Экспериментами в лаборатории? Расчетами и прогнозами?
- Привет, Гарри, - нет, это не великая ведьмовская интуиция. Скромный маггловский определитель номера, который когда-то был роскошью, а теперь - одна из функций «по умолчанию».
- Привет, нацбез, - если бы Гарри мог, он бы нарисовал после слов смайлик.
- Надо встретиться. По поводу Драко Малфоя.
- О’кей, - согласился Гарри после краткой паузы. Повод его насторожил. Но Гермиона не будет ничего говорить по телефону. - Во сколько ты сможешь?
- А ты?
- Я - в любое время после пяти. Я сегодня холостой человек; Драко у себя на приеме.
- Отлично, подъезжай за мной в шесть. Тебе удобно?
- Вполне. Мио… - Гермиона терпеливо ждала. Поколебавшись, Гарри все же спросил: - А так ты ничего не скажешь?
- Лучше при встрече. Потерпи до вечера, Гарри, ага? Всего тебе…
Нажав на кнопку отбоя, аврор все-таки нарисовал на дисплее смайл. Двоеточие и скобочка.
Точка, точка, запятая: вышла рожица кривая.
Вечер впереди явно сулил кривую рожу.
* * *
Наконец эти занудные лекции закончились. Гарри с облегчением спрятал в нагрудный карман изрисованный блокнотик, в котором появились шесть Сириусов и одна жертва аборта, подписанная «Малфой» - к счастью, она не двигалась, забросил в папку принципиарное перо и зачарованный пергамент, на котором писались все лекции (к вечеру записи исчезали), и пошел к выходу, сразу же попрощавшись с Лукасом.
Возле двери в коридоре, той самой, обитой истрепанными лентами, его ждал человек. Высокий рост, стать, темно-бордовая роба, черная мантия с красной подкладкой…
Трость с серебряным набалдашником и холодные серые глаза. Люциус Малфой, Мистер Айсберг собственной персоной.
Гарри молча смотрел на отца Драко, предоставляя тому необходимость заговорить первым.
- Мистер Поттер, - учтиво сказал старший Малфой. Старый лис умел быть обаятельным, когда сильно этого хотел. - Я бы хотел с вами поговорить.
- Говорите, - пожал плечами аврор.
Проходившие КПК вместе с Гарри маги с любопытством приостанавливались, смотрели на странных собеседников, оглядывались и выворачивали шеи, уходя.
- Не хотелось бы делать это здесь. Вы не пригласите меня… - тут Малфой сделал красноречивую паузу, - в ваш с Драко дом?
- Не уверен, что этого бы хотелось МНЕ, - произнес Гарри с легкой насмешкой. - Впрочем, зависит от того, что именно вы хотите мне сказать. Не желаете сделать чистосердечное признание об убийствах, совершенных на службе у Волдеморта?
- Ха-ха, - раздельно сказал Люциус Малфой. Самообладание ему все же изменило: - А ключ от моего сейфа в Гриннготсе и портключ до Малфой Мэнора вам не дать?
Гарри еще раз пожал плечами и пошел мимо бывшего УпСа.
- Стойте! - и все-таки властности в голосе лорда Малфоя было столько, что Гарри невольно приостановился. - Мистер Поттер… - сэр Люциус понизил голос и заговорил теперь мягко и вкрадчиво: - Мне нужно рассказать вам кое-что… о Драко.
Аврор недоверчиво повернулся к отцу своего любовника и спросил:
- Рассказать о Драко что-то, чего не знаю о нем я?
- Думаю, да, - старший Малфой кивнул, мимолетно проведя по своей щеке набалдашником трости.
- Хорошо. Пошли, - сказал Гарри и с тоской посмотрел на серебряную змею.
Глава 12
«А мы его сделали, парни,
И небо упало на берег».
Слова военной песни звучали у Гарри в голове.
Все они ее пели.
… Фред, Джордж, Чарли, Билл; Рон и Гермиона, конечно же. И Оливер Вуд, и Невилл, и Колин Криви, увязавшийся за ними, как его ни гнали.
Тумаками гнали, пинками… но у него оказался хороший голос. Чистый, высокий, совсем детский, мальчишески-ликующий. Он пел - и все вспоминали о жаворонке, заливающемся трелью над степью в высоком холодном весеннем небе, чуть-чуть подкрашенном голубой краской.
Ли Джордан сочинял залихватские рэпперские «кричалки», их хорошо было орать, когда было страшно, или после операции, тщательно спланированной и сумбурно проведенной; но когда ты сидел с друзьями плечом к плечу у огня, лучше всего пелись наивные военные романсы Колина.
О том, что ты вернешься домой, «к семейному очагу», и твои родители встретят тебя, и ты сядешь у камина в запыленном плаще, положишь на подлокотник исцарапанную палочку («лак на дереве стерся, и зарубки, как шрамы…»); девушка, ждавшая твоего возвращения, будет смотреть на тебя восхищенно («ах, знала б ты, родная, что я не тот герой»), а ты протянешь ноги к огню и скажешь: «Ох, как здесь хорошо».
