— Подъём, Лошак, — едва слышно прошептал Крысятник. — Выбираемся…
Бывший парк Северного речного вокзала — нынче дикое переплетение перекорёженных, уродливо изломанных, чёрных, колючих не то высоких кустов, не то низких деревьев, сразу и не определишь. Лишь едва заметная тропа, с которой не сойти при всём желании, осталась от некогда широкой аллеи. Безлистые ветки смыкаются над головой, с них капают мутная влага и слизь, через пять минут пути по живому лабиринту кажется, что все искупались в ваксе. Но в темноте что чистый, что грязный, без разницы.
Попадая на открытые участки тела, дождь из сажи и какой-то маслянистой дряни, что сыпался вместо дождя, щипал кожу. Таких участков старались не оставлять: на пятнадцатый день оккупации каждый знал, что такое инфракрасные датчики. В первые-то дни много народу гибло…
От самого здания остались лишь унылые руины. Первым завалился высоченный шпиль, затем стали проваливаться в себя верхние этажи, а там и до подножия дошёл процесс энтропии. Что поделаешь, зданию больше двухсот лет, из них две трети — без ремонта.
— Командир, а что тут было? — спросил Лошак. Парень с юга, из Бирюлёва откуда-то, а значит, севернее Замоскворечья не хаживал. — Это этот, как его… Ну, Кремль который… Я слышал, мне бабка говорила, значит…
— Какой Кремль, Кремль южнее, только там не живёт никто. Что делать-то, заводов нет, значит, нет и краников, и раздач… О, кажись, дошли…
С верхней точки развалин канал увидели сразу. Облепленная слизью пристань резко обрывалась вниз, почти по ватерлинию зарывшись в грязь, у неё застыл на вечной стоянке прогулочный катер. Когда образовалась Зона, а реки начали мелеть, становясь грязными зловонными канавами, он стал никому не нужен, а теперь, многажды разграбленный мародёрами и проржавевший насквозь, бесполезен и подавно.
— Может, по нему слезем? — предложил Лошак, вытягивая и без того вытянутую, безволосую физиономию. — Всё лучше, чем вниз прыгать!
— Ага, а металлолом этот провалится под тобой, и рухнешь ты внутрь. И распорешь живот о какую-нибудь ржавую хрень. Там же всё с полпинка рассыплется, дурья башка! Вон, смотри, плита раскрошилась. Лезем!
Спускаться было тяжело, камень крошился под сапогами, подошвы скользили на слое слизи, грозя насадить на торчащие тут и там проржавевшие арматурины. И не уцепишься за них — тут же обломятся. Вот пропороть живот или подошву сапог, всадить смертоносное жало в бок — всегда пожалуйста…
Преодолев последний метр спуска, Крысятник спрыгнул на хлюпнувшее дно. Хотя воды в водохранилище давно не было, сюда десятилетиями стекала грязь с окрестных возвышенностей, в бывших омутах скапливалась падавшая с небес «вода» (или какой там химический состав у этой, довольно токсичной, жидкости?). Ноги тут же вязли в пахнущей химией и гарью грязи с радужной плёнкой по поверхности. Каждый раз ногу приходилось выдирать из жадно чавкающей грязи, ещё глубже засаживая другую. При этом даже они, крепкие разведчики, отшагавшие по заданиям Пака уже не одну сотню километров, выбивались из сил и запалённо дышали. Когда позади осталась половина пути через канал, Крысятник решился.
— Привал, — скомандовал он. Посмотрел, как без сил осели на топкое дно бойцы — и сам устало опустился в ледяную грязь.
Оказывается, грязь — ещё полбеды. Но и вода из водохранилища полностью не ушла! Точнее уже не вода, назвать жидкость водой не получается даже после краников. Скажем так, вещество. По дну водохранилища медленно катилась мерзкая, густая жижа цвета свежего поноса, и ещё более мерзкого запаха. Но даже вонь была не самым страшным.
Любой, кто вырос в Подкуполье, обладал никак не определяемым чувством. Оно доставалось выжившим как бонус, и, наверное, тоже было мутацией, приспособлением к особым условиям. Сами не зная, откуда, Крысятник и его группа знали, что в эту дрянь лучше не заходить. Даже им, без последствий пившим воду из чёрных луж.
— Надо обойти, — скомандовал Крысятник. — Может, где-то сухо. Или хоть узкое место, где можно перепрыгнуть.
Идти вдоль русла потока было тяжелее, чем поверху. Здесь вязли не по колено даже, а по пояс, а запах оказался ещё забористее. Даже у привычных ко всему мутантов порой кружились головы. Временами кто-то падал, и главной задачей было не зачерпнуть грязь стволом автомата.
