— Всё в порядке, профессор, — твёрдо перебил её Гарри, довольный тем, что голос не дрожит. Обычно он никогда не перебивал профессора Макгонагалл, но теперь почти запаниковал при мысли, что она станет извиняться перед ним. Это пугало его почти так же сильно, как разговор о Невилле.
Должно быть, что-то отразилось на его лице, и в её глазах промелькнуло понимание.
— Профессор Снейп объяснил, почему он взял вас под опеку? — спросила она, меняя тему.
Гарри кивнул.
— Он сказал, что только он один свободен. Я знаю, что вы с профессором Дамблдором были заняты.
Макгонагалл кивнула. Гарри показалось, что теперь она почувствовала облегчение, и не мог винить её за это. Должно быть, это была настоящая проблема — решить, что с ним делать, но не то чтобы он не привык к этому: каждый раз, когда Дурсли уходили из дома, поднималась возня в поисках кого-нибудь, кому можно было бы сплавить его, если миссис Фигг не было поблизости.
— Совершенно верно, — сказала Макгонагалл через мгновение. К ней уже начала возвращаться прежняя оживлённость, и она стала гораздо больше походить на саму себя. — Я знаю, что вы с профессором Снейпом не всегда ладили, но верю, что он был… — она сделала паузу, словно подыскивая подходящее слово. — …терпимым?
Гарри кивнул. Снейп был более чем терпимым — для Снейпа.
— Вообще-то он вёл себя очень прилично, — честно признался Гарри, недоумевая, к чему всё это клонится.
Макгонагалл немного расслабилась.
— Я хочу, чтобы вы знали, что можете прийти ко мне, если у вас возникнут какие-то проблемы в будущем, Гарри, — по-прежнему мягко и ласково сказала она.
Гарри с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. Он любил строгого профессора (хотя, конечно, никогда не признавался в этом Рону), но никогда не считал её своим доверенным лицом. Особенно после того, как она на первом курсе проигнорировала Рона, Гермиону и его самого, когда они рассказали ей, что кто-то пытается украсть философский камень.
— Да, профессор, — всё, что сказал Гарри.
***
После этого короткого разговора учителя, казалось, были рады оставить его в покое. Даже Люпин отказался от своих попыток дружески поболтать с Гарри. Снейп пристально наблюдал за ним в классе, но в остальном вёл себя практически как обычно.
Семестр шёл привычным ходом — домашние работы и тренировки по квиддичу. Хотя уже темнело рано, Гарри каждый день выскальзывал из замка, чтобы покормить Сопелку, но старался вернуться до ужина. У него было смутное ощущение, что выходить после наступления темноты нежелательно, однако он никого не спрашивал напрямую, опасаясь, что ему вообще это запретят. Он также не мог рисковать в обеденный перерыв — Снейп напомнил ему в тот день, когда они покупали новые вещи, что запретит Гарри играть в квиддич, если он пропустит обед.
Сопелка, со своей стороны, быстро становился лучшим другом и доверенным лицом Гарри. Рон и Гермиона были поглощены какой-то драмой из-за крысы Рона и кота Гермионы. Гарри также было неловко говорить с ними о своих размышлениях: не хотелось, чтобы они сделали ошибочные выводы и опять побежали к преподавателям.
Сопелка же не осуждал и был привязчивее, чем Хедвиг. Гарри предположил, что собаки просто ласковее. Часто после обеда Гарри сидел, свернувшись калачиком, под деревом с гигантской собакой в обнимку, особенно когда становилось холоднее.
Кровать, которую обычно занимал Невилл, убрали из спальни, и через несколько дней даже не казалось странным, что их осталось только четверо. Гарри расстроило, как быстро отсутствие Невилла стало привычным, как будто они каким-то образом предавали его память.
Преподаватели по-своему оправились от шока. Уроки Макгонагалл стали менее трудными, чем в прошлом году, а Снейпу, хотя он и не был тем, кого можно было бы назвать хорошим, не доставало той жёсткости, которой отличались его уроки до смерти Невилла. Дамблдор по-прежнему посматривал на Гарри, когда тот был в Большом зале, но это было единственное место, где Гарри когда-либо видел директора.
