- Ничего я не забыл, чёрт меня подери, но Вы задели какую-то странную точку внутри меня, и мне стало в который уже раз невъебенно… больно. Вот я и заорал.
Северус продолжал, склонившись к самому уху мальчшки:
- Простату, мальчик мой, всего лишь простату.
А вот сейчас тебе можно будет и покричать, но смотри у меня, немного. Особо не увлекайся.
- Чё, правда?
- Ну скоро ты, Северус, закончишь осмотр моей мягкой игрушки? - как можно жеманнее спросил Люциус, тем самым выдавая себя.
- Нет ещё, - озабоченно буркнул Снейп, приподнимающийся уже на обеих руках, - у юноши полипы, и это в таком цветущем возрасте! А всё ты, Люциус, со своими изнасилованиями.
- И это моя бедная мягкая игрушка, избалованная, как принц из сказки, здесь, у меня. Ну кто бы мог подумать, что от половых сношений могут вырасти «политы»?
И где это написано, Северус? - словно проснувшаяся некстати, среди уже февральской ночи птичка, пропел Малфой.
- Связь с насилием прямая. А написано о полипах в любой колдомедицинской энциклопедии. Там указано, что от длительных изнасилований ещё несложившегося организма в прямой кишке или вагине вырастают полипы. Полипы, Люциус, а не политы. Запомни хотя бы это, раз не можешь или не хочешь обращаться с подростком по-человечески.
- Ну не просить же мне прощения у моего раба, мягкой игрушки! Что сделано, то сделано.
Я и не знал о возможности наличия в анале каких-то «политов».
Глава 15.
- Вот именно, что не знал, - а стоять на вытянутых руках, удерживая на плечах вес наетых боков и задницы Гарри, Снейпу было всё труднее, - Но не аппарируешь же ты с Гарри в клинику имени св. Мунго, чтобы ему там безболезненно, но за деньги, диссольвировали полипы, раз ты жену отказываешься лечить.
- Нет, конечно, ещё деньги за этого паршивца платить, а жена мне больше не нужна… такая. Когда моя игрушка вся зарастёт «политами», я отдам её Повелителю. То-то Ему будет развлечение и радость!
- Какая же ты скотина, Люциус Малфой!
- Да уж какая есть, таким на свет появился, хитрющим, злым, бесчувственным, продажным… Так, что ли, Северус?
- Меня не интересует, каким ты появился на свет. Меня больше занимает другой вопрос - как из чистокровного мальчика из безупречной и непревзойдённой по уровню нравственности семьи, с хорошим, благородным наставником вырастает такая свинья.
- Впрочем, нет, не отдам… пока. - Малфой просто проигнорировал последнюю фразу Снейпа, - Покуда мне нравится моя игрушка, а она мне о-о-очень нравится. У Лорда есть Бэлла, а у меня - всего лишь некрасивый подросток, но он очень сексуальный. К тому же, он грязный, как Дементор.
- Но это же по твоей вине. Я только одного не понимаю, зачем было оборудовать прямо рядом со спальней таукую роскошную ванную, если ей никто не пользуется?
- А это для эротических водных фантазий с моей мягкой игрушкой.
Ты не думай, я дам ему вымыться прежде, чем ловить рыбку в мутной воде. О, какое bonmot!
- Да так говорят пацаны с нашей улицы, когда идут ловить бычков в пруду.
- Что, друг сердешный, отлегло? Стало легче, я спрашиваю?! Отвечай же!
- Да хуй его знает, то вштырит не по-детски, то отпустит… малость, так, что я и говорить могу. А это, знаете ли, мой мучитель Люциус, большое счастье - мочь говорить.
Гарри разошёлся вовсю и полностью вошёл в роль страдальца из-за сраных придуманных полипов.
… А разве он в действительности не был страдальцем?
- Но оставим наши словопрения, мне ещё Гарри полипы прижигать.
Северус уже истомился под весом диетически обработанного Поттера.
- А это больно? - оживился Люциус.
- Да, представь себе, это очень больно, так что мальчик будет кричать. Советую тебе на время удалиться из твоего укрытия, а то наслушаешься первосортной брани.
Северус выбрал уже угол максимально частого и удобного задевания простаты милого мальчика и ворвался в него вновь, прошептав одно лишь:
- Кричи! Громче кричи!
Гарри не стоило уговаривать - с первыми же правильными фрикциями он закричал громко, с надрывом, с неизвестными Северусу модуляциями.
А лорд Малфой не покинул галерею… так, на всякий случай, сидит себе, гладит по головке какую-то спящую птичку и не нарадуется - его мягкой игрушке больно настолько, что она кричит не своим голосом.
Наконец, оба молча, как герои сдерживая подступившие стоны наслаждения, кончили почти одновременно, и Северус не без удовольствия ощутил облегчение, когда Гарри соскользнул с него.
