Какая ирония, ведь все последние дни я только и делал, что тренировался в фехтовании саблей, даже не просто, чтобы занять себя, но представляя на месте спарринг-партнера живых мертвецов, отчаянно нападал и уворачивался от ударов, пытаясь войной занять место той безбрежной пустоты, что не отпускала меня ни на шаг. Не случайно на предложение Нефедова проехаться в Замоскворечье, немедля ответил согласием, верно, он догадывался о моих переживаниях, дал возможность спустить пар, поглядеть на войну с безопасного расстояния и в безопасной машине, немного угомониться, утишить себя; вряд ли он предполагал, что я заберусь в такую даль, вряд ли я представлял, насколько может растянуться сражение с прорвавшими оборону отрядами.
Объятый страхом, я проскочил какие-то дворы и вылетел на слияние улиц, там прямо из-под колес метнулась какая-то грязная, оборванная девица, наверняка, беженка. Я едва успел затормозить, под колесом что-то бухнуло, машину повело, мне показалось, в «мерседес» бросили ручную гранату. Я зачем-то выскочил из машины, крикнул девушке:
– С ума сошла? Тут бои идут, а ты… что ты вообще здесь делаешь? –Она молчала, окончательно потерявшись, сжавшись и пытаясь прикрыться руками, не то от моего крика, не то от яркого света галогеновых фар, направленных прямо на нее. Было в ее фигурке что-то такое, заставившее меня одним прыжком подбежать к ней и ухватить за руку. Или ничего не было… какая разница. Просто она оказалась в том месте и в то время, когда я оказался в состоянии сделать для нее единственное возможное – увезти подальше. Схватив девушку за руку, я резко обернулся. Нет, просто вскрытый канализационный люк зияет абсолютной чернотой. Вероятно, ей и открытый, оттуда она и выбралась и теперь, возможно, поджидает других, затаившихся, ждущих только знака. В темноте у домов, ближайших к ней, кто-то зашевелился, фигуры, различимые в истошно ярком свете фар, медленно приближались. Свои? Чужие? – да кто угодно; в любом случае…
– Чего ждешь, открытый люк, прорыв, – крикнул я, обращаясь скорее не к той, которую потащил силой к пассажирскому сиденью «мерседеса», но к тем, что приближались. Кажется, все же свои, несколько бойцов «Московской Руси» с белыми повязками на руках, подбежали к люку, две лимонки упали вниз, я спешно захлопнул дверь, но и тут грохот заставил нас обоих содрогнуться. Девушка вздрогнула всем телом, испуганно посмотрела на меня, всхлипнула. Все, кто находился внутри колодца превратились в ошметки колотым чугуном, составлявшим обшивку брошенных вниз гранат. Чудовищный радиус поражения лимонки не оставил им и малейшего шанса.
Мимо нас пробежало еще несколько бойцов спецназа. Мимолетный взгляд на машину, я указал им на открытый колодец, возле которого уже толпились добровольцы и выжал педаль газа.
– Ты убил моего друга, – наконец, сказала она, когда между развилкой и «Мерседесом» оказалась улица.
– Что? – я повернулся, чуть притормозил.
– Ты убил его. Наехал прямо на голову. Зачем? Ведь он тоже был безоружен.
Я молчал, не зная, что ответить. Впереди блеснул обводной канал, в ночной тиши представляясь жирной полосой гудрона, пролегшей меж гранитных набережных.
– Прости. Я не знал. Я не видел его… – и выжал из себя беспомощное, – Мне тоже стало страшно.
Она не отвечала. Смотрела, отвернувшись на гудрон реки.
– Он хотел вывести меня оттуда. Спасти, – после долгой паузы, когда мы уже пересекли Москву и оказавшись на другой стороне, углубились в веер расходящихся от Кремля улиц. – Куда мы едем? – наконец, поинтересовалась она, с явной неохотой, точно продолжая необязательный разговор, просто, чтобы не молчать.
– Ко мне. Это единственное безопасное место в этом чертовом городе.
– Зачем? – у нее шок, она не отвечает за свои слова.
– Чтобы уйти на ковчег.
– А разве он есть.
– Да, есть, недалеко от Жуковского. Там когда-то базировалась вся система противоракетной обороны… – она не слушала, повернувшись к стеклу и разглядывая пустынные улицы. – Я вытащу тебя отсюда. – Она все равно не обернулась. Я взял ее за плечо и потряс, реакции не было.
– Зачем так… разве что… я нужна тебе сейчас, – бормотала она, скорее про себе, нежели вслух. – Но у меня ребенок будет, нескоро но будет, зачем я тебе… я очень устала, я не смогу…
Мы остановились у дома, я завел машину в гараж.
– Как тебя зовут?
– Ангелина… Настя…. Зови как хочешь.
