меня тогда, то
теперь он следит за мной. Не знаю, что именно ему нужно, но, скорее всего, он пытается
понять, кто настоящий убийца. Я в раздражении прикусила зубами кончик ногтя.
На следующий день, в школе, Микия вел себя совершенно так же, как обычно.
– Шики, не хочешь вместе со мной перекусить?
Словно не сомневаясь в том, что я соглашусь, он повернулся и направился к
лестнице на крышу. Действительно, почему, я всегда принимаю его приглашения?
Чувствуя себя кем-то вроде дрессированной собаки, которую поманили куском колбаски, я все же двинулась за ним. Желание отказаться уступило место вялому любопытству. Что
он скажет о прошлой ночи? Начнет допрашивать меня?
Но Микия вел себя естественно, как всегда.
– Большущий у тебя дом. Я бы заважничал, если бы моих гостей встречал слуга.
Мне не понравилось слово «слуга» – он не имел права так говорить.
– Акитака – секретарь моего отца. И мы зовем их смотрителями, а не слугами, Кокуто-кун.
– Так он еще и не один? Все понятно. А уж как их называть – это казуистика.
Мы впервые заговорили с ним о моем родовом доме. Зная его характер, я не
удивилась бы, если он и не подозревал о том, что его заметили зоркие глаза со стороны
усадьбы, когда он прятался в бамбуке и наблюдал. Но все равно это выглядело странно: если он той ночью видел меня, забрызганную кровью, как же может шутить так, словно
ничего не произошло? Не желая вилять, я заговорила первая:
– Кокуто-кун, в ночь на третье февраля…
– Не надо об этом.
Он поднял руку, остановив меня.
– Кокуто?..
1 Сёдзи – решетчатая сдвижная дверь из бамбука и бумаги. Используется как внешняя стена или внутри
традиционного японского дома.
21
Микия непроизвольно вздрогнул, и я поняла, что, сама того не заметив, заговорила
как ШИКИ. Он, видимо, уже научился нас различать и все же понял, что перед ним все
еще стоит Шики.
– Почему ты не рассказал полицейским обо мне?
– Потому, что я ничего не видел.
Ложь. Этого не может быть. Ведь ШИКИ в моем теле тогда шагнул к нему и…
– …Ты ведь оказалась там случайно, правильно? По крайней мере, это все, что я
видел своими глазами. И я решил верить в тебя.
Новая ложь. Зачем же он тогда следит за родовой усадьбой?
Той ночью ШИКИ шагнул к нему и…
– Если честно, сейчас мне довольно трудно думать об этом. Чтобы выслушать тебя, надо собраться с мыслями и… уверенностью в себе. А пока – давай не будем говорить об
этом.
Беззащитное выражение на его лице вызвало во мне острое желание броситься
прочь.
…В ту ночь ШИКИ пытался убить Микия Кокуто. Безо всякого сомнения.
Я не хотела этого. Это было невыносимо. Микия сказал, что верит в меня… если
бы, если бы я тоже могла доверять себе! Тогда мне не пришлось бы терпеть эту
незнакомую и режущую боль.
С того момента я холодно игнорировала Микия. Через два дня он оставил попытки
заговорить со мной. Но, как только темнело, появлялся в бамбуковых зарослях вокруг
усадьбы, чтобы нести свою стражу. Он упорно мерз под холодным зимним небом часов до
трех утра, и в результате я опять оказалась лишена моих одиноких ночных прогулок.
Прошли уже две недели, но он не сдавался. Отсутствующим взглядом следя за
скорчившейся в зарослях фигуркой, я спрашивала себя: неужели для него так жизненно
важно знать, кто настоящий убийца?
Он оказался невероятно настойчивым и упорным.
На часах было уже почти три утра, а он все молча таращился на громоздящиеся во
мраке ворота усадьбы. Но вот что странно, на его лице, когда он, наконец, уходил, не
было горечи разочарования. Он улыбался. Чему?
Когда меня осенило, и я поняла, в чем дело, то преисполнилась раздражения. Он
приходил не для того, чтобы поймать убийцу. Он безоговорочно верил в меня, и поэтому
вовсе не подозревал. Он стерег, убежденный в том, что я спокойно сплю и никуда не
собираюсь выходить по ночам. Он хотел доказать мою невинность. Поэтому на его губах, когда, усталый и замерзший, он под утро покидал свой пост, светилась улыбка. Какая
ирония – он упрямо верил, что настоящий убийца ни в чем не повинен.
