Человек с луны - Ада Артемьевна Чумаченко

Маклай намочил в ведре тряпку и положил ее на лоб сингалезца.

— Проклятая страна, проклятая страна! — говорил торопливо Ульсон, приподнимаясь на постели. — Я хочу в Мальме. Отпустите меня в Мальме. Я не хочу больше болеть лихорадкой. Я не хочу смотреть, как умирает Бой. Бой непременно умрет, разве вы не видите? Тогда нас останется только двое. И нас тогда непременно съедят папуасы. Я не хочу, чтобы меня съели папуасы.

— Ульсон, возьмите себя в руки, — тихо проговорил Маклай. — Я знаю, что вы больны, но человек должен справляться и с болезнью. Хотите пить?

— Я не хочу этой теплой жижи. Дайте мне холодной воды. Я хочу холодной воды. Имеет же право больной человек выпить настоящей холодной воды!

— Я сейчас принесу из ручья. Смотрите, чтобы Бой не сбросил примочки с головы. Ему очень плохо.

— Он умрет. Я же говорю, что он умрет. И мы тоже все умрем и пойдем к чертям.

— Лежите смирно, Ульсон. Завтра вы проснетесь, и вам самому будет стыдно за ваше малодушие. И не кричите так громко. Рядом с вами тоже больной. Не забывайте этого.

У ручья

Маклай берет ведро и идет к ручью. Он знает, что ручей недалеко, даже с крыльца слышен его шум и плеск, но сегодня путь к ручью кажется Маклаю бесконечным. Ноги подгибаются сами. Пустое ведро кажется пудовой тяжестью.

Только бы не упасть!

Вода со звоном наполняет опрокинутое ведро. Лейся, вода, лейся!

Маклай садится на камень и переводит дыхание. В ушах шумит от принятой хины, но кажется, что это не в ушах, что это грозно шумит лес, воет море, рычат горы.

«Что ты вздумал здесь делать один, маленький человечек? — говорят они. — Уходи, уходи, пока ты еще жив. Завтра же садись в свою лодку, бери весла, греби, плыви, выплывай на дорогу кораблей, жди, тебя там подберут, тебя спасут. Тебя надо спасать, маленький человечек, понимаешь ли ты это? Твой Бой умирает, ты это видишь. Что ты будешь делать один, больной, с больным Ульсоном? Папуасы не простят тебе твоей слабости. Они нападут на тебя, — пусть не эти, не из Горенду, которые уже привыкли к тебе, — но другие, чужие. Они сожгут твой домишко, перебьют тебе камнями руки и ноги, они свяжут тебя лианой, как связывают своих полосатых свиней, они съедят тебя, маленький человечек… Съедят твое сердце, чтобы стать такими храбрыми, как ты, твой мозг, чтобы стать такими же мудрыми. На берегу зажгут костер. И все будут плясать и дудеть в дудки и бить в барабаны».

«Там-там-там», раздается за спиной Маклая.

Он с трудом удерживает полное ведро и оборачивается назад. Он ведь только что думал об этом. Откуда же это красное пламя? Эти песни? Громко стучит барабан — барун. Факелы из сухих пальмовых листьев пылают ярко. Туй и его друзья папуасы смеются и приветствуют Маклая.

— Здравствуй, Маклай! — кричат они. — Сегодня новолуние. Сегодня праздник! Мы пришли к тебе встречать молодой месяц, Маклай!

Впереди всех двое несут большую свинью. Остальные несут бананы, плетеные корзины с рыбой, плоды «таро», куски мяса, завернутые в листья хлебного дерева. В одном из папуасов Маклай узнает отца вылеченного им мальчика, но в толпе еще много незнакомых, чужих.

Папуасы весело скалят зубы и приподнимают свои подарки.

При свете факелов зубы и глаза блестят особенно ярко. На плечах плащи из грубой ткани, сделанной из выколоченного древесного луба. В волосах цветы. Цветы и за поясом, и за браслетами на руках, и за перевязями у колен.

— Мы пришли к тебе, — говорит Маклаю Туй. — Мы пришли к тебе сегодня не одни. С нами люди из Гумбу, и люди с Били-Били, и люди из Гарагасси. Мы привели их посмотреть на тебя, — потому что ты хороший человек, Маклай. Ты не прячешь от нас своих лекарств, ты с нами, как брат, Маклай. Ты дал лекарство Сегалу, и нога стала здоровой и крепкой, как кость кабана. Ты вылечил мальчика, сына Марамая! Мальчик здоров и прыгает, как кенгуру. Мы пришли сказать тебе, что ты хороший человек. Вставай, мы проводим тебя. Ты хороший человек, Маклай! Жители Горенду никогда не убьют тебя!

Маклаю трудно подняться с камня.

Тяжелое ведро тянет его книзу. Колени сгибаются сами собой. Ноги дрожат.

Если бы не Туй, Маклай еще посидел бы немного здесь, у ручья. Может быть, он даже вылил бы добрую половину воды обратно. Может быть, он ухватился бы за ветку дерева — так легче вставать, — может быть, проворчал бы что-нибудь сквозь зубы, — так иногда хочется обругать свои ноги за то, что они не слушаются, свои руки за то, что они не двигаются! Но перед Туем нельзя казаться слабым.

Маклай на минуту закрывает глаза, чтобы побороть головокружение, и встает.

— Спасибо, — говорит он Тую и обнимает его, по папуасскому обычаю прижимаясь левым плечом к его груди. — Спасибо, вы пришли как раз во-время!

Машенька — Маш-ша

Папуасы сложили свои подарки у крыльца. Марамай, отец выздоровевшего мальчика, выступил вперед и сказал речь:

— Вот свинья. Это хорошая свинья. Мы принесли ее Маклаю. Он заколет ее копьем. Она будет кричать, а потом умрет. Маклай развяжет ее, опалит волосы, разрежет ее и съест.

Маклай слушал серьезно. Он уже знал, как надо отвечать в таких случаях. Он поставил ногу на бок свиньи и ответил, тщательно подбирая слова (за два месяца он уже почти научился говорить по-папуасски):

— Я буду есть свинью, я буду говорить, что люди из Горенду — хорошие люди. Будут хороши люди из Горенду, будет хорош и Маклай. Маклай тоже хочет подарить что-нибудь своим гостям. У Маклая еще есть и «маль» — красные тряпки, и «гану» — зеркальце, и гвозди, и табак. Маклай хочет делать только хорошее людям Горенду.

Маклай говорил громко, но и стоять прямо и говорить громко было очень трудно. По спине плыл озноб, кружилась голова, от лихорадки чуть-чуть постукивали зубы. Больше всего Маклаю хотелось сейчас лечь в постель, но гости и не думали уходить.

Музыканты уселись полукругом и заиграли. Били барабаны, большие и маленькие, дудели бамбуковые дудки, гремели погремушки «орлан-ай», сделанные из пустых орехов. Мужчины низкими хриповатыми голосами пели песню. Маклай с трудом разбирал слова: