стал делать того, что предположил Тупшарру. Кимаш высказался кратко и по существу:
— Воины Гибила, я возвращаю вас вашим семьям и друзьям, и благодарю за службу. Воины Гибила, живущие к югу от города, вам я приказываю остаться в городе еще на день. Объявляю пир. Я, Кимаш, лугал Гибила, сказал.
Слова лугала понравились горожанам. И воины, и те, кто оставался в городе, азартно хлопали. Воины обнимали отцов, жен, братьев, матерей, сестер и детей. Некоторые потянулись в таверны. Некоторые предпочли публичные дома.
Семья торговцев отправилась домой. На пороге их встретили Бецилим и Нанадират. Шарур обнял мать и младшую сестру. Он озирался по сторонам, надеясь увидеть Нингаль. В такой день он вполне мог бы обнять и ее. Никто бы не счел это нарушением традиций. Но, к своему разочарованию, девушки он не увидел.
Не увидел он и вора-зуабийца. Неизвестно, стоило ли волноваться по этому поводу. Ведь если Хаббазу решил не показываться, никто его и не увидит. А вдруг его схватили люди Энгибила, или слуги Кимаша? А еще он вполне мог податься домой, наплевав на то, что Энгибил обещал наблюдать за границей.
Эрешгун и Тупшарру тоже посматривали по сторонам. Эрешгун едва заметно пожал плечами, встретив взгляд старшего сына, и тихо сказал:
— Полагаю, это не имеет значения, — и Шарур прекрасно понял его.
— И я так думаю. Очень надеюсь, что это не имеет значения.
— О чем это вы толкуете? — спросила Бецилим.
— А-а, пустяки, — ответил Шарур. Он не мог вспомнить, когда в последний раз лгал матери, но сейчас солгал без колебаний. И уж, конечно, он не лгал матери при отце. Но сейчас Эрешгун не обратил на это внимания.
Рабыня из Имхурсага хлопотала на кухне. Мужчины сели за стол: жареная баранина, жареная утка, салат из лука, салата и редиски, свежий хлеб и к нему блюдечко меда, а также вино и пиво в достатке. Шарур ел, пока не почувствовал в животе изрядную тяжесть.
Тупшарру от него не отставал, но не забывал поглядывать и на рабыню. Через некоторое время и он, и рабыня исчезли.
— Пошел снова завоевывать Имхурсаг, — кивнул на дверь Эрешгун.
Шарур рассмеялся. Нанадират хихикнула. Бецилим строго поглядела на мужа, давая понять, что не одобряет такого способа ведения военных действий.
Вскоре Нанадират и Бецилим на нетвердых ногах поднялись на крышу, собираясь поспать. Тупшарру не возвращался. В прошлый раз он позавидовал старшему брату, когда тот, вернувшись из путешествия, дважды взял рабыню. Теперь вот он, Тупшарру, вернулся с войны, и намеревался доказать брату, что и он не лыком шит.
Шарур тоже засобирался на боковую, однако отец придержал его.
— Подожди, — сказал он. — Вещь, которую ты оставил… ты собираешься забрать ее обратно?
Эрешгун подбирал слова осторожно, не желая привлекать внимание Энгибила.
— Отец, я не уверен. Я ведь правду сказал, когда говорил богу, что не знаю, где эта штука сейчас. Мне же придется навестить человека, которому я доверил ее на хранение.
— Понимаю, — сказал Эрешгун. — Сейчас уже не с руки. В доме слишком много людей… Оставь на потом. Заберешь, когда сможешь. Просто я подумал, что если она будет не у нас в руках, как бы кто-то еще до нее не добрался.
— Я позабочусь об этом, — пообещал Шарур. Он зевнул. — Но не сегодня.
— Нет, не сегодня, — согласился Эрешгун. Он и Шарур поднялись на ноги и пошли спать на крышу.
Странные сны снились Шаруру в эту ночь. Такого с ним еще не случалось после того, как демон лихорадки дохнул на него. Шарур даже подумал: не бред ли это снова? Однако он не был так уж сильно пьян, когда поднимался на крышу и ложился на свою циновку.
Откуда-то издалека его звали невнятные голоса, то мужские, то женские, разобрать было трудно. Это не был язык Кудурру, но Шарур как-то понимал его. Впрочем, во сне так бывает...
Через некоторое время он сообразил, что к нему обращаются на языке Алашкурру. С этого момента он стал отчетливее разбирать слова, будто мужчины и женщины, говорившие с ним, подошли поближе.
Нет, это был один мужчина и одна женщина. Пока Шарур не понял, на каком языке с ним говорят, он различал вокруг лишь неопределенные мазки цветов, словно отдаленный пейзаж, озаренный молниями.
Но теперь окружающее прояснилось. Казалось, он смотрит со дна огромной чаши на какие-то огромные фигуры, глядящие на него сверху.
— Он знает нас, — произнесла женщина… нет, скорее, богиня. Пока она говорила, ее фигура вырисовывалась все отчетливее. Женщина стояла обнаженной. Шарура поразила ее огромная грудь и не менее выдающийся живот. Тогда это должна быть богиня Фасильяр, правившая в городе Залпувас в Алашкурри. Она продолжила: — Он знает, кто мы.
— Вы — боги и богини Алашкурри, — проговорил Шарур с трудом, как это бывает во сне.
— Верно. Мы боги и богини Алашкурри, — подтвердил очень низкий мужской голос. Шарур перевел взгляд. Теперь он видел и мужчину в медных доспехах с бронзовым мечом. Без сомнения, это Тарсий, бог войны. Шарур имел с ним дело в городе Туванас. Мужчина повторил с гордостью: — Мы — великие боги и богини Алашкурри.
Шарур низко поклонился ему, Фасильяр и другим божествам, стоявшим за ними. Их он разглядеть не мог.
— Приветствую вас, великие боги и богини Алашкурри, — сказал он; даже во сне он предпочитал говорить с богами вежливо. — Чего вы хотите от меня? — Он же спит, ему не обязательно сразу догадываться о желаниях богов.
— У тебя есть кое-что из того, что принадлежит нам, — сказала Фасильяр.
— У тебя есть кое-что наше, — подтвердил Тарсий. — Ты спрятал нашу вещь в ужасном месте.
— В ужасном месте спрятал, — вторила ему Фасильяр. — Мы не могли раньше добраться до тебя во сне. Слишком далеко. Даже теперь, когда мы ближе, нам с трудом удается держать связь с тобой.
Тарсий свирепо затряс головой.
— Ты встречался с нами лицом к лицу. Только это и помогло нам наслать на тебя вещий сон. Мы взывали к Энгибилу, но Энгибил нас не слышит. Он бог. Он никогда не спит. И сны ему не снятся. А как иначе ему нас услышать?
—
