Если бы все эти двадцать лет она сходила с ума от беспокойства так, как сейчас, она давно оказалась бы в больнице святого Мунго в отделении для неизлечимых сумасшедших. Все эти годы она, как всякая любящая жена, волновалась, но не очень. Сейчас что-то было не так. К привычному чувству беспокойства примешивалось ещё нечто такое, чему Джинни пока не могла дать объяснения.
Она попыталось читать, но не понимала смысла прочитанного. Взялась за вязание, но спицы валились у неё из рук. Тогда Джинни решила заглушить беспокойство домашней работой. Она отправилась в сад, взялась приводить в порядок клумбу, но через четверть часа поймала себя на том, что сидит на скамеечке с лопаткой в руке и тупо смотрит в землю, не отличая сорняков от роз. И эту работу пришлось бросить, Джинни даже не стала убирать скамеечку и садовые инструменты — домашние эльфы подберут.
Вымыв руки, Джинни решила приготовить все свои любимые блюда и, не торопясь, со вкусом отобедать. Эта идея сначала ей так понравилась, что она радостно отправилась на кухню, составляя в уме меню будущего обеда, но вдруг представила, как будет сидеть за семейным столом одна, помрачнела и вернулась в гостиную, захватив йогурт и кусок кекса.
Усевшись в любимое кресло Гарри, Джинни поставила подносик с импровизированным обедом на пол и стала разбираться в себе.
«Что происходит? Что не так?» — напряжённо думала она, перебирая события недавних часов. И вдруг до Джинни дошло, что её грызёт. «Да ты, душа моя, просто-напросто ревнуешь!» — с удивлением подумала она. «Ну да, ревную, и что здесь такого? — продолжила Джинни внутренний диалог, — что же здесь такого? Все женщины ревнуют!» «А раньше почему не ревновала?» — ехидно спросило её второе я.
Тут Джинни задумалась. «И правда, почему?».
Личная жизнь Джинни сложилась так, что Гарри был её первым и единственным мужчиной, других сексуальных партнёров у неё просто не было, школьные обжимания по углам и поцелуйчики, понятно, были не в счёт. В семье о сексе говорить было не принято, в Хогвартсе учителя эту тему тоже не затрагивали. Поэтому после свадьбы у Гарри и Джинни всё получалось как бы само собой, точнее, Джинни никогда не задумывалась над тем, насколько хорошо и правильно то, что она делает в постели. Гарри с женой на эту тему никогда не говорил и никаких намёков на то, что он чем-то недоволен, никогда не делал. Вот Джинни об этом и не думала. Ну, не думала, и всё! А теперь вот задумалась, и стало ей нехорошо.
«А вдруг я делаю всё не так? Откуда я знаю, как надо правильно? Вдруг он только терпит меня, а по-настоящему удовольствие получает с другими женщинами? Его же никогда нет дома! То он в своей академии, то ловит тёмных тварей, то живёт в Хогвартсе, потому что он директор и так принято. А она рядом с ним!» Услужливая память тут же вызвала образ Гермионы такой, какой её видела Джинни в последний раз — в дорогом костюме, тщательно причёсанная, с неброским, но точным макияжем… «А ещё дорогущие туфли, бриллиантовые серьги и кольца…, — тосковала Джинни, — уж она-то точно знает, как надо, и всё умеет… Конечно, Гарри с ней лучше…»
Расстроенной Джинни не приходило в голову, что судьба Гермионы была почти точной копией её собственной, и приобрести внебрачный сексуальный опыт ей было негде и некогда. Но когда женщина ревнует, здравый смысл отступает на самый задний план.
«Так вот в чём дело! — мрачно подумала Джинни, — оказывается, дело вовсе не в беспокойстве за Гарри, хотя и в нём тоже. На самом деле меня корёжит из-за Гермионы… И что с этим делать? А что с этим вообще можно сделать?»
Она вскочила с кресла и нервно зашагала по гостиной.
Испуганный Добби, который никогда не видел хозяйку в таком состоянии, незаметно убрал поднос с кексом, до которого Джинни так и не дотронулась.
«И поговорить ведь не с кем!» — тоскливо думала она, вновь садясь в кресло.
Поттеры были знакомы со многими волшебными семьями, но особой дружбы не водили ни с кем. Во всяком случае, нечего было и думать, чтобы рассказать кому-нибудь о своих проблемах.
Оставался только один путь — поговорить с матерью. Ей Джинни тоже не хотела рассказывать такие интимные вещи, но выхода не было: больше некому, а держать в себе это Джинни больше не могла.
Она быстро оделась, взяла с полки вазочку с летучим порохом, кинула горсть в камин и выкрикнула «Нора!»
