Хвет инстинктивно отпрянул, отдавив ноги Гумбольдту. При всей доброжелательной наружности в человечке читалось что-то хищное — так мог бы выглядеть гостеприимный кайман, решивший встретить овец у входа в мясную лавку.
— Рад! Весьма рад вашему появлению! — пробаритонил «кайман», поймав за пальцы Бандона, дергая за руку Хвета и старательно минуя Хряка, расплывшегося в улыбке. — О! Мое почтение прекрасной даме! Рад! Рад! Вы экстремально обворожительны, дорогая!
Человечек расшаркался в хорошо отрепетированных поклонах. Несмотря на малые габариты, двигался он с большим достоинством и, казалось, занимал места больше, чем вся стоящая у дверей труппа.
— Чем обязан счастливому визиту? Визи, приготовь, пожалуйста, печенье! — велел он секретарше. — Ах да, гастролирующая труппа! Гран плезир! Располагайтесь с комфортом в нашем скромном приюте, открытом для всех служителей искусства! Даже комиков и мимов, прошу заметить! Новые веянья, новые стандарты, новые возможности, наконец!
Секретарша обворожительно улыбнулась одним ртом, вдела ноги в ядовито-синие «лодочки» и достала из напольного горшка жестяную коробку, в коей действительно оказалось окаменевшее печенье с корицей. Коробка была водружена на один из многочисленных столиков, до которого было не дотянуться, если не опрокинуть мольберт с афишей. На сем «приготовление» завершилось, и красотка вернулась на свое место.
— Я, знаете ли… Ну, да что обо мне? — перебил сам себя «гостеприимный кайман» в «тройке». — Какими судьбами?.. Недурно нынче на улице! Уже неделю стоят прекрасные погоды! Уверен, вы получили боку де плезир от столицы! Немало удовольствия! Все эти бульвары, вернисажи, коктейли! Юная леди, этот город создан для вас! Прошу, прошу… Столько прекрасного в один день! Волшебство! Не так ли, Визи?
Он ловко овладел локтем стоявшей в углу Аврил, и через секунду она уже сидела на приземистом пуфе у стола, чувствуя себя белкой в водовороте. Прямо на нее с отчаяньем смотрел бронзовый дурно отлитый рыцарь, опирающийся на меч. Его братья разных калибров украшали полки над креслом, в котором каким-то чудом уже оказался хозяин кабинета с сигарой в одной руке и пачкой каких-то листков в другой.
— Я — Амм Тутт, глава Гильдии актеров и комиков, председатель Академии сценических искусств и прочее, и прочее, — незажженная сигара плясала в воздухе. — Уверен, наше знакомство окажется плодотворным и… взаимовыгодным! Не так ли, дорогая?
Человечек одарил каждого проницательным многообещающим взглядом. Секретарша продолжала кукольно улыбаться, деловито извлекая из ящика стола какие-то перепутанные шарфы. Казалось, улыбку просто забыли стереть с ее губ, и теперь она будет с нею до самой смерти.
В эту секунду в кабинет ворвался свирепого вида персонаж с перекошенным ртом и глазами, посаженными так глубоко, что еще чуть-чуть — и они бы смотрели уже назад. Росту в нем было почти как в Гумбольдте, но даже тот, больше похожий на палочника, чем на обычного человека, казался на фоне прибывшего раскормленным крепышом.
— Ах! Вот и ты! Как кстати! — глава Гильдии не дал явившемуся сказать ни слова. — Прошу жаловать моего заместителя по линии комических представлений! Кислый Гарри! Коллеги! И вы, прекрасные леди! — адресовал он секретарше и сидящей перед столом Аврил. — Поскольку, по счастливому обстоятельству, мы собрались здесь, то не будем терять драгоценное время. У нас, у людей искусства, людей — что скрывать?! — легкомысленных порою, в делах царит кавардак. Почетная обязанность Гильдии — помогать ее членам в достижении творческих целей, избавляя от перипетий бытия. Как ни тяжело признавать, увы, самому мне пришлось отказаться от многого ради этого служения… Но не будем о грустном! Вы, именуемые «труппой», и я, именуемый «глава Гильдии», — тут он виновато улыбнулся, словно прося прощения за оплошность, — заключаем контракт по роду деятельности… — Амм Тутт вопросительно поднял бровь.
— Вечно ты приваживаешь всякую шваль! — перебил его Кислый Гарри, мазнув взглядом по крадущемуся к печенью Хряку, коему судьбой назначалось быть громоотводом недоброжелательного отношения ко всей труппе. — А это что за гора черного мяса в чешуе? — желчный тип вздернул с вызовом подбородок, тыкая пальцем в грудь Бандона.
В любом другом случае наглец бы уже валялся на полу, баюкая сломанную руку, но загадочные силы официальной обстановки парализовали волю гиганта. Он лишь сильнее сжал кепи и вытаращил глаза, желая одного — стать меньше или совсем раствориться в воздухе.
