нам дали увольнение‚ хотя показываться на людях в гражданской одежде служащим, вообще говоря, нельзя. Дон сказал, что хочет показать нечто убойное, и отвез меня в Сан-Франциско в «Авалон», на концерт Дженис Джоплин и Jefferson Airplane, задолго до того, как они стали знаменитыми.
Дон стал очень важным человеком в моей судьбе. Именно он десять лет спустя обвенчал меня и Сью.
Два других ключевых человека того времени — Берджесс Мередит и Джон Лилли. В начале 1970-х, после совместной работы в кино, Берджесс познакомил меня с Джоном. Джон Лилли знаменит прежде всего своей работой с дельфинами и исследованием межвидовой коммуникации, а также экспериментами с ЛСД. Исследуя природу сознания, Джон изобрел камеру сенсорной депривации: резервуар со свето- и звукоизоляцией, заполненный водой, в которой растворено почти 50 килограммов соли. Ему было интересно, как работает сознание, если органы чувств не получают стимулов извне.
Он спросил меня и Сью, сможем ли мы ему помочь в роли подопытных кроликов. Я надел гидрокостюм и стал похож на астронавта. Джон подвел меня к резервуару с водой и попросил три раза залезть внутрь и выбраться, чтобы запрограммировать мой ум на то, что я могу в любой момент встать и выбраться наружу, если захочу. Выполнив просьбу Джона, я снова погрузился в воду температурой 37 °C, которая из-за избытка соли стремилась вытолкнуть меня на поверхность. Мои уши оказались под водой, а лицо осталось на воздухе. Я слышал только, как бьется сердце, и больше ничего. Почти сразу ум начал суетиться: Джон какой-то странный. У него сиськи, что ли? Что он сюда подсыпал? ПАНИКА! Затем я поймал себя на том, что мой ум просто делает свою работу. И тогда я начал расслабляться.
По существу это был первый раз, когда я медитировал. Я думал, о чем бы подумать, как вдруг начал замечать все, что происходит со мной. Оказалось, у меня есть дыхание.
Потом я заметил, как много ментальной энергии и мыслей произвожу в этом резервуаре, даже без каких-либо стимулов извне. Ум стал как бы экраном, на который проецируются мысли и картинки, а сам я ощутил силу собственного намерения, контролирующую их.
Я провел в воде три часа. Когда выбрался, цвета и звуки, удивительные по красоте и насыщенности, захлестнули меня как никогда прежде. Я осознал, что проекции моего ума, такие отчетливые внутри резервуара, продолжают действовать и снаружи. Только здесь, за пределами камеры, не хватало пустоты. Поэтому проекции распространялись на все, что я воспринимал органами чувств, и уже было неясно, какая часть этой информации исходит от меня самого. Это очень полезное знание потом пригодилось мне в жизни.
Позже я общался с Аланом Уоттсом и, конечно, будучи ребенком шестидесятых, баловался наркотой. Уоттс, как и я, был из христианской семьи и даже пел в церковном хоре, прежде чем обратиться к буддизму. Так что ему была близка как христианская, так и буддийская мифология. Он, как и я, закидывался кислотой и не отставал от своего времени.
Думаю, каждый, кого ты встречаешь, становится твоим гуру, учит тебя чему-то. Но, как ты говоришь, если хочешь добраться до одного берега, а потом до следующего, нужно менять лодки, весла и людей, с которыми тусуешься.
Если уж мы заговорили о лодках, то мне нравится термин «транцевая пластина»‚ введенный в моду Бакминстером Фуллером [19]. Дело в том, что гигантским океаническим танкерам нужен мощный подводный руль, чтобы совершать повороты. Однако инженеры поняли, что для поворота такого гигантского руля требуется слишком много энергии, и придумали транцевую пластину — крохотный руль, прикрепленный к большому рулю. Маленький руль поворачивает большой руль, а большой руль поворачивает корабль.
Баки сказал, что каждый из нас — такая «транцевая пластина». Можно развернуть общество, только если понимаешь, что ты часть чего-то большего.
Мне нравится думать, что и ты, и я — «транцевые пластины». Мы хотим, чтобы люди вокруг нас поняли, что они тоже «транцевые пластины», и начали немного поворачивать гигантский руль, который направит этот корабль туда, куда мы все мечтаем двигаться.
3
Чувак, ты ведешь себя не по-чуваковски
Джефф: У контркультуры каждого поколения есть жаргонные словечки, обладающие поэтической мудростью: вкурить, улетный или грокать [20]. Еще одно такое слово — это карасс из романа «Колыбель для кошки» Курта Воннегута. Карасс — твоя семья в этой жизни, необязательно биологическая. В нее даже могут входить люди, которых ты терпеть не можешь, но вас что-то удерживает на одной орбите.
Слово «вкурить» означает больше, чем просто «понимать». Мне нравится вкуривать то, что происходит со мной в данный момент, нравится импровизировать с самим собой. Когда я напрягаюсь, то замечаю это и спрашиваю себя: «Ты точно хочешь быть напряженным? Ну, хорошо. Давай посмотрим, насколько сильно ты сможешь напрячься». Иногда эта игра увлекает меня до безумия. В актерской игре ты постоянно обманываешь самого себя, используешь воображение, чтобы достигнуть нужного эффекта. На самом деле для этого даже не нужно быть актером. Всегда можно играть со своим нынешним состоянием.
Но даже игра и эксперимент требуют практики. Подготовка очень важна для меня, особенно если я напрягаюсь или боюсь.
Берни: Практика играет важнейшую роль, если ты собираешься джемить с другими музыкантами, однако, когда вы начинаете джем, происходит то, к чему нельзя подготовиться. Все вдруг сдвигается — и возникает новая песня, новый рифф, и ты его подхватываешь, потому что это джем! Так бывает и в жизни. Я могу готовиться сколько угодно, но потом выхожу на улицу, поскальзываюсь на банановой кожуре и начинаю импровизировать!
Джефф: Жизнь будет подкидывать тебе повод за поводом, как это происходит с Чуваком. Справился с этим? Нá тебе еще! На него вываливается целая куча случайностей.
Если ты открыт, никаких проблем не будет. Взять, например, Орсона Уэллса. Много ли есть фильмов лучше, чем «Гражданин Кейн» [21]? Сколько ему было? Двадцать пять, когда он снимал это фильм? Боже! Грег Толланд, превосходный оператор-постановщик, тоже работал над съемками этого фильма. Орсон Уэллс даже пожелал, чтобы имя Грега появилось рядом с его именем в финальных титрах, настолько важной оказалась его роль в работе над фильмом. А Толланду ужасно нравилось, что Уэллс — новичок в кино и его воображение было таким живым. Уэллс ничего не знал о том, как нужно снимать. Я замечал подобное и за другими режиссерами-новичками. Они много импровизируют и пока не знают ограничений.
А еще интересно замечать, как разные люди, и
