Скорее бы воскресенье. Дамблдор…
- Альбус… - тихий дрожащий голос.
Мерлин, нет. У него опять кошмар. И он зовет директора.
Не буду вставать - не могу я на него такого смотреть. В прошлый раз это продолжалось недолго, надеюсь, и сейчас быстро закончится. Надо просто перетерпеть - и я продолжаю вслушиваться в дрожащий голос, в котором сегодня столько отчаяния, что я сжимаюсь и прикусываю губу:
- Альбус, п-прости меня… Я… я должен… должен был попробовать что-то еще, п-прежде чем… Пожалуйста…
О господи. Он плачет. Я судорожно затыкаю уши, чтобы не слышать глухие тяжелые рыдания, но тут же отдергиваю руки. Это малодушие… и это не выход.
Впрочем, то, что я собираюсь сделать, тоже не выход - вряд ли у меня получится прервать его кошмар. Но надо хотя бы попытаться.
Я быстро подхожу к нему, взмахнув палочкой, зажигаю сразу все факелы, - при ярком свете больше шансов, что удастся привести его в чувство, - и, склонившись к нему, - он, как я и ожидал, скорчился в той же позе, голова на коленях, пальцы вцепились в волосы, - изо всех сил трясу его за плечо. Которое обжигает руку даже сквозь плотную фланель.
Черт, у него что, жар? Нет, конечно, ничего удивительного, было бы как раз удивительно, если бы он не заболел - но мне-то что делать?!
Он медленно поднимает голову с колен - мокрое от слез лицо искажено страданием, глаза смотрят сквозь меня на невидимого собеседника - и я понимаю, что он по-прежнему во власти кошмара.
- Профессор! - я почти кричу и снова хватаю его за плечо. Ну же, тебе должно быть больно после Круцио, среагируй хотя бы на боль! - и он действительно реагирует, но реакция оказывается более чем неожиданной - лицо внезапно становится почти спокойным, и - я просто не верю глазам! - правая бровь насмешливо вздергивается.
- Поттер?.. Альбус, с ним слишком много хлопот. Я не могу тратить все свободное время, присматривая за безрассудным юнцом, который что ни год, то вляпывается в неприятности. Хорошо, хорошо, что на этот раз я должен сделать?..
Замерев от удивления, я выпускаю его плечо и почти не дыша вслушиваюсь в тихий успокоившийся голос. Разговор обо мне у них, судя по всему, не первый… но когда состоялся именно этот, привидевшийся сейчас Снейпу? На четвертом курсе? Пятом? Шестом?.. И… он ведь не только не отказывается за мной… присматривать, он действительно беспокоится за «безрассудного юнца», безуспешно пытаясь скрыть это беспокойство за жесткими словами и насмешливым тоном, в котором, впрочем, нет ни ненависти, ни безразличия - уже чего-чего, а безразличия там точно нет.
А я все эти годы считал, что он способен по отношению ко мне только на ненависть, без нюансов и полутонов, а на то, что со мной происходит, ему плевать с Астрономической башни.
Выходит, я ошибался.
Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я еще в чем-нибудь ошибся - так, чтобы это было в его пользу. Ну хотя бы в том, что у него жар. Но в этом, увы, ошибиться невозможно - кончики пальцев, которыми я осторожно дотрагиваюсь до его лба, опаляет как огнем.
А я не могу даже дать ему лекарство.
Ладно же… Я стискиваю челюсти - и решение приходит само собой. Мне запрещено его лечить - но кое-что я все же могу сделать. И об этом Блэкстон вряд ли сразу узнает - не думаю, чтобы он задавал ему подобные контрольные вопросы. А если вдруг и задаст - как-нибудь выкручусь. Но на полу он больше спать не будет.
- Вставайте, - я тяну его за руку, поднимая с колен, и он послушно подчиняется - может быть, ему кажется, что рядом с ним все еще Дамблдор? А он и правда так думает - когда я довожу его до кровати и он так же послушно укладывается на скрипнувший матрас, я, укрывая его одеялом, слышу, как он бормочет:
- Спасибо, Альбус, но не стоит так беспокоиться… Я не болен… Это просто переутомление.
Ага, переутомление. Видел бы он себя со стороны. Подумав, я набрасываю на него еще и плед, плотно подтыкаю края - наконец-то у меня появился повод это сделать, и он, поворочавшись в теплом коконе, наконец успокаивается.
Ну и день, сонно думаю я, довольно удобно устроившись в гостиной на трансфигурированной из кресла кушетке. Воспламеняющее зелье, сюрприз, очередной кошмар… и он еще говорил, что это я постоянно вляпываюсь в неприятности?!
Он присматривал за мной - а теперь я за ним. Забавно.
Но он спасал мне жизнь - а я?..
Скорее бы воскресенье.
Глава 6. Четверг, 27 ноября.
