- Хоть ты жив… - прижимая Славку к себе, чуть слышно прошептала Милуша и вдруг заголосила: - А я своего – потеряла-а-а!
- Кого потеряла, – похолодел Славко, - мужа?!
- Какого мужа – сыночка! Добрынюшку!..
- Как? Где?!
- В поле! Лиса его съела…
- Какое поле? Какая лиса?!
И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.
Он метнулся в дверь и сразу вернулся с поднятым прямо из люльки Милушиным сыном.
- Да вот же он - твой Добрынюшка!
- Сынок! – только и охнула, оседая на снег, Милуша. – Живой…
- Живой! – загомонили все вокруг.
- Живее не бывает! - подтвердил Славко, высоко поднимая над собой хлопавшего глазами спросонья малыша. – Было дело, лиса, и правда, уже собиралась загрызть его, да я ее - ножом! И все тут! А его – сюда…
Милуша – и откуда только силы взялись – резво вскочила на ноги и бросилась к сыну.
- Да что ж ты его на ветру голым держишь?! - закричала она, выхватывая из рук Славки сына и пряча себе под шубу.
- Эка, когда нашла беспокоиться, что простынет! - только и крякнул дед Завид.
- Сыночек мой! Добрынюшка! – плача, принялась восклицать Милуша, а потом, со словами: «Отмолил, отмолил, дедушка!» - стала обнимать и целовать деда Завида, сына, наконец, Славку.
Тот даже немного обиделся, что она начала не с него. Ведь это он, а не кто-то другой вернул ей целым и невредимым сына!
Ты это, Милуш… - виновато пробормотал он. – Я там у тебя всю клюкву забрал. И еще – пряник мы ваш с Добрынюшкой, съели…
- Какая клюква, какой пряник? – ничего не понимая, уставилась на него Милуша.
- Пряник Онфим от мужа твоего в гостинец привез, – принялся объяснять Славко. - А клюква – это я чтоб кровь из нее сделать…
Дед Завид громко крякнул, услышав про кровь, но, решив не портить праздник ни себе, ни людям, только махнул рукой и отправился в ближайшую рощу – за конем.
Славко после его ухода почувствовал себя настоящим героем.
Милуша с сыном убежала к себе домой, а он принялся рассказывать охающим на каждом его слове, старухам и женщинам, о том, что было с ним после того, как он ушел на реку проверять верши.
Малец и все остальные дети смотрели на него с немым восторгом, как на богатыря Илью из Мурома, который после ратных трудов стал монахом и недавно почил в Лавре стольного града Киева, и как на живущего еще боярина Мономаха – Ставра Гордятича, о котором уже поют былины калики перехожие…
Увлекаясь, Славко, как мог, приукрашивал свой рассказ.
Налим у него стал огромным, в три аршина сомом, который пытался утащить его в прорубь, и только после долгой подводной борьбы, ему удалось вытащить его обратно на лед.
Голову бросившегося на него глупого половца он ухитрился сунуть в пасть сому, и тот отгрыз ее, даже не подавившись!
Стрелка, метившего в него, а попавшего в сома, он убил его же собственной стрелой.
Затем запрыгнул на его коня и стал уходить от погони, то и дело оборачиваясь, и показывая разъяренному хану Белдузу язык… Он хотел заманить так половецкий отряд в болото, а потом, оставив его там погибать, самому вернуться за сомом и привезти его сюда, но…
Трудно сказать, до чего бы еще додумался Славка, если бы не дед Завид. Вернув на обычное место коня, старик встал позади всех и только головой качал, слушая эдакую небывальщину.
Заметив его, Славка сразу потерял все свое красноречие и скромно закончил тем, как убил лису, принес ребенка домой и стал вместе с ним сокрушаться, что остались они жить-горевать вдвоем от всей веси…
- Ну и бедовый же ты, Славко! – послышались восторженные голоса, как только он умолк.
- А мы думали тебя уже убили или в полон увели!
- Кого, Славку?! Да он сам, кого хочешь, угонит! Вон – смотри, с половецкой плеткой вернулся!
Славко попытался было положить руки на живот, прикрывая плеть. Но было уже поздно. Дед Завид успел заметить ее.
- Знатная вещь! – похвалил он плетку, разглядывая рукоять.
