На паперти королевскому кортежу воздает почести караул под командованием принца Никки (Штрогейм), сына принца фон Рауффенбурга. Он замечает в толпе простую девушку Митци (Фэй Рэй), стоящую рядом с отцом (Чезаре Гравина), матерью (Дэйл Фуллер) и ее ухажером Шани (Мэтью Бец), помощником мясника и сыном Антона Губера (Хьюги Мак), владельца Вейнгартена, где скрипачом работает отец Митци. Принц Никки привлекает внимание девушки, та дает ему цветок и назначает свидание.
Принц Никки встречает Митци в старой карете, усыпанной опадающим яблоневым цветом. Зная, что их ждет, они объясняются друг другу в любви. В то же самое время старый принц и миллионер развлекаются в борделе. Свалившись на пол, пьяные старцы заключают сделку — брак их детей. Буржуа заявляет своей дочери, что та выйдет замуж за Никки. Принцесса Мария Иммакулата (курящая сигары) убеждает сына в необходимости подобной жертвы.
Бракосочетание в соборе. Под проливным дождем мясник поджидает соблазнителя своей невесты, чтобы убить его. Митци, пытаясь предотвратить эту месть, дает согласие выйти за него замуж. Хромая новобрачная видит происходящее, но не понимает его. Она украсила свадебную коляску цветами яблони и говорит об этом Никки, но тот отстраняется от нее.
Митци во время своего бракосочетания теряет сознание в соборе (по-видимому, она беременна), мясник навещает ее в больнице и дает клятву отомстить».
И снова Штрогейм показывает Вену накануне 1914 года иначе, чем лакированные оперетты Голливуда. Социальная критика откровеннее, чем в «Глупых женах», — мезальянс здесь служит примером разложения аристократии, всемогущества миллионеров, а народ показан с симпатией в несколько подслащенном образе Митци и в сильно окарикатуренном образе помощника мясника, который и плюется, и потеет, и пожирает сырые сосиски и мясо.
Эта первая серия была обычным прологом, без особого драматического напряжения, которая подготавливала зрителя к трагедии. Вторая серия не потеряла мощи даже в версии Штернберга, а также после нескольких цензурных купюр. В «Свадьбе принца» (показанной во Франции в озвученном варианте лишь в 1931 году) персонажи превращаются в живых людей с их страстями и поступками. Вот содержание второй серии:
«Молодожены отправляются в замок Рауффенбургов, чтобы провести там медовый месяц. Их встречает прислуга. Затем молодые супруги остаются, одни в слишком большом салоне со старинной мебелью и оружием на стенах. Новоявленная принцесса впервые пьет шампанское и неловко курит сигареты. Никки берет свою полупьяную жену на руки и несет по монументальным лестницам в сопровождении двух громадных белых собак. Но когда прелестная хромоножка сообщает, что комната украшена яблоневым цветом, Никки с оскорбительной учтивостью удаляется.
Оставшись в одиночестве, несчастная супруга рвет на себе кружевной пеньюар. На следующее утро принц Никки сообщает, что собирается на охоту в горы.
В это время в деревню Рауффенбург приезжает помощник мясника. Местный дурачок ведет его в замок. Слуга сообщает посетителю, что принц на охоте в горах. Мясник бросает своего гида, который пытается изнасиловать скотницу. Появляется Митци, которая хочет помешать убийству и рассказывает все хромой принцессе; та спешно отправляется в горы. Пока Никки в охотничьем домике обхаживает служанку, к нему разными путями, по опасным долинам спешат его жена, мясник и Митци с гидом-идиотом, пытающимся изнасиловать и ее.
Принцесса добирается первой. Никки встречает ее с оскорбительной вежливостью и отказывается поверить в угрозу смерти. Принцесса засыпает. В это время появляется Митци и бросается в объятия своего любовника. Подоспевший мясник стреляет в Никки, но проснувшаяся принцесса заслоняет его своим телом. Убийца убегает. Женщина чувствует, что смертельно ранена, и поручает Никки заботам Митци, в которой она угадала большую любовь к принцу.
Мясник кончает самоубийством. Митци уходит в монастырь. У гроба молодой принцессы лишь ее отец. Принцесса Мария Иммакулата говорит по этому поводу: «Все окончилось как нельзя лучше. Благодаря богу мы поправили наши финансы». Никки потрясен ее цинизмом, а его мать повторяет: «Все это чудесно…»
По поводу такой концовки Рене Оливе писал в «Синемонд» в момент выхода фильма в Париже (№ 143, 16 июля 1931 года): «Мы видим безграничный пессимизм Штрогейма. Существа, которых он нам показывает, исключительно отвратительны. Он рисует общество военных, аристократов и мелких буржуа, которое состоит из грязи и отбросов».
