Так он и остался в литературе – автором клеветнического памфлета «Дом сумасшедших». Умер 28 июня 1839 года.
* * *
От этого поэта по существу остался один гимн со словами: «Никогда, никогда. Никогда, никогда коммунары не будут рабами». Хотя знатоки указывают на оригинал – на английский гимн, где слова по сути те же, только речь не о коммунарах, а об англичанах.
Вообще-то Василий Васильевич Князев, восторженно принявший Октябрьскую революцию, писал много частушек, фельетонов, агиток.
Ездил по фронтам Гражданской с агитвагоном Пролеткульта. Печатался в основном в «Красной газете».
Подражал Демьяну Бедному в своём «Красном Евангелии».
Тем не менее его арестовали. Несмотря на инвалидность, отправили в магаданские лагеря. Умер 10 сентября 1937 года на тюремном этапе в посёлке Атка, в 276 км от Магадана. Родился 18 января 1887 года.
Говорят, что причиной приговора послужило объяснение органам самого Князева, что он «до ареста работал над романом о смерти тов. Кирова».
Слова эти действительно нашли в деле репрессированного, а рукописи романа не нашли. Да её искать было необязательно: убийство тов. Кирова в качестве темы произведения было веским аргументом во враждебности автора.
* * *
В дневнике Александра Афиногенова за 1941 год я нашёл такую запись 5 августа: «Панфёров исключён из партии. Его посылали на фронт военкором, а он написал Сталину, ссылаясь на болезнь, на то, что он человек невоенный и т.д. Это письмо и послужило поводом для исключения. Он теперь ходит, как помешанный, не знает, что делать. Написал второе письмо Сталину. Ждёт сам не свой… Уже люди его сторонятся, уже тыкают пальцами и радуются».
Но больше нигде я об этом не прочёл. Восстановили ли Панфёрова в партии? Наверное! Иначе он не получил бы после войны две сталинских премии. А они говорят и о восстановлении сталинского доверия. Но воевал ли Панфёров?
Фёдор Иванович Панфёров был одним из руководителей РАППа. Уже в 1931 году возглавил журнал «Октябрь», главным редактором которого с перерывами был всю жизнь.
Из довоенных произведений особой известностью пользовался его четырёхтомный роман «Бруски», вокруг которого завязалась оживлённая дискуссия о языке художественного произведения.
«Бруски» критиковал, в частности, М. Горький, не принявший натуралистических сцен романа и вульгарные новообразования, которые сторонники Панфёрова пытались объявить диалектизмами.
Но в целом критика была положительной: многотомное произведение Панфёрова поднимало вопросы пересоздания крестьянина – из единоличника в колхозники, описывало несомненное преимущество колхозной жизни.
Недаром Панфёрову доверили выступить с речью на XVII съезде ВКП(б).
А в 1946 году избрали депутатом Верховного Совета СССР.
Да и сталинскую премию он получил за романы «Борьба за мир» (1948) и «В стране поверженных» (1949).
Я помню эти весьма унылые, написанные газетным языком вещи. К ним примыкает ещё «Большое искусство», которое тоже, возможно, было б отмечено сталинской премией, да Панфёров с ним опоздал: книга вышла в 1954 году.
Трилогия, кстати, особенно первая её часть много рассказывает о фронтовых буднях страны Советов в Великую Отечественную. Так был на войне Панфёров или не был?
Нашёл я ещё, что в 1941 году он написал военную повесть «Своими глазами», а в 1942-м – повесть «Рука отяжелела». Видимо, всё-таки Сталин его простил, восстановил в партии и дал возможность искупить свою вину.
Панфёров написал ещё одну трилогию «Волга – матушка река» о развитии сельского хозяйства в послевоенные годы. Написал автобиографическую повесть «Родное прошлое» (1956).
Умер 10 сентября 1960 года. Родился 2 октября 1896-го.
Я был после его смерти в посёлке Николина Гора. Мне показали красивый дом в русском стиле, где под крышей славяницей было выложено «Антоша». В честь жены Панфёрова Антонины Коптяевой, объяснили мне. Она тогда и жила в этом доме.
* * *
С именем Сергея Михайловича Третьякова, родившегося 20 июня 1892 года, у меня крепко связано название «Рычи, Китай!». Это пьеса Третьякова о борьбе китайских портовых рабочих против американских колонизаторов. На китайском материале Третьяков написал ещё роман «Ден-Ши-Хуа». Дело в том, что Сергей Михайлович в 1919-1922 годах, жил на Дальнем Востоке, участвовал там в Гражданской войне, бывал в Пекине и Харбине.
В 1922 году переехал в Москву, где на сцене ГосТиМа Мейерхольд поставил его пьесу «Рычи, Китай!».