Снейп еле слышно прошептал:
- Гарри, я должен поджечь твою кожу на пальце, чтобы пахло палёной плотью.
- Валяйте, профессор, боли я уже не боюсь, а здесь всего лишь чёртов палец. А на руке или на ноге? Лучше бы на ноге, тогда я совсем ничего не почую. Хожу-то я босиком, вот ноги и загрубели.
Сказано - сделано.
- Фи, какой мерзкий запах!
- А это последняя фаза прижигания полипов, с лекарством. Но тебе же это совершенно неинтересно, правда, Люциус?
- Да уж. Вот только пахнет уриной.
- Ты что, Малфой, до такой степени сноб, что не можешь даже произнести слова «моча»?
- Оно мне неприятно.
- Больше я с тобой за один стол не сяду - мне неприятен ты, и я хочу расторгнуть нашу сделку… Нет, сделка остаётся в силе.
- Ради Гарри, ради этих редких, но таких ценных встреч и соитий под любым предлогом прямо под носом у Люциуса. Да, и ещё ради такого необходимого осмотра Гарри каждое утро.
- Ну зачем же, зачем так жестоко, за одно-единственное слово - и не сядешь. А как же твои любимые молочные поросята? Отныне тебе будет отводиться часть разрезанного при тебе же поросёнка. Это, чтобы ты не боялся заразиться.
- Не нужны мне твоми деликатесы, как и ты сам, Люциус! Меня и в Хогвартсе отлично и разнообразно кормят.
- А вот это можно посчитать за оскорбление! Я терпел, когда ты называл меня бранными словами, но отказать мне в праве гостеприимства - это уже совсем не дело.
- Да считай мои слова хоть чем угодно, я чертовски устал после операции.
При этих словах Северус весело подмигнул Гарри.
… Снейпа по-прежнему звали на пышные обеды, но он по-прежнему не приходил.
Весёлое время настало для милорда, завтракавшего и обедавшего с почти безумной супругой и страшно её боявшегося. Ланч для миледи растягивался в череду съеденных куриц, булочек, яиц пашот, вот только с молочными поросятами вышла заминка, домашние эльфы отказывались готовить их для неё, а приказывать миледи не имела права.
Но милорд не просто так боялся супругу - она в порывах бешенства, порой находившего на неё совершенно беспричинно, действительно обладала недюжинной силой и ловкостью. Она то роняла скатерть на колени супругу, то избивала его до синяков, слава Мерлину, на теле, не на лице, не прикрытом богатой одеждой.
Аппетит у неё не иссяк, напротив, её раздавшийся желудок вмещал уже иногда целую индейку и впридачу кусок свинины ли, говядины - ей было всё равно. Кухонные домашние эльфы с ног сбились потому, что будучи в памяти, она любила поесть… очень-очень много.
В припадках она развлекалась, как игрушкой, мужем.
Она перестала влезать в корсеты, вернее, в магической Британии не производилось корсетов таких размеров, для уже бесформенных женских тел. Миледи всегда сопровождал запах пота, так как она перестала вмещаться даже в роскошную ванну, и запах чая, который она постоянно пила в своих апартаментах со сдобными булочками в перерывах между «ланчами», и стойкий дух каких-то притирок и простейших медикаментов.
Теперь миледи Малфой внушала только страх и отвращение. Муж прятал её даже от Лорда, а тот недоумевал, куда подевался член Среднего Круга и - вот уж небывалое дело! - даже Звать его перестал. Ну пропал человек, погиб в каком-то рейде.
А Нарциссе только того и надо было, а то этот непрекращающийся зуд на левом запястьи, где - о, ужас! - татуировка.
Так она воспринимала сводящую с ума боль тех отчаявшихся и решивших скорее умереть, чем принимать участие в кровавых оргиях… Но не выдержит один, второй, кто-то, посмеявшийся над былой затеей о смерти, сорвётся на пятом, максимальном уровне Зова, и все приползали получать заслуженное наказание в виде пыток и издевательств от сотоварищей с более крепкими нервами, пока не были прощены самим Повелителем.
В такой нервозной ситуации, в которую попал милорд Малфой, было не до идей о мучительстве или чистой мужской любви со Снейпом. Жена причиняла с каждым днём всё больше хлопот и невольно, но требовательно заставляла тратить всё больше денег хотя бы на пропитание вечно алчущей пищи женщины.
Вскоре ей понадобилась «сиделка», да для чего! Просто, чтобы нарезать пищу на более-менее удобоваримые куски и довольно брезгливо забрасывать их в широко открытый рот миледи.
Ещё бы юной, тоненькой, абсолютно некрасивой девушке не брезговать такую махину, ведь Люциус платил ей несколько галеонов в месяц и был этим обстоятельством весьма доволен. Нашёл, мол, простушку-ведьму.