Штрогейма иногда упрекали в недостаточном драматургическом развитии и ослабленном сюжете. Его повествовательный стиль ближе к роману XIX века, чем к театру с его эллипсисами и характерами, очерченными значительно резче. Действие «Свадьбы принца» развивается быстро и драматично, но нельзя говорить о неправдоподобных мелодраматических поворотах (как это представляется при чтении резюме сценария). Никки и Сесилия, которые практически все время находятся на экране, — персонажи со сложной и волнующей психологией. Отношения молодых супругов, соединенных против их воли, показаны с мягкостью и целомудрием. Никки не любит трогательную хромоногую девушку, но покорен ее красотой, добротой, страстной любовью к нему, по-собачьи трогательной привязанностью. Его маска циника спадает, и появляется человеческое лицо по мере того, как он понимает, что тоже относится к жертвам разлагающегося общества. В конце концов, этот фильм — история о пробуждении совести.
В «Свадебном марше» (в обеих сериях) режиссер был не столь требовательным к себе, как в «Алчности». Народ показан очень поверхностно. Декорации Ричарда Дэя часто бьют на внешний эффект (в частности, интерьер собора). Однако и здесь чувствуется рука Штрогейма. Исторический замок выглядит настоящим, а не голливудским творением. Скалистые заснеженные долины в горах отдавали бы студией, если бы талант Штрогейма не поправил дела. Достаточно было показать по-настоящему испуганного охотничьего пса, чтобы мы поверили, что гипс — настоящая скала, а кухонная соль — тающий снег.
В «Свадьбе принца» нет избыточности деталей — они занимают свое место. Например, Сесилия ощупывает рукой раненую спину, и вдруг ладонь оказывается залитой кровью, хотя никто не думал, что она ранена. И навязчивый показ больших тирольских распятий, установленных повсюду — ив поле и даже в спальнях.
Быть может, Штрогейм согласился в 1925 году вступить в члены Американской лиги кинодеятелей-католиков (он получил гражданство в 1926 году), но никто не поверит, что такое повторение святых символов, присутствующих даже в самых жестоких сценах, служит апологией религии в том виде, как ее исповедовали Франц-Иосиф и феодальная Австро-Венгрия. Воссоздание давно покинутой родины было трогательным по точности и верности тона рассказа.
Штрогейм, крупнейший американский режиссер периода немого кино, остался истинным австрийцем. И хотя он «писал» свои фильмы не на родине, его следует отнести к лучшим европейским «романистам» начала нашего века. Мы говорим о его фильмах, поскольку романы, опубликованные позже из-за невозможности переработать их в сценарии, больших литературных достоинств не имели («Огни Святого Жана», «Паприка», «Пото-Пото»). Этот великий художник был яростным искателем «остановившегося мгновения» (Гете), «оптическим обжорой» (Элюар). Он нуждался в живых образах, в кинематографе. Чтобы выразить себя, ему надо было направлять актеров и яростной кистью преобразовывать реальность окружения или природы…
После неудач «Свадебного марша» Штрогейм-режиссер оказался в черных списках крупных голливудских кинокомпаний, считавших его бандитом с большой дороги. Но еще один шанс постановочной работы ему предоставила кинозвезда Глория Свенсон. Будучи на вершине славы и благосостояния, она решила выпустить совместно с Дж.-П. Кеннеди фильм — памятник своей собственной персоне. Она обратилась к Штрогейму. И появилась картина «Королева Келли». Когда 1 ноября 1928 года в долине Сан-Фернандо начались съемки этого фильма, прошел уже год со времени выхода на экраны «Певца джаза», и звуковое кино все решительнее вступало в свои права.
«Королева Келли», — писал Штрогейм, — готовилась как немой фильм, в котором речь (субтитры) была сведена к минимуму».
Некоторое время спустя Кеннеди решил, что вкладывать крупные деньги в немой фильм неразумно.
«Он понял (как позже сказал мне), что немые фильмы приговорены к смерти. Для этого не требовалось особой проницательности. Я писал об этом задолго до первых опытов со звуковым кино. Его слова прозвучали так: «Самый худший звуковой фильм будет лучше самого лучшего немого фильма». Поскольку фильм был сделан наполовину и обошелся уже в 400 тысяч долларов, а для его завершения требовалась примерно такая же сумма (по смете фильма), он решил остановить съемки совсем. Как и прочих продюсеров того времени, его охватила паника, о тот период было остановлено производство огромного количества немых фильмов. Тогда преобладало мнение, то потребуется создавать совершенно новую технику и с этим делом справятся лишь понимающие театральные режиссеры».
