И чтобы впредь нужды ему не знать,
Чужим добром мешок стал набивать.
Бесцеремонно шаря в доме том,
Нашёл кувшин серебряный с вином.
В котором для воров – а кто им рад? —
Хозяин растворил смертельный яд.
Богатство и вино! Веками вы
Неопытных лишали головы!
И вор, ведомый жадностью, не смог
Сдержать соблазн и сделал шаг в силок:
Бессовестно зарвавшийся простак
Находку посчитал за добрый знак
И зелья, как воды в жару, хватил,
Вскричал и на пол грохнулся без сил.
Что понял он в последний жизни миг?
Какую боль вместил предсмертный крик?
Быть может, если б снова жизнь начать,
Не стал он на чужое посягать…
Так гибнут люди грешные порой,
Ведомые своею волей злой.
Людская зрима Господу вина —
За каждый грех заплатим мы сполна!
Нейдёт добро ворованное впрок,
Содержит яд украденный кусок.
Идущие неправедной стезёй
За кражу платят жизнью иль душой.
Кто ж обманул и месть, и правый суд,
От Божьего суда не убегут.
В саду, что цветом роз благоухал,
Павлин-красавец в неге проживал.
И птица, и прекрасные цветы
Сияли воплощеньем красоты,
Чтоб шах, который садом тем владел,
Свой нежил взгляд, оставив бремя дел.
Откормленный изысканной едой
Павлин лелеял гордый облик свой,
Хвост распускал, топорщил хохолок,
Но петь при всей красе – увы! – не мог,
Павлиний – не в пример иным – язык
Способен издавать лишь мерзкий крик.
Таков был образ жизни гордеца,
Почёт и наслажденье без конца.
Пока в одну из сладостных ночей
Вдруг не запел весенний соловей.
Ключом струились звуки среди тьмы,
Томя сердца людей, пьяня умы.
Певец небесный жемчуг рассыпал,
Из тела песней душу вынимал.
Забыв о сне, с улыбкой на устах,
Как юноша, вздыхал суровый шах.
Не чувствуя своих невольных слёз,
Росою истекали купы роз…
Иссякла песня с утренним лучом,
Но сад молчал, смущённый соловьём,
И, как ни распускал свой хвост павлин,
Красой иной пленён был господин.
Он размышлял: «Красавец пёстрый мой —
Бескрылый пленник клетки золотой.
Он ценит в жизни только роскошь яств
И служит знаком власти и богатств.
И я, как мой павлин, весь век земной
Придавлен буду глыбой золотой.
Иное дело – звонкий соловей,
Проливший свет во тьму души моей.
Он волен, как дыхание весны,
Ему подвластны чувства и умы.
Как ангелу Господню во плоти,
Певцу Любви открыты все пути.
Что можем мы? Смиренно ожидать,
Когда он снизойдёт до нас опять…»
Душе живой любого из людей
Дарован сокровенный соловей.
Он – голос нашей совести людской,
Звенящий над мирскою суетой.
Не соловья напев в душе звучит —
Господь с тобой о Вечном говорит.
Внимай ему без отдыха и сна,
Душа твоя да будет спасена!
Цветистым изреченьям счёта нет,
Но их превыше – правильный совет.
Так тонущему брошенный канат
Дороже белокаменных палат,
Когда его неистовой волной
Накрыть готова буря с головой.
Держа, как аргамака, в поводу.
Рассказ иной сегодня поведу
О том, что разум маленький, но свой,
Порой вернее мудрости чужой.
«Скажу, не покривив души основой, —
Учёным был Восток средневековый,
Правитель каждый точно знать хотел,
Что предвещает ход небесных тел —
Не скатится ли новою луной
Тюрбан парчовый вместе с головой,
Останется ль приветна и добра
Красавица небесная Зухра,
Не гневен ли Бахрам в доспехе алом,
С предвестником несчастия – Зухалом,
И скоро ли к Источнику Зари
Проявит благосклонность Муштари?
Так день за днём учёный звездочёт,
Ума не расслабляя, вёл расчёт,
Впивался взором в небо ежечасно,
Высматривая благо иль опасность.
Дни мудрых астрономов вдаль текли
Земные, но в отрыве от земли —
Чтоб лучше видеть звёзды и планеты
Велись все наблюденья с минарета.
Для сохраненья знания веками
Мудрец был окружён учениками —
Трёх юношей с податливым умом
Шах закрепил за старым мудрецом,
Чтоб им, пытливым, быстрым, но зелёным,
Светилом был в науках искушённый.
И разум их, подобно плоду, зрел
Для будущих великих дней и дел.
Все юноши талантом обладали,
Усердие к наукам проявляли,
«Но что такое знание юнца
Без ёмкого совета мудреца?» —
Так мыслил шах. И старый астроном
Себя не видел в качестве ином.