- Ханская! – забывая осторожность, с гордостью похвалился Славко. – Самого Белдуза!
- Белду-уза?!
- Ну, да!
- Откуда она у тебя? – с тревогой спросил дед Завид и не на шутку забеспокоился. - А ведь и, правда, ханская! Обронил, что ли ее хан? Как бы он теперь вернуться за ней не надумал!
- Да нет, не обронил! – засмеялся Славко. - Только на меня замахнулся!
- Ох, бедовая твоя голова… - охнула худая женщина. - Гляди, замахнется в другой раз саблей!..
- Не скоро теперь замахнется! – успокаивая ее, заметил Славко. - Я ему руку аж до хруста прокусил!
- Ну, и отчаянный ты! Твое счастье, что дело ночью было! – прижала ладонь к щеке статная.
- Цыц! – прикрикнул на женщин дед Завид. - Не его, а наше счастье, что все так обошлось! Да и обошлось ли? За руку хана половцы всей веси отомстить могут! Эх, Славко, Славко! Ну что мне с тобой таким прикажешь делать? Откуда мы знаем, зачем они пришли? Видишь, какой странный набег? Вдруг, это разведка какая, или они сами от Мономаха бегают?
- Мономах в Переяславле сидит!- буркнул Славко.
- Много ты знаешь!
- Знаю - дядя Онфим сказывал!
- Ну, тогда, может, перемирие заключать с ним ездили. Это же надо додуматься – мир, а ты – руку до хруста!
- Перемирие каламом на пергаменте, а не каленой стрелой в спину заключают!
- Больно горазд на язык, смотрю, стал! Иди теперь, погляди: совсем они ушли или как? А ну, стой!
- Ну? – приостановился Славко.
- Распахни полушубок!
- Холодно, дед!
- Делай, как я велел!
Славко, со вздохом, приоткрыл полы овчины, и все увидели большой охотничий нож, который он успел спрятать туда, подальше от глаз деда Завида.
- Это еще что? – вопросительно показал на него глазами старик.
- Да так, на всякий случай, от зверя… - пробормотал, неопределенно пожимая плечами Славко.
- Знаю я, как этот зверь называется - хан Ласка? – понимающе кивнул дед Завид и требовательно протянул ладонь. - А ну-ка, давай мне его сюда!
- Ой, скорей забери у него нож! – испуганно воскликнула, обычно поддерживающая во всем Славку, статная женщина, и, даже всегда перечившая ей худая, правда, с явной издевкой поддакнула: - А то мало ли что опять будет?..
- Ну? – грозно повторил старик.
- Ладно…
Славко покорно протянул нож и отскочил назад:
- А плетку я себе оставлю, вместо ремня будет!
- Будет-будет! – разрешил дед Завид. - А теперь иди! Да поскорей возвращайся. Я с тебя этой самой ханской плеткой - три шкуры спускать буду!
- Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», - бросился к тому месту, где последний раз виделся с половцами…
Глава третья
1
Все внимание Славки переключилось на хана Белдуза.
«Ага! Вот они - половцы! Сидят, как пни вдоль дороги… И чего не уходят? Кого ждут? И, правда, странный какой-то набег! Самый злой хан во главе отряда, а больше шума, чем дела! Бр-рр… холодно как…. Им хорошо – у них костер. Второй стог, наверное, уже дожигают. А один вообще целым оставили. Может, еще и на ночь здесь решили остаться? Не-ет, прав дед Завид, надо все точно узнать!»
Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.
Время от времени один из них вставал, и, стягивая со стога охапку сена, подбрасывал ее в костер.
Кустарник закончился. Впереди были ручей, ива и снова кусты.
Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже зимой ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.
«Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» - на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.
Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит Узлюк его заячью шапку, не будет разбираться заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…
Славко поелозил на животе, и улегся, наконец, поудобнее.
- Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то какой…
Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана с метким Узлюком, да еще и посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот, укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду. Она больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявая овчина, мокрые сапоги, и обмотки-портянки, категорически отказываясь есть человека-рыбу.
- А мне, что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк. Этот, наоборот, был одет в хороший полушубок, ладные порты, дорогие сапоги - во все наше, русское, наверняка, снятое с убитых им же людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос - это запах, который курясь, шел от висевших на кусте портянок соседа.
