Ее кожа, не прикрытая доспехами, словно вспыхнула белым пламенем. Она была вне себя от ярости, тщетно пытаясь сохранять хладнокровие. Это могло стать преимуществом для леди Ралины, если бы та сама не закипала, словно котел на очаге:
— Договорились, сестра. Он тут ни при чем, — выдавила из себя хозяйка и плотно сжала бледные губы.
Гостья примирительно развела руками:
— Пусть развлекает себя снами о чудных женушках. Так гораздо спокойнее… для всех.
Леди Ралина кивнула, не сводя глаз с алых зрачков гостьи. Кажется, в этом обе женщины полностью сходились: барон Чеширский, он же Клязиус фон Вестингард или Констроп де Вердан (как кому нравится) в эти минуты благодушно созерцал долгий сон во множестве миров, где имел обыкновение пребывать. И для всех будет только лучше, если он не примется за что-нибудь с энтузиазмом. Уж вы поверьте! Последний раз, когда он решил кое-что подправить, пришлось набивать целый трюм слонами и носорогами, чтобы спасти хоть кого-то…
Сколь бы ни было этих самых миров и какими бы разными они ни были, в каждом из них барона окружало мяукающее воинство, всюду оставляющее клоки шерсти и селедочные головы. Возможно, его пристрастие к кошачьим стало одной из главных причин, почему во множественной вселенной водилась рыба.
Когда женщины заговорили о бароне, висящая над диваном портьера шелохнулась, и ее складки на мгновение сложились в улыбку. Обе натянуто улыбнулись в ответ. Гостья даже помахала рукой. Не буду отрицать, это выглядело несколько странно… Но странность и волшебство здесь были буквально всюду, так что не станем придираться.
— Ты расшевелила этих тупоумных, чтобы нарушить заведенный порядок? — обвинительно спросила хозяйка гостью. — Они ненавидят друг друга с начала времен, но ты их объединила, натравив вместе на людей. Зачем? Скуки ради?
— Да, — просто ответила она. — Кстати, ты о ком конкретно? Они буквально соревнуются в тупости. Гномы и тролли были созданы не для прогресса в философии, сестрица… Я возьму? — гостья показала на крепость из стоящих на столике бутылок, выхватив пузатую с ядреным яблочным бренди. — Впрочем, я знавала одного гнома, что вплотную подошел к идее всепорождающей пустоты. Оставалось всего полшага… М-м-м… недурно! — Пустая бутылка полетела под диван. — Если бы не кончилась выпивка. Бедолага был нищ как крыса, так что ему пришлось протрезветь и впутаться в какую-то заварушку, в которой ему раскроили череп. Когда винный погреб бездонен, с умными мыслями становится куда лучше, — гостья игриво подмигнула.
Странно было видеть, как эта трехметровая женщина в стальных латах ерничает о пьяных гномах, но мы уже договорились воздерживаться от критики насчет всяких необычностей в этом доме. Свой огромный меч гостья буднично прислонила к косяку, будто шелковый зонтик перед коктейлем. Кузнец, что изготовил его, должен был обладать недюжинной силой.
— Хорошая библиотека, дорогая.
— Не называй меня так, Ноас! — снова вспыхнула Ралина.
— О, не забыла мое имя? Не буду, не буду! Всяк, познавший имя твое, обретет власть надо тобой… — нараспев продекламировала она. — Подлый обман, я пробовала. Хотя… пользуйся, вдруг у тебя получится. Столько имен. Кажется, настоящего уже и не существует?
Гостья прошлась вдоль ближайших полок, погладив корешки белыми как мел пальцами. По ним пошла рябь. Названия на некоторых изменились, а один из фолиантов, особенно упорный в своих суждениях, начал вздрагивать и дымиться.
— Ты ведь тоже знаешь этот секрет?
Хозяйка коротко кивнула:
— У нас были одни учителя. До поры. Помнишь старого Грагга?
Гостья прикрыла глаза и нараспев произнесла, словно мантру:
— Ни одна книга на свете на самом деле не написана… Книгу можно лишь убедить в ее содержании… Шельмец! Столько лет прошло, а помню каждое слово. Прости за De l’infinito[10], ему упорства не занимать.
Она отошла от полок и сделала зигзаг по комнате, разглядывая мебель и безделушки. Пророческий труд Джордано Бруно тут же успокоился, перестав дымить и пощелкивать переплетом.
— Ты ведь не прекратишь?