Однако Гарри становилось всё труднее заниматься. Временами казалось, что нет особого смысла заканчивать домашнее задание или появляться на тренировке. Иногда подъём по утрам требовал титанических усилий. Он всё время чувствовал себя уставшим.
Отчасти это объяснялось тем, что Гарри спал не больше часа или двух в сутки. Часто он не помнил своих снов, просто просыпался, чувствуя, как на него давит страшная тяжесть. В некоторых снах он следовал за кем-то — и никогда не был уверен, за кем именно, — но никак не получалось догнать их: они выходили из комнаты в тот момент, как Гарри входил в неё.
Иногда ему снились ужасно яркие сны о дяде Верноне или тёте Петунии, которые заставляли его вылезать из постели в относительную безопасность гостиной, где он пытался подремать пару часов перед завтраком в одном из потёртых кресел.
В октябре на завтраке Хедвиг принесла ему записку.
«Мистер Поттер.
Мадам Помфри ждёт вас сегодня после занятий. Она проверит ваш вес, и я попросил её оперативно осмотреть вас, чтобы убедиться, что ваши старые травмы зажили должным образом.
Предполагая, что вы набрали достаточный вес, думаю, разумно прекратить приём стимулятора аппетита, но, пожалуйста, не пропустите ни единого приёма пищи.
Профессор Снейп».
***
Мадам Помфри вела себя вполне нормально, когда вечером, после занятий, Гарри появился в Больничном крыле. Её отношение к нему не изменилось, она задавала вопросы тем же профессиональным тоном, что и всегда. Гарри расслабился, успокоенный её серьёзным поведением.
За несколько недель, прошедших с тех пор, как Снейп провёл осмотр, Гарри, по словам мадам Помфри, набрал почти стоун{?}[Стоун — британская единица измерения массы, равная 14 фунтам или 6,35029318 килограммам (прим. пер.)].
— Зелье профессора Снейпа всегда помогает в таких случаях, — она улыбнулась, прочитав цифры.
Гарри кивнул.
— Значит, я могу продолжать играть в квиддич? — спросил он с некоторым беспокойством.
— Если это необходимо, — вздохнула медиковедьма и провела над ним волшебной палочкой. — А теперь помолчи ещё немного.
По крайней мере, она не попросила его раздеться, иначе это слишком напомнило бы осмотр, с которого всё началось.
— Могу я взглянуть на твою руку? — неожиданно спросила она.
— Мою руку?
— Правую, — ответила она, взглянув на клочок пергамента.
Гарри протянул руку. Он иногда замечал, что она и вправду болела, когда шёл дождь или приходилось писать длинные эссе.
Мадам Помфри направила палочку на его кисть. Костяшки пальцев Гарри окружило красноватое свечение. Медиковедьма кашлянула.
— У тебя артрит в этих суставах. Они распухают?
— Иногда, я всё гадал, почему, — Гарри пожал плечами. — Но как у меня может быть артрит? Я думал, что только у стариков так бывает.
— У них тип артрита, который возникает из-за износа. Твои же суставы и кости были раздроблены. Они зажили, но не так хорошо, как следовало бы, и теперь воспалились, — она пристально посмотрела на него. — Они когда-нибудь были правильно сложены?
— Правильно сложены? — переспросил Гарри.
Похоже, такого ответа мадам Помфри оказалось достаточно.
— Самое лучшее, что я могу сделать, — она сердито фыркнула, — это удалить кости и вырастить их заново, на этот раз как следует.
— Нам обязательно делать это сегодня вечером? — Гарри содрогнулся. Ему пришлось пройти через подобную процедуру в прошлом году, когда Локхарт лишил костей его руку (теперь он пожалел, что Локхарт проделал это не с той рукой), и это было очень неприятно.
— Нет, не сегодня, — мадам Помфри вздохнула. — Мне бы хотелось, чтобы у тебя была возможность подольше поспать утром, поэтому лучше всего мы сделаем это в пятницу или субботу вечером, — она взмахнула волшебной палочкой, призвав большую книгу, которая со стуком открылась на столе рядом с ней. Мадам Помфри пролистала страницы, помеченные октябрём. — Да, следующая суббота вполне подходит. Приходи после ужина и, если захочешь, возьми с собой что-нибудь почитать.
