кивнул:
— Ага, идем.
Возле дворца лугала Шарур застал привычную картину: повсюду толпились рабочие, кто с кирпичами, кто с раствором, кто возводил леса, чтобы поддерживать уже уложенные кирпичи или поднимать стену выше.
— Могучий лугал Кимаш, я вижу, себя уже не сдерживает, — заметил Шарур. — Это хорошо. — Он имел в виду именно то, что сказал; когда Кимашу хорошо, это означало, что Энгибил занят своими делами, а значит, хорошо всем, кто не противится новому и процветает благодаря новым порядкам.
— Истинно так! — энергично кивнул Инадапа. — Могучий лугал щедр и радуется своей силе. — В переводе на обычный язык сказанное Инадапой означало, что Кимаш радуется слабости и озабоченности Энгибила, но его слуга был достаточно благоразумен, чтобы позволить себе сказать такое — возможно, слишком благоразумен, чтобы позволить себе даже думать подобным образом.
— Ты не знаешь, зачем лугал вызывает меня во дворец? — спросил Шарур, пока Инадапа вел его по лабиринту коридоров.
— Могущественный лугал не счел нужным донести до своего скромного слуги цель твоего вызова, — ответил Инадапа. — Скоро ты предстанешь перед ним и сам все узнаешь. Скоро ты услышишь все из его уст.
— Скоро я услышу все из его уст, — согласился Шарур. Возможно, Инадапа просто выполнял роль посланника и понятия не имел, зачем Шарур понадобился Кимашу. Но, возможно, Кимаш не хотел, чтобы Шарур знал заранее цель этого вызова, в надежде, что хитрый торговец не сможет заранее продумать правдоподобные ответы на вопросы, появившиеся у лугала.
В тронном зале Кимаш как обычно восседал на возвышении, покрытом сусальным золотом. Шарур упал ниц перед правителем города.
— Я явился по приказу могучего лугала, — сказал он, не поднимая головы.
— Встань, — распорядился Кимаш. — Я вижу твое послушание. Вот таким и должен быть всякий житель Гибила.
— Всегда рад подчиняться приказам могучего лугала, — сказал Шарур, вставая на ноги, а сам подумал: уж лучше я буду подчиняться твоим приказам, а не приказам бога. Впрочем, Шарур не обольщался. Кимаш, конечно, догадывался о ходе его мыслей.
Правитель хлопнул в ладоши. Инадапа тут же возник в дверях.
— Подай-ка нам пива и жареных кузнечиков, — приказал лугал. Инадапа поклонился и выскочил, вернувшись вскоре с едой и питьем. Кимаш зубами снял с вертела крупного кузнечика и прожевал.
— Ты видел Хаббазу, вора-зуабийца, или Буррапи, наемника-зуабийца, после возвращения в Гибил?
— Нет, могучий лугал, — честно ответил Шарур.
С задумчивым выражением лугал принялся за второй шампур. После паузы он значительно проговорил:
— Ты убедил Энгибила, что ничего не знаешь о краже из храма.
«Это, конечно, не вопрос, но отвечать придется», — подумал Шарур, а вслух сказал: — Бог велик и могуч, я должен был говорить правду.
— Правда разная бывает, — проворчал Кимаш почти так же, как отец Шарура. — А боги вечно полагаются на свою силу, забывая про здравый смысл. Люди этим пользуются. Правда, которой может удовлетвориться бог, не всегда оказывается правдой, если за дело берется человек.
— Но раз бог принял правду, значит, так оно и есть, — осторожно произнес Шарур.
— Может, так, а может, и нет. Да, Энгибил доволен, но мне все еще интересно, что связывает тебя и весь дом Эрешгуна с двумя зуабийцами, вором и наемником? — Кимаш уставился на Шарура со своего высокого сиденья.
Вот теперь Шарур ощутил себя мышью, на которую с неба упал взор ястреба. Но он бестрепетно выдержал взгляд лугала. Кимаш — всего лишь человек. До бога он не дотягивает. После того, как Шарур сумел обхитрить Энимхурсага, с Кимашем он как-нибудь справится.
— Вообще-то воры, насколько я знаю, никогда не связываются ни с кем. Они доверяют только себе, — сказал Шарур. — До тех пор, пока Энгибил занят поисками вора на границе, он ведь не станет утруждать себя правлением в городе, значит, могучий лугал и дальше будет править так, как считает нужным.
— Это так, — задумчиво согласился Кимаш.
— Конечно, так. — Шарур снял зубами крупную саранчу со своего шампура и принялся жевать. Пока он ест, по выражению лица трудно что-либо понять. Не стоило даже пытаться обмануть Кимаша, скармливая ему бесполезные истины, как удавалось с Энгибилом. Но отвлечь лугала, заставить его думать о других вещах, не самых опасных для дома Эрешгуна, можно попробовать. Прожевав еще одну саранчу и отхлебнув пива, Шарур похвалил: — Закуска у могучего лугала лучшая в городе.
— Для тех, кто мне по нраву, ничего не жалко, — с нажимом сказал Кимаш. — Тут есть одно дело… Ради него я тебя и позвал. Ты помнишь, я обещал тебе любую женщину в Гибиле, включая собственную дочь, в обмен на то, что ты откажешься от попыток завладеть чашкой Алашкурри из храма?
— Да, могучий лугал, помню, — с замиранием сердца сказал Шарур.
— Я рад, что ты это помнишь. Зуабский вор наделал переполоху в храме, но я не думаю, что это угрожает моему положению правителя. Так что я не напрасно напомнил тебе о моих словах. Предложение остается в силе.
— А-а, да, — промычал Шарур, отчаянно ища возможность вывернуться из сложного положения, не нанося лугалу смертельного оскорбления. Через какое-то время он решил, что лучший способ — говорить правду. — А помнишь ли ты, о могучий лугал, как моя клятва, данная Энгибилу, помешала мне жениться на дочери кузнеца Димгалабзу?
— Помню, конечно, — кивнул Кимаш. — Именно поэтому я и сделал тебе предложение относительно любой женщины в Гибиле. Любой! Не исключая собственной дочери. Это оттого, что у меня вообще доброе сердце, — добавил он. — По выражению лица лугала Шарур понял, что правитель не прочь породниться с домом Эрешгуна.
— Могучий лугал добр. — Шарур поклонился. — Могучий лугал щедр. — Он опять поклонился. «Однако могучий лугал кое-что забыл», подумал он. Суть предложения Кимаша состояла в том, чтобы подкупить Шарура, не позволить ему действовать самостоятельно, а выполнять план Кимаша.
— Ну вот и пользуйся моей добротой, — настойчиво продолжал лугал. — Пользуйся моей щедростью.
Шарур вздохнул. Больше тянуть было нельзя. Он еще раз поклонился и сказал:
— Могучий лугал, если бы дело обстояло иначе, я с огромной радостью воспользовался бы твоим щедрым предложением и в точности исполнял бы твои распоряжения. Однако, здесь есть
