— Ничего я не устроил. Ты сам-то подумай. Счастлив ты в этом городе?
— Че? Я в нем три дня еще не прожил, — удивился Хряк.
— А я понял, — вмешался Бандон. — И согласен с доходягой: нам пора валить отседова. Обратно на север валить. Не по нутру мне этот городок. Вот не по нутру!
— Весь народ прет на юг, а мы кинемся на север, откуда только что притащились?! На хрен, Бан? Перед кем выступать-то? Будем собирать заячью капусту на ужин? К тому ж — там полно всяких гномов с топорами… Ты же сам слышал, что гуторят. Дурь полная, вот что я вам скажу.
— На север же идет целая армия — бить эту нежить. Можно выступать перед солдатами. Не пропадем! — заверил его Кир.
— При армии не пропадут веселые девки, а не скоморохи, как мы. Аврил, ты одна зашибешь деньгу на этой истории! — пообещал ей толстяк и тут же получил локтем в бок.
— Придержи язык, поросенок. Я не из таких.
— Думаю… — протянул Гумбольдт, до того хранивший молчание.
— Уже что-то! — вклинился Хряк, которому пришло нарваться на всех.
— Есть резон. Звучит, как ослиный пердеж… но, может, он и прав. А?
— Вы все рехнулись, — уверенно заключил толстяк.
— Тут главное не спешить, — продолжил Гумбольдт. — Обживемся чуть, а потом двинем. На север там или на юг… Бан, тебе бы на юг уместнее, зачем на север-то? Пусть покамест все уладится в голове, а потом уж…
«Хитрый лис!» — раздраженно подумал Кир, но ничего не сказал.
— Вот-вот, поглядим, как оно сложится, а уже потом. Еще ни одного выступления не дали, а уже бежать?
Вся компания молча разошлась по углам, словно улетучился скреплявший ее гипноз. Из-за занавески мученическим голосом проявился Хвет:
— Все уже, можно выходить? Этот сумасшедший закончил свою проповедь?
Оратор шмыгнул носом и опустил руки от отчаянья. История то и дело норовила обойтись без его участия. Сама суть бытия, словно осклизлая колодезная веревка, вилась в ладонях, не даваясь…
В результате недолгих перипетий, сдержанного, но трогательного прощания, Кир и «Прыгающая лягушка» расстались через неделю на перекрестке у Банной площади, направившись в разные стороны, чтобы никогда, возможно, более не встретиться.
Глава 15. БЛАГО И БЛАГОУСТРОЙСТВО
Лучшего названия для «Утиной будки», чем вырезанное на доске над ее входом, невозможно было придумать. Ветхое деревянное строение, прилепившееся полипом к Утиному мосту, напоминало перекошенный гриб-поганку: тонкая «ножка» основания с двухэтажной балансирующей на подпорках «шляпкой», в которой располагались «Меблированные комнаты и каморы по сходным ценам» (как гласила надпись на той же вывеске).
Цены и действительно были сходными. Мало кто в здравом рассудке рисковал поселиться в этом карточном домике, который того и гляди обрушится в мутные воды Вены. Одно время верхний этаж нанимал «Клуб столичных самоубийц», члены которого весьма рассчитывали проститься с миром во сне, погребенные досками и маслянистыми волнами реки, для чего еженощно до беспамятства напивались в своей резиденции. Но терпение «самоубийц» иссякло, поскольку год за годом, несмотря на штормовой ветер и подтопления, «Утиная будка» стояла, попирая законы мироустройства. К тому же площади весьма понадобились для вновь образованного «Клуба столичных алкоголиков», основной состав которого перешел по наследству от предшественника.
В одной из таких «камор» поселился Кир, пока его товарищи как могли завоевывали столичные подмостки. Жилище содержало окно, что выгодно отличало его от двух соседних, а также уложенный на доски «патентованный» матрац, шаткий стул и узкую настенную полку. Кир трижды расписался (отдельно за каждую деталь гарнитура) и был допущен в «Будку» в качестве жильца.
Вторым шагом после обретения крыши над головой следовало пройти регистрацию в мэрии, дававшую право топтать грязные столичные мостовые (чтобы топтать чистые, нужно было обзавестись нешуточным состоянием).
* * *
«Управление учета и регистрации прибывших» столичной мэрии располагалось в безликом каменном доме, в который с проезжей улицы вели три совершенно одинаковых подъезда без вывесок. По закону подлости Кир сунулся в каждый из них и в каждом был обруган за тупость, потому что в первом располагалось «Муниципальное бюро нечистот», во втором скрывался «Комитет мостов и водопроводов», в третьем же действительно регистрировали прибывших в столицу — но только гужевых животных и ульи.
