— Надеюсь, что нет, — ответил Марсель. — У Рокэ хватает проблем и без этого.
Тергэллах сжал плечо Марселя.
— Он приедет, друг мой, поверь. Быть может, ненадолго, но приедет обязательно. А до того момента я не пущу тебя в Зегину. Если ты сгинешь там, как мне будет оправдаться перед гневом и горем его? Ты стал ему ближе родичей. Мы подождем — ты и я.
Что ж, Зегины ему не видать. Впрочем, действовать он может и отсюда. Из Талига сюда и впрямь далековато приходилось тянуться, но на территории одной из «звезд» спланировать события в другой легче легкого.
Тергэллах ушел, а Марсель все смотрел на море. «Перед гневом и горем его…»
Человеку, некогда сжегшему Агарис, сам Создатель велел быть романтиком. Но вы-то, граф Валмон, Святых городов не жгли и оплотов чужой веры не свергали, так будьте же разумнее. Нельзя, чтобы вас утешали, будто влюбленного мальчишку. Вы не мальчишка и не влюблены.
Марсель усмехнулся, благо, усмешки этой никто не видел. Вы не влюбленный мальчик, граф, все намного хуже. И хватит, граф, печалиться о своей судьбе, печальтесь лучше о Карлито. Ему сейчас хуже, чем вам.
А вы даже не помните, каково это было — в первый раз убивать не на дуэли и не на войне, убивать человека невиновного. Страшно, мерзко — и несложно, а больше ничего и не вспомнить.
* * *
Вопреки уверенности герцога Алвы, болезнь его затянулась. Ему становилось то лучше, то хуже. Карл приезжал к нему раз или два, но поговорить откровенно они так и не смогли. Герцог Алва не особенно горел желанием с ним беседовать. Больше Карл с визитами не навязывался, предоставив эту привилегию Анжелике.
Вышедшая замуж в восемнадцать лет за Гильермо Куньо, марикьярского вице-адмирала, она овдовела спустя три месяца после свадьбы — в первые же дни гайифской войны. После смерти мужа Анжелика вернулась в Олларию, где в положенный срок родила дочь, и с тех пор жила при дворе, лишь на зиму уезжая к родителям мужа на Марикьяру.
Даже теперь, пять лет спустя, Анжелика не желала и слышать о втором браке. И Карл не считал возможным ее принуждать. Пресловутое «благо Талига» представлялось Карлу не таким уж важным в сравнении с покоем и счастьем его младшей сестры. Папа Росио и дядюшка Марсель, видно, что-то упустили в его воспитании. Или только казалось, что упустили.
Так прошла осень. В начале зимы Анжелика с маленькой Инеситой окончательно перебрались на улицу Мимоз, и это вернее другого подтвердило, что со здоровьем у герцога Алвы стало совсем плохо.
Карл уже знал, что то анонимное письмо написала жена Арно Савиньяка, и прекрасно понимал, что за прямодушием женщины, узнавшей о старом преступлении, могли скрываться и политические мотивы. Но пока длилась зима, мысли о той, давней — последней — зиме его отца, не покидали Карла, затмевая все остальное. Снова и снова он думал о троих людях, один из которых породил его, а двое других вырастили.
Фердинанд Оллар в Багерлее, Рокэ Алва в Нохе, Марсель Валмон в роли урготского посла при дворе Альдо Ракана.
Суд уже миновал, сделав малодушным предателем одного и сотворив святого мученика из другого. Что чувствовали эти двое, каждый в своем заточении, пока третий искал им спасения и погибели? Что чувствовал отец в последние месяцы своей жизни? Стыд? Страх? Усталость? Хотел ли он вообще жить после того, что произошло? Хотел или нет, но он жил. Четыре месяца после суда он жил, о чем чем-то думал, говорил с тюремщиками, ел и спал, носил в себе воспоминания о суде. А потом его не стало.
Зима подходила к концу, когда Рокэ Алва явился с прошением о своей отставке.
— Я рекомендовал бы вам назначить на мое место маршала Придда, — сказал Алва. — Он заслужил этот пост еще в гайифскую войну.
Карл смотрел на него, стискивая подлокотники кресла. В кабинете они были вдвоем. Выглядел Алва вполне здоровым, разве что казался бледнее обычного.
— Я понимаю, что вы хотите наказать меня. Но зачем вы наказываете Талиг?