— Нет. Пусть немного позабавят друг с друга. Представь: гномы и тролли — лучшие друзья! Те и другие охотятся на людей, сами не понимая, какого хрена происходит. Каково?! Нехилое приключение, дорогуша. Шикарная пьеса. И я не намерена ее прозевать, — твердо сказала гостья. — Сестра… — начала она было, посмотрев на обманчиво хрупкую фигуру хозяйки, что смотрелась куклой рядом с пришедшей, но тут же перебила сама себя: — Много дел, милочка! Не скучай и не переборщи с этим, — она кивнула на бутылки. — Я оставляю твой дом.
С такими словами закованная в латы женщина легко подняла меч весом с конскую ляжку и вышла через распахнувшиеся перед ней двери. За ней тянулся шлейф сладковатого запаха свежей крови.
Леди Ралина даже не проводила ее взглядом.
В последние дни заметно похолодало, так что ворота оставляли закрытыми даже на ночь. Лошади с храпом вдыхали тяжелый воздух. Самые молодые беспокойно били копытами в деревянный настил, кроша в пыль солому на полу. Под крышей яростно возились птицы, устроившие гнезда среди стропил. Время от времени с деревянных балок вниз срывался очередной кот, оглашая конюшни матом отчаянья.
Тунгри не любил это время. Не потому даже, что становилось больше забот, что день был короток и мир по шею стоял в холодной темноте. Он сопереживал лошадям, зная за столько лет, насколько мучительно этим умным и жизнерадостным животным, рожденным нестись свободными по высоким травам, стоять взаперти здесь, в дощатой полутьме, жуя зачерствелую солому, или тащиться изнуренными на ветру, ломая взгляд о стиснутую шорами картинку убогих улиц.
Он шептал лошадям часами в сером сумраке только им одним известное, стоя рядом в пропотевшем ватном халате. Иногда совсем тихо, иногда чуть громче, чтобы было слышно во всех стойлах. И тогда лошади затихали до утра.
Потом, уже к полуночи, Тунгри шел в пристройку, которую занимал двадцать лет, и, не вздувая огня, ложился спать тут же на голой лавке. Ему снился сон, в котором он сам был другим, юным, наделенным мягкой податливой судьбой, лишенной троп, которая могла, казалось, вывести его куда угодно. Той судьбой, что с годами обратилась из гибкой от соков ветви в сухую жердь, приставленную к бревенчатой стене, вырваться за которую ему уже не было дано.
Но иногда, очень редко, он тоже слышал тихий шепот у своей головы и улыбался во сне, растворяясь в лучистом чуде…
В дверь пристройки настойчиво постучали.
* * *
На удивление скоро после прибытия сполна насладившись столичным гостеприимством, путешественники поспешили выбраться наружу тем же путем, что вошли в город, — не хватало еще заблудиться в этих змеиных гнездах…
Обнаружив какую-то покосившуюся конюшню у Северных ворот, за место в которой драли фантастическую цену, они наконец высушили одежду и вдоволь наелись горячей жирной похлебки, от которой всех шестерых потянуло в сон.
Как оказалось (что бы никогда не пришло в голову жителю деревни), особо дорого было устроить на ночлег немолодую покладистую Клячу, за место для которой просили едва не больше, чем за всю остальную труппу, — не считая Аврил, которой тут же и не раз многие предложили ночлег, за который обещали заплатить сами.
Растянувшись на пахучем сене, они проспали так сутки напролет, наслаждаясь теплом и абсолютным покоем. Только изредка во дворе брехали собаки, да какой-то особо настойчивый петух гонялся за своим гаремом — судя по отголоскам скандала, безрезультатно и с потерями для себя.
Затем путешественники встали и основательно заправились беконом с тушеными бобами, пока глаза не полезли на лоб от сытости. (Важным открытием стало то, что, придерживая их ладошкой, можно съесть вполовину больше.)
После ужина все снова зарылись до носа в сено с твердой убежденностью никуда из него не выбираться до конца времен. Рай на земле вполне мог выглядеть как отгороженный досками угол в старой конюшне, плюс дымящийся котел с сытным варевом. И никакого расписания. Времена суток тоже пусть постоят в сторонке. И очень кстати, что тут вовсе нет окон. Отсутствие золотых канделябров, так и быть, скрипя зубами, перетерпим. Как и сортир во дворе — тоже мне проблема столетия…
* * *
— Утром надо разведать, что да как, — раздался в темноте голос Хвета. — Пора приниматься за дело, денег у нас не пропасть.
За перегородкой дернулась во сне лошадь.
— Спи уже, а, Хвет…
— Я выспался.
— О… — мученически застонала Аврил.
— Пройдем по площадям, место присмотрим, — присоединился к нему Бандон. — Тут, небось, еще платить придется, чтоб выступать дали…
— Бан, заткнись.
— Прости, Аврил.