Сколько это тянулось? Казалось, время застыло, или потекло медленно и вязко, как мерзкая жижа на дне пересохшего водохранилища. Протяжное, смачное — «чвввак!» — когда нога вырывается из грязевого плена. Такое же смачное, но чуть покороче — «чвок!» — когда сапог в очередной раз погружается в грязь. В принципе, можно уже возвращаться назад, ясно, что с тяжёлым грузом отощавшие от бескормицы беженцы не пройдут. То есть пройдут, но после первой же ходки упадут без сил. Самая короткая дорога, как всегда, оказалась не самой удобной. Но придётся снова переходить шоссе, и не факт, что вновь повезёт.
— Крыс, похоже, это переправа!
Теперь уже никто не скажет, каким образом тут оказалась эта штука. Из мрака медленно и величественно выплыла огромная плоскодонная баржа, наискосок лёгшая посередине канала. В прежние времена на ней, наверное, перевозили песок. Теперь широкое плоское дно намертво вросло в землю, а под собственной тяжестью вдавилось почти до бортов. Ржавчина изрядно погрызла металл, но отчего-то он продолжал противостоять времени. Впрочем, не весь: сквозь щели в прогнившем днище, как через шлюзы плотины, лениво сочилась бурая гадость. С противоположного борта, насколько успел заметить Крысятник, образовался небольшой пруд. И как же здорово, что его обдувал холодный ветер! Иначе было бы не продохнуть.
Ржавая палуба скрипела, зловеще потрескивала, прогибаясь под сапогами. Ползком было надёжнее — но гораздо медленнее, и оставалось только бежать вперёд. Если бы в Подкуполье бывали морозы, достаточные, чтобы образовался лёд, а в реках и озёрах — настоящая вода, они могли бы сказать: «как по тонкому льду». Но льда и снега в Подкуполье не бывало, и учиться приходилось здесь же. К счастью, недолго — метров тридцать. Едва кончилась зловонная «река», мутанты по одному спрыгнули вниз. Густая грязь смягчила падение, наверное, с таким же успехом можно было прыгнуть метров с десяти…
И снова — топкая болотина дна водохранилища. Только теперь ещё тяжелее: приходится подниматься. Уже никому не хватало сил оглядывать окрестности: пот лился градом, несмотря на более чем прохладную ночь, дождь и пронизывающий ветер. Мир съёжился до бесконечного грязевого поля, в котором вязнут промокшие ноги, до непроглядно-чёрного, будто выложенного из отборного антрацита небесного свода, нависающего над самыми головами — и хриплого, тяжёлого дыхания тех, кто рядом. Единственных людей скукожившегося мира. Ну, или не совсем людей, но точно — друзей. Если бы так было на самом деле! В ограниченном тьмой мире было ещё кое-что, высоко-высоко купавшееся в чернильной мгле.
Разведывательно-ударный беспилотный малый гравилёт VFTN-144-HJ7 «Нергал», 2144 года разработки. Можно сказать, дитятко Свободного Мира и высоких технологий.
Двухкилометровый слой сажи и ядовитых газов оказался бесподобной маскировкой: даже чувствительные глаза выросших в Подкуполье мутантов не увидели ни намёка на вспышку. «Нергал» тоже бы их не увидел — если б смотрел на мир в видеорежиме. Но на беспилотнике стояли тепловые датчики, которые и засекли странные, да ещё движущиеся «засветки» на дне водохранилища. Может быть, чувствительные датчики и не отреагировали бы — но изодранные, грязные комбинезоны на разведчиках совсем не задерживали тепло. А импровизированные шарфы, которыми закрывали лица, упали на плечи, и не было сил их поправить. Да если б и были — шарфы тоже неоднократно купались в воде, их щедро мочил радиоактивный дождь. А датчики, между прочим, могли засечь объекты теплее «фона» всего на градус.
Электронный мозг «Нергала» проанализировал засветку — и выдал точные координаты, а так же определил потенциальную цель как «группу пехотинцев неизвестной принадлежности, без тяжёлого вооружения, числом до десяти». Включилась программа, заготовленная на такой случай: вместо сообщения на командный пункт «Нергал» самостоятельно уточнил координаты идущих и послал в их сторону коротенький кодированный сигнал — сработала система распознавания «свой-чужой». Будь на них «скафандры», притом не всякие, а внесённые в каталог позывных, ответный сигнал бы уже поступил и был опознан. Но, поскольку ответа не поступило никакого, «Нергал» идентифицировал замеченных как «чужих». И без долгих раздумий плюнул вниз малой фугасно-осколочной ракетой. Потом ещё одной — на всякий случай.
Крысятник услышал нарастающее гудение почти сразу. Такое уже было, но гораздо, гораздо громче, и как-то солиднее, что ли, тоном ниже. Потому и не успел сообразить. А когда, наконец, дошло, бежать стало некогда. Да и некуда? До мутантского кустарника на берегу оставалось ещё метров двадцать, по топкому дну — не меньше минуты. Сущая вечность для ракеты, летящей до цели несколько секунд.