Всегда – с времён Адама и доныне —
Мешает видеть Истину гордыня!
Надутый самомнением гордец
На троне иль в лачуге – суть глупец…
Летело время птичьим караваном,
Был мастер занят делом неустанно,
Не видя средь движенья сонных звёзд
Ни риска для владыки, ни угроз.
Однажды, по привычке глядя в дали,
Мудрец с учениками обсуждали
Не важно что, но в поздний этот час
На землю глянул юношеский глаз
И различил – как линии руки! —
На крышах плоских замерли стрелки.
Вмиг юноша отточенным умом
Домыслил всю картину целиком.
«Готовится на шаха покушенье!..
Но что нам звёзды скажут в подтвержденье?»
Спросил издалека: «За жизнь владыки
Всё сердце изболелось, о великий!
Развейте же моих сомнений дым,
О, наш достопочтимый муаллим!»
Ответил астроном: «Ах, бестолковый!
Не понял, так взгляни на небо снова!
Бахрам спокоен, радостна Зухра,
Так было и сегодня и вчера!»
«Тогда зачем, оружие сжимая,
Стрелки на крышах утра ожидают?
Зачем они, чалмой укутав лик,
Не сводят глаз с ворот Дворца Владык?
Быть может, то, что в звёздной скрыто мгле,
Скорее мы увидим на земле?
Не лучше ль нам занятия прервать
И стражу к этим лучникам послать?»
Мудрец воскликнул в полном изумленье
И меры принял к шахскому спасенью,
А юноша, что спас и двор и трон,
Владыкою был щедро награждён…»
Кто б ни был твой наставник, дорогой,
Своей всегда рискуешь головой,
Ведомый даже любящим отцом,
Шагай по жизни собственным умом,
Споткнёшься – не дай Бог! – так сам виновен,
Да будет жизни путь твой прям и ровен!
Притчи от Галины Стрелковой
Старый багдадский вор, деля трапезу с сыном, поучал его, спрашивая:
– Знаешь, как украсть золото из казны так, чтобы не рухнули стены Багдада? Я научу тебя.
Собрал хлебные крохи со стола в кучку и, указав на неё, продолжил:
– Вот казна города Багдада. Возьми из неё так, чтобы народ ничего не заметил и не было возмущения в нём.
Сын помедлил немного, потом взял из кучки столько, сколько посчитал нужным, и сказал:
– Отец, я взял немного, от этого стены не рухнут.
Багдадский вор был стар и мудр:
– Слушай меня, сын мой, и поступай так, как я учил тебя.
Он отделил от кучки третью часть и сказал:
– Вот эта кучка, которую я отделил, принадлежит народу, потому что весь народ имеет потребность в ней. Не обманывай Багдад. То, что принадлежит народу, имеет цифру, и цифра эта не велика. Остальное возьми себе, и это справедливо к Багдаду.
Воскресным утром две женщины шли в храм помолиться за своих мужей. Одна из женщин была вдова и, увидев нищих, сидящих возле храма, подавала им милостыню. Другая женщина, шедшая рядом, никому не подавала и, глядя на щедрость спутницы своей, пожалела её:
– Зачем ты так щедро подаёшь нищим? Я знаю, что у тебя самой немного денег, и за покойного мужа ты не много получаешь.
– Я потому подаю, что они при храме сидят.
– Эко, ты доверчивая очень, здесь не все нищие. Многие из них побогаче тебя, питаются лучше, чем твои дети.
– Твой муж – судья. Приходилось ли ему судить таких людей?
– На таких нищих нет в законе ничего. Они не воруют, люди им сами подают. Поэтому им не о чем беспокоиться, кроме одного: чтобы кто тайно не заметил и не расхитил бы их богатства.
Подойдя к дверям храма, к вдове приступил мальчик и попросил что-нибудь от неё. Вид мальчика был тяжек вдовьим глазам. Жена судьи сказала мальчику:
– Что ты сидишь не в начале очереди, а в конце? На тебе уж вся милостыня кончилась.
Вдова сняла с руки брачное кольцо своего мужа и отдала его древней старухе, бывшей с мальчиком, а мальчику сказала:
– Пойди, дитя, в храм и помолись Господу нашему за меня, потому что и я на милость Его уповаю.
Два человека по неосторожности своей попали в яму, Безуспешно пытаясь выбраться из неё, в отчаянии закричали:
– Помогите, помогите!
На крик подошёл к яме человек и спросил:
– Что случилось?
– Так и так, мы попали в яму, помоги нам.
– Хорошо, я помогу вам, – сказал человек. – Сначала вам нужна пища, потому что вы голодны.
Принёс пищу и бросил её в яму проголодавшимся людям. Они приняли еду и поблагодарили этого человека, с надеждой глядя на него вверх. Далее помогающий им сказал:
– Теперь вам нужно питьё и сладости.