* * *
В последние годы Джинни бывала в «Норе» нечасто, в основном, в дни рождения родителей или в другие семейные праздники, которые почему-то случались всё реже. Впрочем, понятно, почему. Дети выросли, разлетелись по свету, у каждого своя жизнь, своя семья… Нет, конечно, дети не забывали родителей, и Артур и Молли Уизли не чувствовали себя заброшенными, но удел стариков в Британии — доживать свой век в одиночестве. Джинни знала, что в других странах это не так, там дедушки и бабушки играют важнейшую роль в воспитании внуков. Может, это было и правильно, но, после того, как младшая, Джинни, вышла замуж и перебралась в свой дом, «Нора» опустела и оказалась неожиданно большой. Джинни помнила, как в детстве страдала от того, что не могла найти место, чтобы хоть немного побыть одной — двери в комнаты детей закрывать было не принято. Теперь же детские комнаты стояли аккуратно прибранными и пустыми. Миссис Уизли переделали их в гостевые, но и гости в «Нору» заглядывали нечасто.
Сейчас в столовой было пусто. Джинни взглянула на часы. Стрелка мистера Уизли показывала «На работе», а стрелка миссис Уизли — «Дома».
— Мама! — позвала Джинни, — ты где? Это я…
— А-а-а, дочка, хорошо, что приехала! — раздалось в ответ откуда-то сверху, — подожди, я сейчас спущусь, ноги-то уже не те!
Джинни знала, что мать любит пожаловаться на здоровье, но для своего возраста на диво энергична, хоть и слегка располнела. Миссис Уизли, подобно румяному, седому колобку, стремительно каталась по дому, наполняя его смехом, весельем и радостью. А вот Артур Уизли заметно сдал. Нет, он по-прежнему работал в министерстве, получил повышение по службе и прибавку к жалованию, по-прежнему интересовался магловскими приборами, но как-то внезапно превратился в чудаковатого старичка. А ещё он стал жаловаться на сердце. Целители в госпитале святого Мунго только пожимали плечами, тогда миссис Уизли отвела мужа к магловскому кардиологу. Там Артуру сделали все возможные анализы и выписали массу лекарств, которые нужно было принимать постоянно, причём по часам. Артур сначала их принимал из любопытства и из интереса ко всему магловскому, но когда явного улучшения не наступило, постепенно забросил препараты один за другим. Мисс Уизли со вздохом убрала лекарства в стол и стала думать, как залатать непредвиденную дыру в бюджете, образовавшуюся из-за столкновения с магловской медициной.
Молли бодро сбежала по лестнице и обняла дочь. Она была в старенькой, знакомой кофте, и, прижавшись к ней носом, и, ощутив знакомый запах сухих духов и ванили, Джинни не выдержала, спрятала лицо у матери на груди и расплакалась. Миссис Уизли обняла Джинни за плечи и молча ждала, пока слёзы дочери иссякнут.
В последний раз шмыгнув носом, Джинни оторвалась от материнской кофты и отвернулась, вытирая глаза.
— Наконец-то это случилось, — спокойно заметила миссис Уизли, — я уж грешным делом думала, что не доживу. Конечно, я знала, что у тебя сильный характер, но чтобы настолько…
Ну, кто она? Жалуйся…
— Мама!
— Ну что «мама», что «мама»? Каждый из нас считает себя и свою судьбу единственной и неповторимой, а в общем-то… Если дочь в слезах прибегает к матери, чего она, между прочим, ни разу не делала за прошедшие двадцать лет своего брака, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Ясное дело, речь пойдёт о другой женщине. Ну, и кто она?
— Гермиона…
— Откуда ты знаешь?
— Он сам сказал. Помнишь историю со скрижалями Грин-де-Вальда? Перед её развязкой Гарри трансгрессировал, чтобы предупредить меня об опасности, ну и про Гермиону рассказал…
Собираясь к матери, Джинни прокручивала в уме предстоящий разговор, вопросы и ответы, она ожидала чего угодно, но не такой реакции миссис Уизли потому что та быстро спросила:
— А Рон знает?
Джинни растерялась. Погружённая в свою беду, она совсем забыла, что и у Гермионы есть муж, и этот муж — её родной брат! Она забыла, а мать сразу же подумала о сыне. «Ну, на то она и мать…», — подумала Джинни.
— Понятия не имею, — сказала она. — Гарри мне сказал тогда, что любит двух женщин: меня и Гермиону, и не может сделать выбор. Вообще-то, я всегда догадывалась, что рано или поздно это случится, пыталась готовиться, но, оказалась, не смогла. Мама, я не знаю, что мне теперь делать! Между мной и Гермионой нет никакого сравнения! Она умная, смелая, красивая, с ней Гарри пережил все свои приключения, она всегда рядом с ним, а я… А мне… А мне и на весы бросить нечего… Я просто курица! — На глазах у Джинни опять выступили слёзы.
