— По обочинам ложись! — прошипел Эрхард, скатываясь к жутковатому «подлеску». Ноги с хлюпаньем погрузились в грязь, Мэтхен искренне надеялся, что там не щедро приправленная радионуклидами серная кислота или кишащая зубастой живностью болотина. Ещё бы не хотелось попасть во что-то вроде сухопутной медузы, почти неотличимой от обычной слизи, зато способной переваривать всё, что попало внутрь аморфного тела. Ну, кроме металла, камня и пластика, конечно. Попадались уже такие штуки, хорошо хоть, не ему самому. Паренёк даже успел выдернуть ногу — и то местами кость обнажилась.
«Как бы узнать, жив ли кто-то там, в Смоленске?»
— Лежим тихо, — скомандовал Мэтхен, прикрывая собой Хухрю. Светящийся мех сквозь слой грязи почти не заметен, но бережённого… кто-то точно бережёт. — Стрелять и двигаться только по команде!
Мутанты дисциплинированно вжались в грязь и замерли под косыми струями дождя. Вовремя: мрак пробил мощный прожектор, с боков, чуть слабее — световые столбы от фар. Покачивая пулемётами, уминая грязь колёсами, по дороге три бронетранспортёра. Они выставили пулемёты ёлочкой, сверху за ними наверняка присматривал беспилотник. Серьёзный дозор. Уже он свидетельствует, что в городе не просто передовое охранение.
Внезапно головная машина остановилась, световой столб качнулся и заскользил по обочинам. Мэтхен только плотнее вжался в землю и замер, боясь даже глубоко дышать. Если хоть у одного из мутантов не выдержат нервы… Но несколько дней закалили их почище многих лет жизни. Выдержали все. Ни один не сорвался с места, не помчался, сломя голову, по шоссе. А броневики стояли на дороге, ощупывая окружающий мрак стволами пулемётов, и скользили по чёрным джунглям отблески прожекторов. Свет ламп причудливыми бликами отражали покрытые слизью ветки.
— Что делать-то будем? — прошептала Хухря. Мэтхен поморщился — слишком уж громко. — Заметут нас тут, как есть заметут…
— Тихо, не суетись ты, — так же, почти одними губами, прошептал Мэтхен. — У них пеленгаторы, могут услышать даже шёпот.
Услышали? Или у тех, кто управлял бронетранспортёрами, просто расшалились нервы? Но все три бронетранспортёра остановились, повели стволами, захватывая каждый свой сектор… и три крупнокалиберных пулемёта басовито загремели. Рвавшееся из стволов пламя озаряло лес неживым белым светом, сыпались вниз комья слизи, срезанные пулями ветки, разлеталась щепа. Немного дальше, там, куда не пролезть при всём желании, пули с плеском входили в отравленную воду и с чавканьем — в жидкую грязь. Потревоженная «почва» отозвалась волной химического смрада, да такого, что у Мэтхена запершило в горле. А у кого-то из бойцов вовсе сдали нервы.
Замирая от ужаса, Мэтхен увидел, как Дудоня вдруг пружинисто подпрыгнул на мощных, будто от кенгуру, ногах. От страха он отчаянно вопил, размахивал длинными тощими лапами, и огромными прыжками нёсся по шоссе назад. Все три ствола синхронно повернулись на движение — и воздух засвистел от пуль. С замиранием Мэтхен увидел, как бывшего мехвода выхватывает из мрака прожектор, очередь хлещет практически в упор, откуда-то из бедра от крупнокалиберной пули аж брызнуло, но посельчанина это только подстегнуло. В самый последний момент он метнулся в сторону, в едва заметный просвет в переплетении ветвей. Сам Мэтхен, двигаясь в кромешном мраке, его не заметил. Ещё одна пуля вышибла кровавые брызги, вместе со срезанными очередями ветками в грязь упала оторванная кисть. Но плеск, топот и вой ужаса свидетельствовали: беглец ещё жив.
Дозорные были того же мнения. Моторы заревели ещё неистовее, провернулись, разбрызгивая грязь и кусочки асфальта, колёса — и три бронетранспортёра, подскакивая на ухабах и поливая мутантский лес свинцовым ливнем, ринулись вослед. Грязь из-под колёс летела фонтаном, под колёсами трещали скрытые в грязи ветви и корни…
— Чтоб вы провалились, — пожелал дозорным Мэтхен. Возможно, его пожелания и сбылись в самом буквальном смысле, и хотя бы один из погнавшихся за его людей броневик навеки остался в ядовитой грязи. Быть может, даже уцелел Дудоня. Всё может быть, ведь погоня ушла далеко за пределы видимости. Важнее было то, что свет прожекторов и рёв моторов постепенно таяли вдали, на бывшем Путилковском шоссе вновь сгустилась тьма.