Один из создателей группы «Леф», он редактировал журнал «Новый Леф» (после ухода Маяковского). В 1930-1931 годах он побывал в Германии, Австрии, Дании, завязал знакомства со многими деятелями культуры, в том числе и с Брехтом, которого впервые перевёл на русский язык.
В книге «Люди одного костра» (1936) рассказал о тех писателях, чьи книги сжигали нацисты, – о Б. Брехте, Ф. Вольфе, Й.Р. Бехере, Т. Пливье и о композиторе Г. Эйслере.
В 1937 году он был арестован НКВД. Расстрелян 10 сентября 1937 года.
За год до смерти писатель Григорий Яковлевич Бакланов сказал по телеканалу «Культура»: «Из всех человеческих дел, которые мне известны (ни в концлагерях, ни в гетто мне быть не пришлось), война – самое ужасное и бесчеловечное дело…».
За год до смерти Бакланов подвёл итог всему, чем занимался с юности, – с 1941 года, когда семнадцатилетним (он родился 11 сентября 1923 года) добровольно ушёл на фронт. Воевал рядовым на Северо-Западном фронте, затем командиром взвода управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах.
«В октябре 1943 года, когда мы брали Запорожье, – вспоминает Бакланов, - меня тяжело ранило, шесть месяцев в госпиталях, несколько операций, в итоге признан ограниченно-годным, инвалидом третьей группы, но в свой полк, в свой взвод я вернулся». И не просто вернулся. Участвовал в Ясско-Кишинёвской операции, которую описал потом в повести «Пядь земли». Дальше воевал в районе венгерского озера Балатон и описал эти бои в первой своей повести «Южнее главного удара». Брал Будапешт, Вену и закончил войну лейтенантом.
В 1951-м окончил Литинститут. И не отпускавшая от себя солдата война нашла своё выражение в первых же его повестях «Южнее главного удара» (1957) и «Пядь земли» (1959). Бакланов писал по собственным переживанием, но критика находила, что так писать неправильно, что картины панорамной войны не возникает, потому что писатель пишет, как бы глядя на события из окопа, показывая не грандиозную правду войны, а её «окопную правду».
Надо сказать, что манией грандиоза были охвачены не ровесники Бакланова, а бывшие штабисты, командиры, которым не пришлось повоевать на передовой. Здесь и прошла граница, которая разделила людей разного фронтового опыта, разного мировоззренческого отношения к войне.
Конечно, сознавать, что его дело правое, фронтовику необходимо. Но недаром Толстой считал любую войну – человеческой бойней. По существу к нему примыкают и художники, живописавшие окопную правду.
Им пришлось очень нелегко после войны. Сталин уже в 1944-м старался вытравить из солдат память о двух годах тяжёлых боёв – отступлений по всем фронтам, огромной потери и в людях, и в боевой технике. И добивался своего. Искусство снова было пронизано шапкозакидательскими настроениями.
Однажды Сталин спросил одного следователя, знает ли он, сколько весит государство со всеми его заводами, машинами, армией, флотом? И когда тот ответил, что речь идёт об астрономических цифрах, снова спросил, может ли человек противостоять давлению такого астрономического веса?
Бакланов – один из тех писателей, которые показали, что да, человек может противостоять такому давлению. Ведь по существу Сталин интересовался, какова цена человеческой порядочности. А что она может быть бесценной, Сталин не верил.
Бакланов в «Июле 41», напечатанном в 1964 году, поднял вопрос о личной ответственности Верховного главнокомандующего, личной его вине за чудовищные потери Красной армии в начале войны. «Июль 41» потом не издавался 12 лет.
По существу ни одна его книга о войне не обходилась без зубодробительной критики. А война не отпускала Бакланова. И он писал «Мёртвые сраму не имут», «Карпухин», «Навеки девятнадцатилетние», «Меньший среди братьев», «Свой человека», «И тогда приходят мародёры», «Мой генерал».
И везде – в каждой своей книге доказывал Бакланов, что война – это ужасное, бесчеловечное дело.
Кстати, а как расцвело «Знамя», когда его главным редактором стал Бакланов! Как быстро при нём стал журнал лидером, таким, каким некогда был «Новый мир» Твардовского.
И при этом – что лично для меня – особенно ценно – Бакланов открыто заявлял о своей гражданской позиции, не скрывал её из боязни лишиться редакторского кресла. Выступил против чеченской войны, подписал письмо сорока двух Ельцину, упрекающих президента в нерешительности в борьбе с красно-коричневыми, призывающих Ельцина стряхнуть, наконец, с себя остатки номенклатурной вельможности.
