– И оградой, – поддакнул Хряк, напирая животом на плетень. – Клянемся оградой и гусями, старый мошенник.
– Давай, дед, суши подштанники. Нам правда нужна помощь. Не взыщи, мы пришли с добром, – пособил огороднику с решением Гумбольдт – известный в узких кругах философ.
Хвет посмотрел на шатающуюся сестру и с места перескочил ограду, решив, что переговоры затянулись. Аврил попыталась мило улыбнуться, но лишь скривилась, будто от гнилого гриба на вилке, а Кир еще раз выразительно потряс гусями и рухнул с ними в траву, не устояв на одной ноге. В воздухе над ним меланхолично кружили перья.
***
На перевернутой бочке стоял емкий горшок бобовой каши, густо сдобренной сметаной. Все пятеро сидели в тени сарая, наслаждаясь сытостью и прохладой.
– У тебя интересное представление о справедливости, парень, – заметил Киру Гумбольдт, отирая ложку о тряпицу, заменявшую пришельцам скатерть.
Не то чтобы он сильно возражал против обеда, но был несколько озадачен выдвинутой Киром аргументацией. Ему-то казалось, что они просто ворвались на чужой двор, потребовав их накормить и обиходить. Неплохо, конечно, хотя и немного варварски.
– Типичный кулак и мещанин! – отозвался о хозяине Кир, с силой перетягивая лодыжку. Старик у него вызывал необъяснимое раздражение. – Человек прошлого.
– Ага. Старый совсем. Еле метлу держит, – согласился Хряк, уплетая кашу за четверых.
Хозяин уже с час старательно подметал крыльцо, не желая выпускать незваных гостей из виду. Его жена торчала кукушкой из окна своего домика, то и дело поправляя косынку. Оба с нетерпением ждали, когда прекратится это нашествие.
Бродяги и в самом деле выглядели из рук вон плохо, будто по ним прошелся табун, но и звать каждого встречного себе на двор, поить-кормить – было делом не из самых. Тем паче таких прощелыг, как эти, от которых за версту несло актерством и прочими вывертами коленец.
– Я не о том, что он старый пень. А отживший вид он! Понимаешь, Хряк? Пережиток. У него прошлое в кишки въелось, не выведешь. Гуся ему жалко! А людей ему не жалко, хапуге? Огородился тут забором на своем хуторе, сидит, как муха на коровьем… – Кир покосился на Аврил. – В будущем все добро будет общим, и страны перестанут воевать промеж собой. Зачем, раз все принадлежит всем и нет никаких хозяев? – юноша назидательно поднял палец, вестимо, указуя им на грядущее, казавшееся ему светлее некуда.
Гумбольдт с усмешкой пожал плечами:
– Ну, тогда за гуся будущего! – и поднял кувшин с компотом, который смотрелся кружкой в его широченной лапе.
– И за человека прошлого! Все же он нас от пуза накормил как-никак… – ввязался неугомонный Хряк, скребя ложкой по дну горшка.
– Вы б помогли ему, что ли, с огородом? Обидели старика, – заступилась за хозяина Аврил, пропустившая мимо ушей политическую эскападу Кира.
Вся эта болтовня казалась ей сущим бредом, к тому же плечо беспрестанно ныло.
– Да поможем, обожди. Сейчас перекусим немножко – и тут поможем. Эй, стрый?! Тебе помочь, а?! До костей земли проскребешь! Могилу, что ли, себе копаешь?!
Дед на крыльце только зло поводил бородкой, продолжая гулять метлой по чистым, как столешница, доскам.
***
Дальнейший путь ладился куда лучше, и вскоре за очередным холмом показалась окраина вожделенных скитальцами Песьих Мусек.
Глава 6. КОНИ И КОНЮХИ
Посреди утоптанного манежа стоял черный, блестящий, как обсидиановый божок, гигант Бандон в обрезанных холщовых штанах и с голым торсом, достойным скульптора. При каждом движении под его кожей перекатывались бугры мышц, которых хватило бы на четверых обычных мужчин. Люди его наружности – выходцы из-за Круглого моря – были редкостью в этих местах и селились обычно не севернее столицы, наводняя «черные» кварталы города, похожего на раздавленную медузу. Но и там не нашлось бы много людей столь внушительных габаритов.
Неудивительно, что вокруг манежа собралась толпа зевак, тем паче в выходной день, когда местные жители занимались только тремя вещами: гуляли, ели и создавали себе подобных. Несколько плодов деревенской любви, глазеющих с отцовских загривков из-за ограды, от такой небывальщины даже перестали мусолить пряники, которыми торговали у таверны.
Сейчас Бандон управлялся с каурым необъезженным жеребцом, пытавшимся проломить ворота. Копыта размером с блюдо топтали мокрый песок манежа с такой яростью, будто скотина возомнила оставить синяки на самом теле несущей его планеты. Жеребец рвал смоленую корду и косил на гиганта глазом, таким же черным, как его двуногий противник.