— Пошли, — вполголоса скомандовал Мэтхен. Он так и не сообразил, кем считать беглеца — трусом и дезертиром, чуть всех не погубившим, или спасшим ценой жизни отряд героем. Вспомнилось наставление Мечислава: «При невозможности спрятаться старший из мужчин бежит открыто, кричит и шумит, отвлекая погоню на себя, остальные уходят тихо и в другую сторону». Выходит, всё-таки герой. В любом случае, они ещё не добрались до цели, а отряд понёс потери. Минус один, и не кто-нибудь, а один из тех, с кем Мэтхен принял первый бой…
Интерлюдия 4. Мёртвый мир
Фонарь почти не давал света, он пробивал подземный мрак метров на пять. В снопе света плыли заросшие грязью шпалы и рваные, насквозь ржавые трубы, кое-где ещё держащиеся на креплениях. Другого света в подземелье не было. А распоряжение Пака было ясным и недвусмысленным: уйти вглубь перегона, чтобы с поверхности никто не смог определить, где они находятся. Раз накрыли противобункерной бомбой стоянку прежнего Вождя, влёт уничтожат и новый лагерь.
Где прямо на рельсах, где в неуютных, заваленных отвалившимся от стен битым кафелем комнатушках разместились беженцы. Их было уже не двести: все первые дни Пак старательно прочёсывал город мыслезрением. Ему сопутствовала удача. Приход завоевателей пережили почти тысяча москвичей, засевших в подвалах, в ещё не обвалившихся канализационных коллекторах, в заросших бурьяном развалинах и полуразрушенных промзонах. Некоторые, поколениями не поукидающие свои подземные заводы, даже не знали, что началась война. Уцелевшие не сопротивлялись, как в Смоленске, на поверхности их судьбы была бы решена, но сразу всех найти не удавалось. Захватчикам и задачи такой не ставили: вылавливанием последних займутся потом. И не добровольцы, а профи с новейшей аппаратурой.
Зов Пака проникал в сознание трясущихся от страха, обезумевших от случившегося существ, многие из которых были ранены, не ели и не пили по несколько дней. Он успокаивал, убеждал, что не всё ещё потеряно, что если хочешь, чтобы твой мир сохранился, за него надо драться. И призывал, вроде бы ничего не приказывая, но так, что ослушаться невозможно, пробираться к ближайшему ходу под землю. А там уже встречали — либо разведчики Крысятника, либо просто надёжные парни из беженцев. Подземным жителям проще — для них царство вечной тьмы было домом. От одной мысли о том, что получат еду, а если оправдают доверие, то оружие и возможность поквитаться, выжившие проникались безграничным доверием к Великому Паку. Именно так теперь его и называли. Хотя и старые прозвища — Умный, Хитрец, откуда-то всплыли и распространились.
— Не отлынивать! — прикрикнул Крысятник. — Делать надёжно, как если бы от них зависела ваша жизнь…
«Впрочем, всё так и есть. Если завтра эти штуки не выдержат…»
— Много они сделали? — Великий Пак подошёл незамеченным, похоже, выключил фонарик, как только увидел огни в подземелье. Четыре зорких глаза видели в полутьме великолепно, ноги ступали совсем неслышно.
— Почти всё. Четыреста двадцать волокуш на двоих. Но досок почти не осталось, да и ремни с лесками на исходе. Разрешите ещё сходить?
— Нет, Крысятик. Нам хватит. — И добавляет непонятное для посвящённых: — Если сядет куда надо, мы и так успеем. Ваша задача — перебраться по поверхности яму, где канал и водохранилище были. Осмотреть местность, найти удобные для тайников места в развалинах и в лесу по обе стороны Кольцевой. Осмотрите, что да как, на открытые места не суйтесь. День сидите в лесу, или в развалинах, но так, чтобы не попались. Ночью возвращаетесь тем же путём. Задача: выяснить, насколько удобно идти по дну, есть ли там вода; насколько проходим лес и способен ли прикрыть с воздуха днём; есть ли ночью движение по той улице, что раньше лес пересекала, и по Кольцу особенно. Задача ясна?
— Да, сделаем всё, — прикидывая расстояние и время похода, произнёс Крысятник. Он не умел читать карты, и вообще читать — но жил до Всего Этого в здешних краях, и, в отличие от нелюбопытных любителей пойла, немало полазил по древним развалинам. Выходило, что по прямой в один конец идти чуть больше пяти километров. Немного, если не считать того, что придётся перебираться через шоссе, связывающее центр с авиабазой — пожалуй, единственное в Москве, на котором можно встретить патруль или колонну даже ночью. А потом, пробравшись через разрушенную промзону, полкилометра топать по грязной впадине на месте Химкинского водохранилища — опять-таки на виду у беспилотников и вертолётов с гравилётами.