Пойдя самым верным путем, юноша за медный грош испросил дорогу у нищего и был препровожден за угол того же здания в узкий и зловонный проулок. Там располагался еще один вход, у которого мялись несколько подозрительного пошиба оборванцев, каждый из которых предложил Киру «фантастический заработок за непыльную работенку в ночную смену».
Нервы молодого человека были натянуты до предела. Он скользнул, спасаясь, под рваный козырек учреждения, обруганный вдогонку стояльцами, и оказался в темном коридоре, все двери из которого были заперты, кроме одной — наиболее удаленной от входа. За ней его встретила боковина громоздкого шкафа, о которую нельзя было не удариться в полутьме, а уже дальше — серый человек в нарукавниках за столом с кипой бумаг и гроссбухов. Россыпи тусклых железных баночек без наклеек наводили на мысль о каком-то дьявольском варенье, что варили здесь по ночам. Где-то на границе слуха бранились из-за околевшей беспаспортной лошади: очевидно, пункт регистрации гужевых животных находился за стенкой рядом. И (о, счастье!) здесь именно была вожделенная Киром вывеска — на оштукатуренной стене за спинкой стула сурового регистратора, напоминавшая, быть может, ему самому род вмененных мэрией занятий.
— Так вы… э-э-э… что вы тут? А? — вопросил чиновник, макая перо в полную мух чернильницу.
Перо это, занесенное над пустым канцелярским бланком, нависало дамокловым мечом, нить от которого вот-вот прервется, прекратив официальное существования регистрируемой фигуры. У Кира зашевелились пальцы на ногах от страха. Он беззвучно кивнул на вывеску, едва заметную из-за плеча служащего.
— Ам-м… — проскрипел тот. — Вообще-то, скоро обеденный перерыв, — добавил он с вызовом. — Присаживайтесь, давайте уже там, ладно… — брезгливо заключил регистратор, снова ткнув пером в медную ступку.
«Первая буква решит в этом деле все», — прошептал Кир себе под нос, глядя на безликий стол регистратора. Его словно специально терли и царапали годами, чтобы отучить от тени даже того добродушного участия, на которое рассчитывает всяк сюда входящий. Такая мебель, если опалить с углов, годилась, несомненно, в контору преисподней. Подобно назиданию всяк входящему оставить за порогом надежду, оказавшимся в городском Управлении учета и регистрации уместно отринуть любые намеки на милосердие.
Чиновник критически осмотрел юношу, все так же занеся над бумагою перо, каждый грамм чернил на котором стоил судьбы человека.
— Так что же вы? Не задерживайте… — просипел он с раздражением, вынимая из коробка скрепку.
— Меня зовут Кир, — прошелестел с другого, враждебного всему законному рубежа, молодой человек в перепачканной рубахе.
«Еще это пятно от краски! И надо ж было… Вот досада!» — сердце Кира сжалось подобно грелке, представляя нелепый вид своего обладателя снаружи. Сердце вообще орган ранимый и хрупкий, привычный к работе в темных узлах артерий, а вовсе не к публичному обозрению. Оттого ли оно так трепещет, стоит лишь подумать человеку о своем виде со стороны?
— Фамилия ваша как? — спросил чиновник, понимая наперед, с каким фруктом имеет дело и что непременно последует задержка со следующей фразой. И она тут же наступила.
Регистратор склонил голову к плечу, почесав ухо о твидовую заношенную блузу. По выражению лица это вызвало у него страдания.
Кир уставился на шевелящееся плечо канцелярского божества, словно не веря своим глазам, обнаружившим в теле представителя власти иные подвижные фрагменты, помимо руки с пером. Удивление было столь велико, что он выпалил с запасом:
— Кир Ведроссон… Три Благополучных Пруда… Северный кантон… двадцать лет… не женатый я… в детстве болел краснухой…
Чиновник с облегчением вздохнул, вылущив из мутного потока важнейшее.
— Профессия ваша?.. Маляр? Нынче много из маляров приехало на стройку, — неожиданно поделился чиновник, оттягивая нижнее веко пальцем.
Достав соринку, он аккуратно отметил в графах, что нужно, и уже было начал писать «маляр», но тут Кир снова разочаровал мэрию:
— Я… как бы это сказать… общественный деятель. Выборный голова деревни.
Чиновник удивленно посмотрел на него и даже покачал головой, отнюдь не выборной. Затем сложил трубочкой губы, далеко выдохнул через них и потер о нарукавник перо:
