Вскоре из невидимой в темноте низины прямо на них вынырнула карета с пятнами ярких фонарей по углам. Казалось, она движется сама по себе: кони были черны как смоль, и виднелись только их крупные здоровые зубы да белые манжеты над копытами с мелкими золочеными гербами. Тот, кто надевает такое лошадям на ноги, явно не заботиться о стирке.
Мягко подъехав к труппе, повозка остановилась. Хряк открыл рот от удивления. Такой громадины они еще не встречали в жизни, хотя считали, что видели все на свете, кроме сухой воды. Верх обрезиненного колеса был вровень с плечами Бандона, а вся карета, вестимо, не меньше прогулочной яхты. Восьмерка крупных холеных жеребцов, не запыхавшись, тянула за собой целый дом, в котором нашлось бы место для небольшого семейства.
Сидящий под самым небом возница с бородой, достойной божества, посветил фонарем на сбившихся у колес нищебродов и знаком показал лезть в карету. На «добрый вечер!», «здравствуйте!» и «вы точно приехали за нами?» он ответил лишь высокомерным молчанием, свойственным слугам значительных персон более, чем их собственным господам.
* * *
— На все это, — Хряк обвел пухлыми руками внутренности кареты, — можно купить деревню, в которой я родился, вместе с жителями…
— Включая пасечника?
— Исключая. Со старым перхуном Бзы деревня обойдется дешевле.
— Ха-ха.
— А все же сколько стоит такая милая развалюха? Даже если без золотых гербов? Я бы обошлась, будь спок.
— Лучше спроси, сколько стоит дворец, в котором ее держат. Может, срежем немного бархата на рубашку?.. Бьюсь об заклад, эти раздолбаи даже не заметят. А если и заметят — просто поменяют карету.
— Живут же люди… Откуда берется такое охренительное богатство?
— Ладно вам о чужом. Может, нам самим как следует заплатят? Все-таки перлись за город ночью. Они нам просто должны удвоить! Сейчас бы пригодилось что-нибудь из репертуара Кира — типа почему именно должны.
— Ага, растяни мошну! Эти богатеи — конченые жмоты, поголовно. У него слуги, поди, с голоду пухнут.
— Если какие-то и пухнут, то точно не тот дядька на облучке.
— А сколько нам обещали заплатить, кстати?
— Да, как-то вылетело из головы. Сколько?
— Хрен его знает, нам отдали только записку. Договор остался в конторе.
— Думаешь, этот Амм Тутт или как его — честный малый?
— Ты, Бан, меньше поднимай свою гирю, а то выкашляешь последний мозг…
— Вот и мне он сразу приглянулся. Такой открытый…
— Бан!
— А?
— Этот скользкий, отвратительный, прожженный мерзавец не может быть честным человеком!
— Ясен пень, он же работает с артистами! Кто вообще с ними будет иметь дело, если не конченый прощелыга и извращенец?
— Кхм…
— Ты так себя ценишь, Хряк…
— А что? Что я сказал?! Я просто говорю, что…
— Закройся, а?
— Хорошо, что переднее сиденье слишком далеко. Я бы до тебя дотянулся, свиная рожа.
— Ну так дотянись! Тащи свои оглобли сюда, кривое удилище.
— Хватит, а? Ну, кончайте. Без вас тошно. Куда нас везут вообще?
— Ее — в тайный гарем султана-инкогнито. Его, — Хряк показал на Бандона, — запрягут вместо жеребца возить повозку. Только подкоротят между ног, чтоб не брыкался. Меня, вестимо, на сало. А вас обоих — на утеху старой вдове, бабке того султана.
— Выпей теплых слюней, Хряк. С тобой только гороху наевшись…
Карета плавно остановилась.
Когда дверца открылась, в глаза ударил яркий свет. Внутренний двор какого-то особняка, в котором они оказались, был освещен жаровнями с полыхающим маслом. Тошнотворный запах мешался с лошадиным потом, создавая поистине сногсшибательный эффект. Под макинтошем Аврил забился в конвульсиях Педант.
— Фу!
— Зато тепло.
В узком, вытянутом пеналом между стен дворе действительно было гораздо теплей, чем на пустыре, и сухо, как на пороховом складе. Хвет посмотрел наверх: там, на высоте третьего этажа, поблескивал стеклянный купол с тонкими рамами, отдраенный так, что видны были звезды.
Экипаж снялся с места и исчез в противоположной въезду стороне — под аркой, перегороженной черными воротами с гербом, на которых змей обвивал руку в стальной перчатке. Они зловеще разошлись и тут же сомкнулись, отрезав путь наружу. Даже ничего разглядеть не удалось.
Двор был совершенно пустым — ни скамейки, ни брошенного ведра или приставленной к стене лестницы. Только ровная каменная кладка с фальшивыми проемами, тяжелые ворота и пылающие чаши на цепях. Сбоку в самом центре стены — узкая железная дверь, в которую уже колотил кулаками Гумбольдт, кляня хозяев, Гильдию и собственную судьбу.
Хвет внимательно огляделся, прикидывая, как в случае необходимости можно было эвакуировать собственную задницу из этой западни. Выходило не очень: даже петли у ворот были сделаны впотай, не зацепиться. Он слышал о таких растениях, которые жрут мух, с гладкими, как стекло, стенками. Тот, кто построил это, был явно знаком с идеей. Если сорвать цепи, впрочем, можно попробовать их закинуть…
За дверью в стене послышался щелчок.
Глава 27. НОЧНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
На пороге стоял коротышка в зеленом колпаке, куртке до колен и кожаных шароварах. Хвету сначала показалось, что это и есть тот мерзавец — глава Гильдии актеров и комедиантов собственной персоной, приготовившийся к вечернему маскараду. Он уже двинулся к нему, чтобы въехать как надо по физиономии… Но если тот был чрезвычайно мал ростом, то этот — сущий карлик, к тому же вдвое шире в плечах.
Хвет с удивлением посмотрел на блестящую полоску под съехавшим кожаным колпаком: на голове полумерка сидел начищенный стальной шлем. Маленькие, широко посаженные глаза, плоский нос, нависающий над усами и клочьями стриженой бородой… Дверь открыл настоящий гном!
Явившийся проигнорировал взглядом всех, уставившись снизу вверх на Бандона. Тот проявил чудеса сообразительности, сказав:
— Я не тролль, — и снял свою памятную кепи.
Из-за ворота Аврил показалась обезьянья мордочка. Незнакомец уставился на нее, как на призрака с бубенцом, отпрянув за дверь.
— Это не гном, — в тон громиле съязвила девушка и, воспользовавшись моментом, проскочила в открытую дверь.
Гном мрачно кивнул и отошел в сторону, пропуская труппу вперед. Затем раздраженно махнул на чемоданы, которые артисты попытались протащить внутрь. Гумбольдт, поставив чемодан, угрожающе водрузил на лысину парик. Дорогой сердцу скарб пришлось оставить на улице на съедение, не иначе, алчности хозяина этого места, приторговывающего на досуге старьем со всего кантона.
Помещение внутри было чем-то вроде большой прихожей с рогатой люстрой и пустыми стенами, откуда вели несколько массивных дверей. Если кто-то решил устроить из дома неприступную крепость — то он в этом, безусловно, преуспел.
Провожатый, прихватив стоящий на полу фонарь, направился к одной из них и молча поманил за собой гостей. Гости эти, заметим, все больше чувствовали себя пленниками. С другой стороны, происходящее интриговало до колик. Странствующие комедианты — тертый народ, привычный к неожиданным па судьбы. Их не удивишь летящим в лицо камнем, пьяным крестьянином, метящим в живот вилами, или подлым торгашом, решившим надуть с платой за выступление. Но в такой переплет, ей-ей, труппа еще не попадала.
Идти за гномом пришлось довольно долго — вверх и вниз по галереям и лестницам. Все оконные ставни на их пути были плотно заперты. Кое-где за ними слышались голоса, звуки возни, стук, квохтанье кур и цокот копыт. За одной из дверей явно происходило что-то из репертуара заправского гарема. Собрав все вместе, можно было озвучить город. А если добавить шум прибоя — весь известный мир.
Вероятно, слуги в этом громадном доме отличались то ли хорошо тренированной немотой, то ли изрядным высокомерием. На попытки выспросить хоть что-то гном только хмурился и тряс бессмысленно бородой. От него отстали.
Аврил зачарованно смотрела на древние гобелены и рыцарские доспехи, за провинность владельцев поставленные в углы. Что-то такое рассказывают в сказках. Еще немного — и, будь спок, из-за угла вылетит холостой принц с набором хрустальных туфелек для примерки!
Хвет мрачно озирался, пытаясь запомнить дорогу к выходу. Хотя, имея представление об этом «выходе», проще было проломить стену, чем выбраться через него на волю. Чем дальше их вел провожатый и роскошнее становились галереи, тем напряженнее становилось его лицо.
Хряк непрестанно улыбался, стреляя глазами по безделушкам. Струйку слюны на подбородок — и выйдет готовый имбецил на прогулке.
Бандон тяжело шагал, не выражая ничего, кроме раздражающе полного спокойствия.
Гумбольдт, идущий сзади, таки не удержался и помусолил в пальцах очередной гобелен, на котором преобладали тусклое золото и чернила — все те же рыцари, дамы, лошади, вытканные в прихотливом порядке… Краски на ткани выцвели, отдавая глазу благородный блеск древнего материала. Любопытные руки комедианта скользнули с изнанки, выловив там на ярлыке неожиданное «Карманни гобилинз, Сыр-на-Вене, Швыркий переулок, 1».