— О, ты такой шутник, мон шер, — игриво произнес глава Гильдии, что вовсе не вязалось с его предыдущим тоном. Секретарша за столом презрительно хмыкнула. — Ну же… Дела не ждут! Давайте, давайте! У меня еще масса дел! Пустая формальность на пути к феерическому успеху! Через год-другой сможете уже никогда не работать! Поверьте мне!
Амм Тутт в нетерпении покинул насест, так что верхняя подушка свалилась на пол, и протянул каждому засаленный лист контракта, заставив в нем расписаться. Затем сунул все экземпляры в ящик стола, добавив:
— Ваше выступление сегодня вечером! Выметайтесь! Визи, дорогуша, сними с них мерки и скажи адрес.
Наконец, дверь с шумом захлопнулась, оставив ошарашенных артистов на чердаке посреди развешанной на просушку рыбы. Бандон, вышедший по принципу патронташа последним, держал в лапище обрывок упаковочной бумаги с нацарапанным на нем адресом: «Южная окраина, Овечье поле, дом Золотца-Скокка, полночь». Точка. Ни о реквизитах, ни о теме выступления не было сказано ни слова.
Секретарша, согнав картонную улыбку с оштукатуренного лица, только вяло пожелала удачи и посоветовала ни о чем не беспокоиться.
«Огорчительные ничтожества…» — краем уха расслышал Хвет из-за двери, покидая контору Гильдии.
Около одиннадцати вечера вся труппа растерянно стояла на продуваемом четырьмя ветрами пустыре, недавно занявшимся собственным озеленением. Робкая трава, похожая на щетину, пружинила под ботинком, еще не скрывая землю. Никаких признаков разумной жизни вокруг не было видно, если не считать далеких огоньков городской окраины, да и те один за другим гасли как по команде: в рабочих районах, просыпающихся с рассветом, ценят возможность отдохнуть от дневных забот. Весеннее солнце, усердно согревавшее в полдень, еще не пропекло землю, на пустыре было холодно, как в мясницком погребе. Всюду виднелись лужи, схваченные тонкой ледяной коркой. Челюсти отбивали чечетку. А тут еще этот контракт, который, по всему видно, провалился на первом выходе. Все основания для паники и уныния, скажете вы — и не ошибетесь…
— Ты ничего не перепутал, папаша?! — обернулся Гумбольдт к вознице, но того уж не было и следа. В сотне шагов за спиной, накренившись, повозка ложилась в поворот грунтовой дороги, чтобы исчезнуть из виду за деревьями. — Эй! Смотрите! Этот хлыщ завез нас, сам не зная куда, и смотал уду!
— Пять монет! Ублюдок! Вернись!
— И хотел еще взять за обезьяну: мол, оплата по головам…
Педант, сидящий за пазухой у Аврил, выставил луне свой хвостатый зад, ясно показав, что «по головам» — это не о нем.
— Посмотри еще раз в записке, — попросила брата Аврил.
Все повернулись к Хвету, который заведовал в труппе всякими путаными штуками вроде счетов и писем. Телесные габариты парня ни в какую не шли в сравнение с остротой ума. Хвет был, что называется, голова — так что одну из монет пронырливый возница уж точно заработал по-честному. Хряк, сопя, чиркнул спичкой:
— Южная окраина… Овечье поле… поместье Гнидта Скокка, — в десятый раз повторил Хвет, уткнувшись в бумажный клок.
— Вот видишь: дом! А где здесь поместье?! Я же говорю: мерзавец бросил нас в поле! Только бы найти его завтра — скормлю ублюдку каждый медяк. Потом подожду сутки — и скормлю еще раз! — не унимался Гумбольдт. — Куда мы денемся с этим? — показал он на три громадных чемодана с реквизитом. На одном из них скрючилась Аврил, сюсюкая с обезьяной.
— Погоди голосить, Гум. Слышишь: там кто-то едет? — Хряк тут же запалил полудюжину спичек и начал орать во всю глотку, подавая знак невидимому спасителю.
— Ты идиот, свинина?! Это может быть кто угодно! — взвился Гумбольдт, хватая его за руку. — Мало ли здесь шатается по ночам?
— Ты слишком нервный для сухостоины. Отвали! Это люди, а нам нужна помощь. Просто спросим дорогу. Сначала покажем им Бандона, а потом спросим… Бандон, прими героический вид, а то не напугаешь и огурец.
К месту, где стояли, сбившись в кучу, артисты, приближался уверенный стук копыт. Не одна и даже не две лошади. Казалось, на них несется целый табун. Все напряглись, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, готовые бить или бежать. От напряжения момента заткнулся даже докучливый макак. Прятаться на пустыре было некуда. Зато бежать — лишь бы ноги несли.
