думать. Тем наркота без надобности, зато деньги очень даже в тему. Но сам я про яхту даже узнавать не стану. Не дай Релти, узнают высокородные про такой интерес, на каторге быстрей собственного визга окажешься! Да и не наш это вопрос. У себя поищите, кто мог доставку груза слить.
Если Потрошитель что и хотел сказать в ответ, то ничего бы у него не вышло. Были уже случаи, когда встречалось им предательство в собственных рядах, и Эдмас наверняка что-то про это знал, иначе не стал бы держаться настолько уверенно.
— Узнаем. Можешь не сомневаться, — произнёс он максимально убедительно, сам в этом будучи не слишком уверен, — Что дальше будем делать?
Этим, вроде простым вопросом, посланец наркобаронов давал понять, что временно претензии про деньги с бандитов сняты и его интересуют лишь дальнейшие аспекты сотрудничества.
— Готов принять половинную партию от прошлой, но под вексель банка с отсрочкой платежа на месяц, — тщательно проговорил Эдмас давно заготовленное решение, которое он уже не раз сам про себя повторил в уме, — И пусть в этот раз товар доставят каким-то другим путём, а нас уведомят, когда груз будет уже в городе.
— Боишься?
— Опасаюсь. Груз-то мне теперь принимать придётся. У ну, как ещё раз под зачистку попадём? Как-то мне не особо хочется свою жизнь терять, ныряя в непонятки. А пока они такие и есть.
— Товар теперь станет дороже, — предупредил Потрошитель.
— Процентов пять потянем.
— Десять!
— Семь.
— Семь с половиной!
— Договорились.
Глава 4
Омила Франта, вдова боцмана, погибшего больше полутора лет назад во время шторма, нынче переживала далеко не лучшие свои дни. Она воспитывала трёх дочерей, хотя они с мужем очень хотели мальчика и сильно старались, но вот как-то не задалось.
Сначала горечь от известия о его смерти удавалось заливать вином. Четыре с лишним месяца подряд женщина, уложив дочерей в кроватки, долго сидела один на один с бутылкой вина, пока в один не самый радостный день кубышка их семейных накоплений не показала своё дно.
Нет, это не было чем-то неожиданным. Всё к тому и шло, но что делать дальше, Омила просто не представляла. Она привыкла к тому, что её муж, шебутной и крайне активный, всегда всем занимался сам. Оно и не удивительно. Замуж она вышла в пятнадцать лет, а потом пошла череда беременностей. Остановиться пришлось, когда она родила трёх девочек-погодков, и акушерка сухо обронила, что четвёртого ребёнка подряд она может не пережить.
Пришлось обратиться тогда к услугам целительницы. За пару золотых она что-то там перевязала по женской части, но заметила, что обратные действия потребуют потом ещё столько же денег. Мимоходом посоветовала раньше трёх-четырёх лет этого не делать. И эти четыре года прошли. Но тут случилось несчастье, а потом и почти полтора года депрессии.
К счастью, над домом был мезонин в два окна, и вдове удалось быстро найти постояльца.
Весёлый и подвижный парень Видель, чуть старше вдовы по годам, очень быстро сумел очаровать её дочек. У него всегда находилась для них конфетка в кармане, ласковое слово, а то и вовсе пустяковый, но приятный подарок. Для вдовы тоже наличествовали знаки внимания, в основном, в разнообразие вин. Не прошло и недели, как они уже начали спать вместе, так как Омила от вина никогда не отказывалась, и как-то раз его случилось чересчур много, а потом оно уже само по себе пошло, когда первый барьер рухнул.
Вскоре её сожитель первый раз предложил ей попробовать вместо вина покурить опиум. А когда она на него плотно подсела, то он объявил ей цену дозы. Не прошло и пары недель, как долги прогрессирующей наркоманки отправилась отрабатывать старшая дочка, и хотя по словам Виделя, она должна была вернуться через пару дней, этого так и не случилось. Но Омиле было хорошо, и этот момент как-то выпал у неё из внимания. Пропажу средней она тоже не заметила, так как доза к тому времени снова увеличилась, а сама она пребывала в стране грёз. Когда пропала младшая, и как она успела подписать дарственную на дом, Омила уже точно не помнила.
Очнулась она в чужом городе, в дешёвом борделе для моряков, где любую бабу можно поиметь за серебрушку, как захочешь. Когда ей озвучили цифру долга, который ей предстоит отрабатывать, Омила поняла, что она здесь навсегда.
И лишь месяц спустя она узнала, что многие женщины в этот бордель попали почти таким же образом, как и она. Через обман, алкоголь и наркотики.
* * *
— Да, я это сделал! — гордо возвестил я небу, когда первые два обрезиненных колеса для моего фиакра выкатили из пристроя конюшни.
Великий путь начинается с маленького шага. И вот он, прямо передо мной. Два колеса, одно из которых до сих пор ещё источает тепло после процесса вулканизации.
Жду не дождусь, когда эти колёсики поставят на место, и я начну испытания.
Чисто по памяти я знал, что резину из каучука кто-то в моём мире впервые получил, смешав каучук с серой и подвергнув потом эту смесь высокотемпературному нагреву.
И это всё, что я знал! А сколько там было серы, и какие температуры — уже нет. Пришлось провести с десяток минимальных экспериментов и сначала попытаться на очень небольших образцах установить истину. Вроде к чему-то пришёл в итоге.
Но проблемки начались задолго до изготовления резины. Металлический обод на спицах. Казалось бы — простейшая вещь! Ага, объясните это аборигенам. У них все колёса сделаны из дерева, и только немногие окаймлены железом, причём, далеко не лучшего качества.
На изготовление ободьев на спицах ушло три недели! И не надо смеяться, но мне их изготовили из бронзы. Сколько денег ушло? Да до фига! По сорок золотых за обод! И то ободья мастеру пришлось раза два переделывать, пока они не перестали «бить», когда их крутишь. А то первый раз мне вообще какое-то яйцо хотели всучить, а никак не колесо.
Почему на обод пошла бронза? Так сталь тут намного дороже, не понять какого она качества, к тому же с ней ещё не умеют толком работать, а обычное железо гнётся.
Так что всё, как всегда — первый экземпляр не просто дорог, а чрезвычайно дорог!
Мда-а, и это я к ободу ещё цену каучука не добавил и той наружной оснастки, которую пришлось