Алва отошел к окну, в задумчивости коснулся рукой рамы. Этот кабинет долгое время занимал он сам.
— Вы ошибаетесь, Ваше Величество. Мне не за что вас наказывать, и, возникни у меня такое желание, я действовал бы иными методами. Валентин Придд будет прекрасным Первым маршалом.
— Но не таким, как вы.
— Полагаю, что гораздо лучше меня. Валентин не имеет обыкновения пускать что-то на самотек. К тому же я не молодею.
— Вам до сих пор не дашь и сорока, — сказал Карл банальность, которую часто повторяли в свете.
Алва и впрямь почти не менялся с годами. Немного похудел, да появились морщинки возле глаз. В черных волосах до сих пор не было и признака седины.
— Может быть, — ответил Алва, — но мне давно не сорок. Есть вероятность, что в ближайшие годы мое здоровье резко ухудшится.
— Я не понимаю. Лекарь вам это сказал?
— Нет, не лекарь.
Он так и стоял спиной, смотрел в окно. Что такого интересного он видел там, если не желал обернуться?
Карл поднялся с кресла, нервно прошелся по кабинету.
— Я ведь говорил вам еще месяц назад, что граф Валмон может вернуться. Если этого недостаточно, я готов извиниться — письменно или устно, как ему и вам будет угодно. Я был неправ, и я… Мне не хватает его. Не хватает больше, чем я мог себе представить. — Карл вдруг остановился. — Родному сыну вы бы простили, — сказал он с горечью, — сыну, но не мне.
— Что заставляет вас думать, будто я не считаю вас сыном?
Таким тоном только окна морозить до инеистых узоров или вызывать на дуэль.
— То, что вы даже не смотрите на меня, — сказал Карл тихо.
— А если посмотрю, станет легче? Mi hijo, eres tonto.
Карл невольно улыбнулся. Да, papi, я глупец, в этом ты прав.
— Карлито, ты зря сокрушаешься о кровном родстве со мной. Кровь моя проклята. И не усмехайся, hijo. Что ты думаешь о кэналлийской суеверности, я помню прекрасно. Ни своих знаний, ни своих воззрений я тебе никогда не навязывал. Но теперь вижу, что не навязывал зря.
— Так объясни, papi!
— Тогда присядьте, Ваше Величество. Все, что вам нужно понять сейчас: я кровью клялся защищать эту страну, и моя отставка от этой клятвы меня не освободит. Но я могу надолго слечь или исчезнуть, а Первый маршал должен быть дееспособен и не занят другими проблемами. Придд давно должен был занять эту должность.
— Исчезнуть?
— Однажды я уже пропадал, Ваше Величество. Вы этого не помните, но тогда меня не было несколько месяцев. Подобное может произойти снова. И в таком случае вам не нужно меня искать.
— Вы шутите?
— Нет. Если я вдруг пропаду, поиски будут бессмысленными.
— Если буду искать я, — сказал Карл. — А если граф Валмон? Он ведь знает, где придется искать?
Синий взгляд сделался до странности задумчивым.
— Да, — сказал Алва. — Марсель знает.
— Он не вернется?
— Не сейчас. Политическая обстановка в Багряных землях меня тревожит со времен Гайифской войны, но влиять на нее с помощью своих родичей мне удается не в полной мере. Марсель это может сделать изнутри.
— Вы все умудряетесь обернуть в свою пользу.
Алва едва заметно усмехнулся.
— Не я, — сказал он.
— Papi, ты ведь хочешь, чтобы он вернулся. Тебе его не хватает.
— Я это переживу.
Какой сухой тон. Интересно, что подумал бы граф Валмон, если бы услышал? Или он-то как раз не подумал бы ничего? Слишком долго эти двое были вместе, чтобы теперь граф Валмон удивлялся интонациям и не то наигранному, не то подлинному равнодушию.
— Послушай, hijo. — Теплая рука легла Карлу на плечо. — Я плохо умею показывать свою любовь. Но я люблю вас всех четверых так, как если бы вы были моими родными детьми. Ты можешь разочаровываться во мне, можешь меня ненавидеть, но не сомневайся в том, что я тебя люблю.
Холод пробрал Карла от этих слов. Небо должно было упасть на землю, чтобы папа Росио произнес слово «люблю». Или небо и впрямь упало, просто Карл этого не заметил?