– Шать! Шать! – орал на него великан, крепко держа узду одной рукой.
Весу в нем было ненамного меньше, и, как ни метался жеребец, Бандон стоял на своих двоих, словно вкопанный, то стравливая, то укорачивая корд.
Схватка продолжалась уже больше часа, и кто-то один должен был вот-вот сдаться. Судя по всему, победителем выходил двуногий. По крайней мере с его губ не срывались хлопья розовой пены, и он не хрипел на вдохе. Более того, Бандон радостно лыбился чему-то, глядя на жеребца, прячущихся за оградой деревенских и статную хозяйскую дочь, то и дело сновавшую туда-сюда у конюшен. Кажется, он был совершенно счастлив в этот теплый солнечный день, суливший только хорошее.
– Хватит мучить скотину, надо поговорить! – крикнул ему кто-то из прилепившейся к ограде толпы.
Великан обернулся на голос, и в этот момент жеребец отчаянно рванул, протащив застигнутого врасплох наставника по манежу. Мужчины радостно засвистели, женская часть собрания ахнула от испуга, дети закрутили головами, роняя пряники и решая, к кому присоединиться. Кто-то из молчунов отыграл поставленный на скотину медяк.
– Бандон! Злокозненный баобаб! Прекрати развлекаться и тащи свою замаранную задницу сюда! – нисколько не милосердствуя, наседал на великана какой-то парень, ловко ввинчиваясь в первый ряд.
– Хвет! – отозвался тот, сплевывая песок. – Я не ждал! Чо так рано? А где все?
– Ты задаешь слишком много вопросов для огромного черного остолопа, – парень уже сидел на столбе ограды и оттуда взирал на прерванное единоборство.
Жеребец тяжело дышал, недобро посматривая на скрестившего ноги акробата, болтающего с его мучителем. Бандон же как ни в чем не бывало отер ладонью разбитую губу и, притянув к себе, привязал жеребца к железному кольцу, вделанному в столб.
– Пить ему пока не давайте, перегорит. Пусть остынет, – напутствовал он кого-то, тяжело перебираясь на другую сторону. Бруски ограды жалобно скрипнули и прогнулись.
За ним по-кошачьи ловко спрыгнул акробат, увлекая товарища от конюшен в сторону постоялого двора. Там в главном зале, заняв большой стол в углу, их приветствовала остальная часть труппы, пополнившаяся спасенным чудаком с перевязанной ногой. Сейчас он безостановочно ел рагу из пареной репы с горохом, опустошая горшок, рассчитанный минимум на троих. Хряк с одобрением и одновременно с опаской смотрел на конкурента.
Бандон подошел и приветствовал компанию, приподняв зеленую кепи, откуда-то взявшуюся на его бритой голове цвета палисандра. К слову скажем, великан питал страсть ко всему яркому и цветному. Возможно, это свойственно многим, однако далеко не все могут позволить себе успокоить кривляющихся насмешников одним взглядом, подкрепленным кулаком размером с лицо. Один такой, прошедшийся спьяну по розовой майке с вышитой на ней черепахой, которую Бандон обожал надевать за ужином, с прошлой ночи валялся на сеновале без сознания. Его новые друзья после этого безоговорочно признали право гостя на оригинальность, в чем бы она ни выражалась, лишь бы не в его кулаках. Кое-кто из них даже прицепил к куртке букетик полевых цветов, отдавая должное новому тренду сельской моды.
– Что-то случилось?! На тебе лица нет! – возопил Хряк, делая испуганную рожу. – Тебе не говорила мама, что сидеть за столом в шляпусе невежливо? Эй, кто-нибудь, позовите маму этого чудовища!
– Его же вырезали из дерева, дружище! Бревно без лица – это нормально, – поддержал партнера Гумбольдт. – Если у него и есть родственники, то это кроты и вся остальная дрянь, живущая под корнями.
– Белки! Ты должен ненавидеть белок, гадящих у тебя в дупле, – заключил Хряк.
После оба клоуна замолчали, опрокинув в глотку свежего смолистого пива. Хряк рыгнул и демонстративно уставился в потолок с байроновским видом.
Великан остался к репликам безучастен и небрежно сел на скамью, раздвинув товарищей по ее концам. Хвет ловко пристроился напротив. За столом возникло тягостное молчание.
– Похоже, ты забыл вопрос, который хотел задать? – подбодрил великана Хряк с пивными усами поверх жидкой полоски собственных, отросших за последние дни. – Например, какого хрена мы тут делаем, оборванные и грязные? И где наша повозка? Ну же, не стесняйся, малыш, спрашивай! Мы крайне расположены к разговору, – ядовито подначил его толстяк, ерзая на скамейке.
