Какие только псевдонимы ни брал себе Николай Макарович Олейников, родившийся 17 августа 1898 года, – Макар Свирепый, Николай Макаров, Сергей Кравцов, Н. Техноруков, Мавзолеев-Каменский, Пётр Близорукий.
Был он участником Гражданской войны, на которую ушёл добровольцем, записавшись в Красную армию, членом партии, в которую вступил в 1920 году. В 1925 году его, опытного редактора, ЦК ВКП(б) назначает в Ленинград в газету «Ленинградская правда».
Но вот – в 1928 году Олейников становится главным редактором нового Ежемесячного Журнала для детей (ЁЖ), где привлёк к сотрудничеству К. Чуковского, Б. Житкова, В. Бианки, М. Пришвина, Е. Шварца. Печатал он и поэтов из группы ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства), в которую входил сам, в которую входили Д. Хармс, А. Введенский, Н. Заболоцкий, К. Вагинов и др.
Кстати, переместиться в детскую литературу обэриутам пришлось под шквальным огнём литературной официозной критики, которая не оставила их в покое и как детских писателей.
В 1937 году Олейников – главный редактор детского журнала «Сверчок». Ну, а там, как и его товарищи по ОБЭРИУ, попадает под каток государства. В июне 1937 года он арестован и 24 ноября 1937 года расстрелян.
Это был поэт с большим чувством юмора. Вот очень известное начало стихотворения: «Маленькая рыбка, / Жареный карась, / Где ж ваша улыбка, / Что была вчерась?» – кстати, это из либретто оперы «Карась», которое Олейников написал для Д. Шостаковича. Или такое его стихотворение:
Однажды красавица Вера,
Одежды откинувши прочь,
Вдвоём со своим кавалером
До слёз хохотала всю ночь.
Действительно весело было!
Действительно было смешно!
А вьюга за форточкой выла,
И ветер стучался в окно.
Вот такого весёлого, жизнерадостного человека загубило сталинское государство!
* * *
Трудно, конечно, говорить о смерти «повезло», но не утони Александр Валентинович Вампилов 17 августа 1972 года на Байкале, кто знает, какая бы у него сейчас была репутация. Ведь он был дружен с В. Распутиным, В. Шугаевым и другими писателями, оказавшимися впоследствии в патриотическом (антисемитском) стане.
Но в любом случае за 35 лет жизни (родился 19 августа 1937 года) репутация Александра Валентиновича сложилась однозначной: талантливый драматург, которому власти ставили палки в колёса.
Ведь подумать только, Вампилов прорвался на сцену лишь в Клайпеде. В 1966 году местный театр поставил спектакль по его пьесе «Прощание в июне». После Клайпеды спектакль по этой пьесе был поставлен ещё в 8 провинциальных театрах.
Больше при жизни Вампилова спектакли по его пьесам не ставились. Хотя такие его пьесы, как «Старший сын», «Утиная охота», «Прошлым летом в Чулимске» стали классикой русской драматургии.
* * *
Об этом поэте несколько раз писал Зощенко. Композитор Шостакович откликнулся в своих воспоминаниях: «История, рассказанная мне Зощенко, произвела сильное впечатление и на него и на меня. Он знавал в Петербурге поэта Тинякова. Неплохой, даже талантливый. Писал изысканные стишки. Про измены, розы и слёзы. Был красивый человек, денди. После революции Тиняков встретил Зощенко. И подарил ему новую книгу своих стихов. Там уже не было речи о любви и прочем. Это были, по мнению Зощенко, гениальные стихи. А ведь Зощенко был очень строгий критик. Ему Ахматова давала на оценку свою прозу. И волновалась. В новых стихах Тинякова говорилось о том, что поэт хочет жрать. Поэт заявлял, что «любой поступок гнусный совершу за пищу я». Это было прямое, честное заявление. И оно не стало исключением. Все знают, что слова поэтов часто расходятся с их делами. Тиняков стал редкостным исключением. Этот поэт, ещё не старый и красивый, начал просить милостыню. Он стоял на одном из людных перекрестков Ленинграда. На груди картонка – «Поэт». Он не просил, а требовал. Испуганные прохожие давали. Зарабатывал он очень много. Больше, чем прежде. После трудового дня шел в ресторан. И там ел и пил. Тиняков стал счастливым человеком. Ему не нужно было притворяться».
Но мне кажется, что в зощенковской книге «Перед восходом солнца» Тиняков выписан более выпукло:
«Он имел несчастье прожить больше, чем ему надлежало. Я помнил его ещё до революции в 1912 году. И потом я увидел его через десять лет.