- Это что, новый вид пытки или магловское лекарство? Терпеть не могу горячее молоко, тем более с медом, - Снейп с отвращением смотрит на большую кружку молока, которую я перед ним поставил.
- Ну, если вам больше нравится кашлять… - я пожимаю плечами, стараясь сохранить равнодушный вид. Вроде подействовало - он осторожно поднимает кружку и, морщась, отхлебывает из нее мелкими глотками. Держит кружку он, как и вчера, двумя руками, согревая пальцы, но больше не напоминает этим ребенка - слишком уж утомленным выглядит.
Сейчас, склонившись над своим питьем, с пледом, наброшенным поверх мантии, он больше всего похож на хищную птицу. Ястреба. Ослабевшего, с подрезанными крыльями, посаженного на цепь - но по-прежнему гордого и… опасного.
Обычно, проснувшись, я заставал его уже одетым, но сегодня он пролежал в постели все утро и вышел из спальни, когда я уже доканчивал свой завтрак. Выглядел он совсем больным, ночной жар сменился такой слабостью, что все первое занятие он против обыкновения ни разу не поднялся со своего стула и, выполняя простейшее заклинание, чуть не выронил палочку. Школьники недоуменно переглянулись - оказывается, не только у нас с Макгонагалл его профессионализм не вызывает сомнений, а я промолчал, но, подойдя к его столу после урока, заявил:
- Я пойду к директору. Скажу, чтобы занятия отменили или перенесли - еще уроните, как Макнот, палочку в котел, а я таких защитных заклинаний не знаю.
Ей-богу, я не думал, что это произведет такой эффект, но стоило произнести эту фразу хотя бы ради того, чтобы увидеть, как он преобразился - сведенные ознобом плечи мгновенно распрямились, дрожащие руки стиснули край стола так, что побелели косточки, и запавшие глаза сверкнули таким огнем, что я невольно попятился.
- Поттер, можете не беспокоиться, я не сделаю этого даже в бессознательном состоянии, - яростно процедил он, и я отошел от стола, пряча улыбку, - того, что Блэкстон называет спесью, ему по-прежнему не занимать. А я теперь назвал бы это силой духа, которой хочется восхищаться даже безотносительно к тому, что он Снейп, как я когда-то, ненавидя его, восхищался его руками.
Хотя нет… пожалуй, уже не безотносительно. И, пожалуй, я наконец понял, что помогает ему держаться.
Его зелья. У него не осталось, как он сам сказал, ни прошлого, ни будущего, авроры ежедневно делают все, чтобы смешать его с грязью, школьники ненавидят, - но у него есть его зелья, в которых он разбирается, наверное, чуть хуже, чем господь бог в устройстве мира, и уже одно это дает ему право держаться с таким достоинством.
Сегодня я несколько раз ловил себя на том, что пристально наблюдаю за тем, как он работает. Попытался разозлиться на себя - можно подумать, за годы учебы не насмотрелся, - а потом сообразил - да, действительно, не насмотрелся. Никогда не рассматривал его на уроке - с чего бы? Нелюбимый предмет, ненавистный преподаватель. А теперь не могу оторвать взгляд: эта картина - Снейп, варящий зелья - завораживает.
Нужные ингредиенты он берет со стола не глядя. А с ножом, пестиком и ступкой обращается как… как с музыкальными инструментами - так легки, точны и изящны его движения. Ни одного лишнего жеста, ни заминок, ни судорожной поспешности - все размеренно, четко и плавно, как музыка. Он даже палочкой взмахивает, как этот магловский дирижер… черт, забыл фамилию… впрочем, куда там всем дирижерам вместе взятым до снейповской плавной стремительности.
А ведь они ничего этого не видят, понимаю я, глядя на школьников, уныло помешивающих в котлах. Не замечают, как мы в свое время. И, наверное, так же, как мы, считают его уродом.
Урод?.. Как легко в одиннадцать лет поставить знак равенства между внешностью и выражением лица - словно залепить себе на шесть лет глаза ярлыком и успокоиться на этом. И не видеть, не замечать в упор, как красиво это умное, гордое и властное лицо - красиво весьма своеобразной, но подлинной и несомненной красотой. Красиво даже сейчас… нет, не так - тем более сейчас, когда оно истончилось до прозрачности, и черные глубокие глаза кажутся огромными, и резче проступили морщины у рта и между бровей, а тонкие губы все в темных запекшихся трещинках.
Я бы сравнил его красоту с красотой северного склона Маттерхорна - или хищной птицы. Ястреба. Прирученного, но сохранившего гордый нрав и прежние повадки.
О том, почему я увидел это сейчас, я предпочитаю не думать, как и о том, что делать с этим новообретенным знанием, особенно если в воскресенье Дамблдор опровергнет мои зыбкие предположения.