– Хорошо, Настя, я Артем.
– Все равно, – мы подошли к лифту, двери открылись, напротив располагалось большое зеркало, увидев себя, девушка явственно вздрогнула. – Ты большая шишка, да? – Я кивнул. Лифт остановился, двери бесшумно раскрылись, открывая нам проход в коридор. Я обернулся, странно, охранник на привычном месте не сидел, в доме царила непривычная тишина. Нет, она и прежде царила, но не такая… настороженная, что ли.
Дверь соседней квартиры открылась, их было по две на этаж, должно быть, услышали шум подъехавшего лифта, Антонина Степановна глава экспертного управления, бывшего управления, поздоровалась со мной кивком головы, неприязненно посмотрев в сторону моей спутницы, я ответил ей взаимообразно, после чего она скрылась за дверью, а я магнитным замком вскрыл свою и впустил вперед Настю.
Она огляделась, с порога, не решаясь пройти внутрь.
– Да, шишка, – пробормотала чуть слышно. И тут же вспомнила о своих обязанностях. – Где мне раздеться, куда пройти?
Голос ее выдал, дрогнув в самом конце фразы. Я дождался, пока она опустит глаза, и только после этого произнес:
– В душ. Я поищу для тебя что-нибудь поприличнее твоего рванья.
Она не ответила, продолжая стоять. Я снял ботинки, прошел в спальню, в шкафу находились вещи Валерии, в основном, домашние или ненужные, или покрасоваться, когда-то мы очень хотели быть все время вместе, она свезла все, что посчитала необходимым для представившегося случая. Но так и не воспользовалась ни одним из одеяний.
Открыв шкаф, будто сам себе взрезал гнойник. Правда, облегчения не случилось, да и какое могло быть облегчение, боль стала еще сильнее, но я уже притерпелся к этой постоянной боли, больше того, с ней только я чувствовал себя еще человеком, не полностью подконтрольным влиянию всосавшей, кажется, и разум и душу, пустоты.
Настя наконец, прошла в комнату, остановилась на пороге, туфли она зачем-то держала в руке. Я приказал ей немедля идти в душ, она повиновалась, спросив, буду ли я ждать. Странный вопрос, но я кивнул; отсутствовала она недолго, вышла снова, обнаженной, спрашивая, как работает кран, я показал, и снова оставил ее одну. Кажется, она облегченно вздохнула в тот момент, когда я покинул ванную комнату.
Наконец, вышла. Я ждал ее в гостиной, неторопливо разбирая постель, невольно просачивающиеся воспоминания о Милене приходилось давить всякий раз, когда я поглядывал в сторону двери, слыша тихий плеск воды. Время словно вернулось на год назад, отмотав календарь, и теперь я опять выбирал меж двумя сестрами, гадая, которая первой выйдет из душа, которая станет моей в этот раз. В тот раз первой оказалась Валерия, подошла, обняла несмело, приглашая к игре, затем к ней присоединилась и Милена.
От шороха тапочек я сам содрогнулся, давешняя иллюзия разрушилась, едва я увидел пятнадцатилетнюю девчушку, замотанную в махровый халатик, явно ей на вырост. Настя снова стояла у двери, не решаясь войти, не осмеливаясь спрашивать. Кажется, она все еще не пришла в себя, и ванная не помогла, если и расслабила, то натолкнула на невзрачные мысли из ее недалекого прошлого: все подозрения касательно своего чудесного спасения, снова всплыли на поверхность, и вопросы уже готовые сорваться с языка, удерживались лишь чудесным усилием воли. Я смотрел на нее, не отводя глаз, почему-то она представлялась то Миленой, то Валерией, словно вместо лица, как это у японцев в сказках, ноппэрапон, пустое место, способное принимать любое обличье, скрываться под любой маской, такой, что от живого лица не отличить.
– Здесь будем? – все же осмелилась спросить она. Я покачал головой. – А что тогда.
– Я уезжаю на работу. А ты отдыхай, завтра, вернее, уже сегодня, ближе к полудню, я приеду заберу тебя отсюда. На ковчег.
Она долго, очень долго смотрела на меня.
– Без этого? – и тут же. – Прости, прости пожалуйста, я не то хотела сказать, я не так выразилась, ну прости же.
Наконец, она заплакала, присела на краешек разобранной кровати, тело сотрясалось в конвульсиях рыданий, я примостился рядом, привлек к себе, сопротивляться Настя не смела, я прижал и отпустил, поняв, что лучше не мешать. Минут пять прошло, прежде чем она вернулась. Искоса поглядела на меня.
– Ты правда этого хочешь.
– Я спас тебя. И возьму с собой на ковчег, – странное название, точно он и впрямь должен пойти по водам Москвы, спустившись к Каспию. И там пребывать до конца времен.