А мы его сделали, парни…
Люциус Малфой всю войну и еще некоторое время после нее просидел в Азкабане, так и не приняв участия в боевых действиях. Жаль: будь он на свободе, обязательно нарвался бы на пожизненное. Должен был нарваться, если есть на свете справедливость. Может, еще и на конфискацию имущества - это было бы оптимально.
Гарри нутром чуял в нем врага: врага не идеологического (хотя это тоже) - врага кровного. Рожденного врагом и собиравшегося продолжить род врагов.
Он был сделан из другой материи: весь, до последней косточки, до последней капли крови. Он жил на свете для того, чтобы Люциусу Малфою и его близким родственникам жилось хорошо, и для этого - Гарри не сомневался - сделал бы все: убил, украл, предал… Поджег детский приют и отнял медяки у слепого.
Единственной точкой отсчета и мерой всех вещей для него был он сам. И, может быть, его родные.
Выходя из камина, Гарри спросил себя, не демонизирует ли он Малфоя. И ответил уверенно: нет. В Люциусе Малфое не было ничего, выходящего за обычные человеческие рамки. Просто он жил в мире, вышедшем из рамок давно.
Остановившись у дивана, расположенного как раз напротив камина, аврор повернулся к гостю. Бывший Упивающийся Смертью стоял у камина и рассматривал их гостиную.
В этом коттедже была стандартная планировка: гостиная, крохотная прихожая с лесенкой, ведущей на второй этаж, кухня с чуланом для хранения продуктов; наверху две спальни, одна ванная комната и рабочий кабинет.
Вторую спальню оборудовали под кабинет для Драко: это была единственная перепланировка, которую можно было осуществить в таких условиях. Никаких библиотек, бильярдных, комнат для гостей, никаких комнат отдыха и тайных комнат в доме не имелось. Все было по-спартански просто и предельно функционально.
Должность, которую занимал Драко, позволила обогатить интерьер картинами (может, даже представлявшими художественную ценность, Гарри в этом не разбирался); облагородить стену над камином длинным узким кинжалом (жалкая потуга на хороший вкус: «Эй, видите, хозяева этого дома - не простые люди», - и намек на будущую коллекцию) и заставить полки в шкафу кое-какой посудой (обеденным сервизом на 18 персон, толстостенными рюмками и набором удлиненных бокалов с золотыми ободками - подарок чешской делегации).
Свой вклад в создание уюта внес и Гарри, принеся из дома на Гриммаулд-плейс пылившиеся на чердаке серебряные вилки, ложки и чайные ложечки, избегнувшие загребущих рук Мундугнуса Флетчера; маленький волшебный фонтан в виде холма с водопадом, теперь услаждающий взоры хозяев в гостиной; и пару хорошо сохранившихся ковриков, которые постелили в спальне у сдвинутых кроватей. Из министерской квартиры Гарри вывез стол, полочки для дисков, шкафчик для бумаг, две лампы, одну с абажуром, другую - обычную «дневного света», крутящийся стул, скрипучее кресло с продранной обивкой и родной, за два с половиной года успевший устареть компьютер.
Словом, жить в доме было можно, но для привычного к роскоши аристократа такая жизнь показалась бы… убогой.
Так оно и вышло.
Люциус Малфой оглядывал гостиную дома, в который попал, с презрительным любопытством и едва скрываемой усмешкой, и Гарри, остро прочувствовав под этим рентгеновским взглядом и блеклость лежащего на полу однотонно-зеленого ковра с жестким ворсом, и скудость меблировки, состоящей только из дивана, кресла и шкафа с застекленными дверцами, две полки которого занимали сервиз и рюмки с бокалами, а две были пустыми, - подумал с внезапной яростью: «Пусть только скажет хоть что-нибудь… Пусть только скажет хоть слово».
Люциус Малфой не сказал ничего. Осмотрев место, где жил его сын, и сделав для себя неозвученные выводы, он направился к креслу, протер обивку белым платком («Вот сволочь!» - подумал оторопевший Гарри) и уселся, поставив трость на пол рядом с ногой.
Одарив аврора ледяной улыбкой, он начал:
- Итак…
- Выпить не предлагаю, - перебил Гарри.
Он стоял, покачиваясь на пятках, запустив большие пальцы за пояс брюк. На нем была маггловская одежда - лишь сверху накинута аврорская мантия, и сейчас Гарри был этому рад. Не хватало ему состязаться в искусстве ношения робы с чистокровным аристократом Люциусом Малфоем.
Регламент предписывал посещать занятия в министерской униформе, в робе и мантии, но Гарри носил то, что ему было удобно. В брюках он чувствовал себя уверенней, чем в бабском балахоне, задирающемся на голову в мгновение ока (да-да, вспомним старину Снивелли).