– Счастливец… – прошептала я едва слышно.
Когда я была рядом с Микия… мне было хорошо. Когда я была рядом с Микия, мне казалось, что он мне нравится. Когда я была рядом с Микия, мне казалось, что я смогу
шагнуть на ту сторону. Но на самом деле та, яркая и живая сторона мира существовала не
для меня. В том мире не было для меня места, выжить там – невозможно.
Неловкая улыбка Микия словно манила меня туда…
Именно поэтому в последнее время я чувствовала раздражение, когда была с
Микия. Он приносил мне лишь мучения. Внутри меня прятался убийца по имени ШИКИ и
этот мальчишка не давал мне забыть о нем. Не давал забыть, что я ненормальна.
– Я сама по себе. Ты мне не нужен, Кокуто. Исчезни.
Шики не хотела сойти с ума.
ШИКИ не хотел, чтобы его сломали.
Все было бы хорошо, если бы робкая мечта о нормальной жизни не прокралась, найдя трещину в моем панцире.
22
Наступил март, и холода стали уходить. Я неподвижным взглядом смотрела в окно
из пустого класса. Взгляд с высоты внушал мне хрупкое ощущение спокойствия и
безопасности. Залитые алыми отблесками закатом дали, до которых никогда не
дотянуться, напоминали о том, что для меня нет ни малейшего проблеска надежды.
Стукнула дверь. Микия, как раньше, вошел и прищурился на кровавый закат.
ШИКИ нравилось разговаривать в такой атмосфере… и я тоже не могу сказать, что
против.
– Не думал, что ты позовешь меня сама. Перестанешь отмалчиваться?
– Я хотела поговорить потому, что продолжать так невозможно.
Микия нахмурился, но я продолжала, чувствуя, как личность ШИКИ набирает силу
и поднимается со дна нашего общего сознания.
– Ты сказал, что не считаешь меня убийцей.
Пламя заката было столь ярким и жгучим, что я уже не могла различить выражение
его лица.
– Ты ошибся. Я – убийца. Почему ты позволил мне тогда уйти?
Микия в ошеломлении замер.
– Нечего было позволять. Потому что ты никогда этого не делала.
– Даже после того, как я сама говорю?
Микия молча кивнул.
– Ты же сама сказала, что не стоит принимать твои слова всерьез. И ты бы просто
не смогла сделать такое. Никогда
Его уверенные слова вызвали во мне новую вспышку злости.
– Что значит «никогда»?! Что ты знаешь обо мне?! Что ты знаешь, чтобы
доверять?!
Под этим яростным напором улыбка на лице Микия стала немного жалобной, но он
ответил так же просто:
– Пусть я ничего не знаю. Пусть у меня нет оснований. Но я буду верить. Я люблю
тебя и хочу верить. До конца.
Он сказал. В его словах была такая безыскусная вера и чистота… что они затмили
собой все раздражение. Всю ярость и злость.
В этих непритязательных словах для меня, для Шики, поразительным образом
смешалось ослепительное счастье… и неотвратимая угроза. Угроза неминуемого
разрушения – теперь она знала, что оно не пройдет стороной. Мираж того прекрасного
мира, в котором я никогда не смогу жить. Жить с этим светлым человеком.
Мир, в котором я смогла бы жить вместе с ним. Счастливый мир.
Но я не узнаю этого мира.
Никогда не узнаю.
Если я откроюсь перед кем-то, ШИКИ убьет его. Ведь смысл его существования – в
отрицании. И если я могу только подтверждать, соглашаться – я не смогу жить без
второго полюса. Без отрицания. Пока во внешнем мире меня ничто не привлекало, я
балансировала в стороне от этого режущего противоречия. Теперь, когда я услышала
слова Микия, чем больше я буду мечтать об этом и тянуться к нему, тем беспощаднее
станет ответ.
Безнадежно.
Никогда.
Боль осознания ослепила меня, пронзила до самой глубины души. И всеми
фибрами души я отринула его прочь. Возненавидела. Впервые возненавидела Микия со
всей страстью израненного сердца.
Его смущенная и неловкая улыбка…
…Разрывала меня на части.
Находиться рядом с ним было невыносимо. Теперь я знала точно – Микия принес
мне только разрушение и гибель.
23
– Дурак.
Странно, в моих словах не прозвучала ненависть. Только усталость.