Какую страшную перемену я наблюдал. Какой ужасный пример я увидел.
Вся мишура исчезла, ушла. Все возвышенные слова были позабыты. Все горделивые мысли были растеряны.
Передо мной было животное, более страшное, чем какое-либо иное, ибо оно тащило за собой привычные профессиональные навыки поэта.
Я встретил его на улице. Я помнил его обычную улыбочку, скользившую по его губам, – чуть ироническую, загадочную. Теперь вместо улыбки был какой-то хищный оскал.
Порывшись в своём рваном портфеле, поэт вытащил тоненькую книжечку, только что отпечатанную. Сделав надпись на этой книжечке, поэт с церемонным поклоном подарил её мне.
Боже мой, что было в этой книжечке!
Ведь когда-то поэт писал:
Как девы в горький час измены,
Цветы хранили грустный вид.
И, словно слёзы, капли пены
Текли с их матовых ланит…
Теперь, через десять лет, та же рука написала:
Пышны юбки, алы губки,
Лихо тренькает рояль.
Проституточки-голубки,
Ничего для вас не жаль…
Все на месте, все за делом,
И торгуют всяк собой:
Проститутка статным телом,
Я – талантом и душой.
В этой книжечке, напечатанной в издании автора (1924 г.), все стихи были необыкновенные. Они прежде всего были талантливы. Но при этом они были так ужасны, что нельзя было не содрогнуться, читая их.
В этой книжечке имелось одно стихотворение под названием «Моление о пище».
Вот что было сказано в этом стихотворении:
Пищи сладкой, пищи вкусной
Даруй мне, судьба моя,
И любой поступок гнусный
Совершу за пищу я.
В сердце чистое нагажу,
Крылья мыслям остригу,
Совершу грабёж и кражу,
Пятки вылижу врагу!
Эти строчки написаны с необыкновенной силой. Это смердяковское вдохновенное стихотворение почти гениально. Вместе с тем история нашей литературы, должно быть, не знает сколько-нибудь равного цинизма, сколько-нибудь равного человеческого падения.
Впрочем, это не было падением, смертью при жизни, распадом, тлением. Поэт по-прежнему оставался здоровым, цветущим, сильным. С необыкновенным рвением он стремился к радостям жизни. Но он не пожелал больше врать. Он перестал притворяться. Перестал лепетать слова – ланиты, девы, перси. Он заменил эти слова иными, более близкими ему по духу. Он сбросил с себя всю мишуру, в которую он рядился до революции. Он стал таким, каким он и был на самом деле, – голым, нищим, омерзительным».
Я не согласен с Зощенко только в одном, – что Александр Иванович Тиняков, умерший 17 августа 1934 года (родился 25 ноября 1886-го), сбросил с себя мишуру, в какую рядился до революции.
Он и до революции представлял собой весьма гнусный тип. Недаром пошёл против большей части русской интеллигенции, выступившей против сфабрикованного «Союзом русского народа» дела Бейлиса. Нет, Тиняков ответственно утверждал, что Менахем Бейлис виновен в ритуальном убийстве двенадцатилетнего ученика Киевско-Софийского духовного училища Андрея Ющинского. Надо сказать, что утверждать такое решились немногие. Даже известный антисемит В.В. Шульгин не поддержал обвинения, которое, кстати, во время судебного процесса полностью рассыпалось.
Тиняков здесь блокировался со всей мерзостью и гнусью. Пропитанный ими он позже и раскрылся Зощенко.
Оноре де Бальзак стал подписывать собственные произведения своим именем не сразу. Под разными псевдонимами он выпускал так называемые романтические романы, которые не были столь самостоятельны, как его будущие книги.
Своё имя он выставляет в 1829 году, выпустив роман «Шуаны». Его примечает читательская публика. А потом и жадно следит за ним, выпускающим «Сцены частной жизни», «Элексир долголетия», «Гобсек». В 1831 году внимание публики привлекает его роман «Шагреневая кожа». А с 1834 года он начинает свою многотомную «Человеческую комедию», которая окончательно закрепляет реалистический метод автора.
В 1832 году он знакомится с Эвелиной Ганской, замужней женщиной, с которой вступает в любовную переписку. Любопытно отметить, что родной сестрой Ганской была Каролина Собаньская, в которую некогда был влюблён Пушкин. Роман в письмах Бальзака и Ганской продолжался 10 лет.
