— Нам, старикам, так приятно смотреть на молодежь, — кокетливо сказала Амбридж, легонько и как бы невзначай касаясь руки мистера Скримджера.
— Долорес, кто тут старик? — возмутился мэр Хогсмида. — Это вы обо мне?
— Да нет, Руфус, это я так, — вздохнула Амбридж. — Где мои семнадцать лет…
— На большом Каретном, — отозвался знакомый хриплый голос за ее спиной. Амбридж нервно обернулась: кресло позади занимал давешний плечистый красавец из гей-клуба.
— Ах, — побледнела она. — И вы здесь? Что вы тут делаете, мистер?
— Билл меня зовут. Повышаю культурный уровень, — он вытянул изо рта жвачку и прилепил ее большим пальцем под кресло Амбридж.
— Вам это не помешает, — съязвила Амбридж. Она вздернула нос и отвернулась от проклятого красавца: пусть знает, что она — женщина культурная.
Альбус Дамблдор нервно огляделся.
— Где Геллерт? — спросил он у Аберфорта. Оба сидели в шестом ряду.
— Ты хоть минуту можешь прожить без Геллерта? — взвился капитан.
— Это все ты виноват. Ты меня задержал, и нам достались Мерлин знает какие билеты, — директор поправил очки и осмотрел зал, но в полумраке лица были трудно различимы.
— На балконе твой Геллерт, — буркнул Аберфорт. — Тише, сейчас наши выйдут.
— Поприветствуем коллектив Студии Современной Хореографии «Хогвартс»! — раскатился по залу голос ведущей конкурса.
— Где сидит жюри? — деловито спросил Дамблдор.
— Альбус, только попробуй, — угрожающе прошипел Аберфорт. — Никакой магии, никакого вмешательства, пока…
Внезапно свет на сцене погас. Наступила почти полная темнота. Начавшаяся было музыка оборвалась. В зале раздался недоуменный свист зрителей.
— Прошу прощения, уважаемые гости, уважаемые члены жюри. Техническая неполадка, — растерянно сказала ведущая.
— Началось, — проворчал Аберфорт.
Амбридж почувствовала на своей груди крепкие мужские ладони — сидящий сзади соблазнитель, не долго думая, воспользовался темнотой.
Она хотела было возмутиться поведением нахала, но передумала и отдалась во власть чувственных переживаний, повышающих культурный уровень.
*****
Гилдерой Локхарт был в ударе. Чувствуя себя агентом-подрывником, он пробрался в мужской туалет и заперся в кабинке.
Развернув принесенный с собой сверток, он извлек из него светловолосый кудрявый парик. Волосы напоминали цветом его собственные — если бы он вдруг вздумал отрастить свою золотую гриву до пояса. Провозившись минут десять с бюстгальтером, набитым поролоном, он накинул кокетливую блузку и переобулся в туфли-лодочки: здравый смысл подсказал поэту, что убегать с места преступления на каблуках будет несподручно.
Туалет был пуст. Локхарт спокойно накрасился у зеркала. Яркая помада, накладные ресницы и голубые тени для век преобразили поэта до неузнаваемости. Пакет со своей одеждой он приклеил скотчем к умывальнику: в каком-то детективе он читал и об этом.
Зеркало отобразило шикарную томную блондинку. Гилдерой Локхарт не мог налюбоваться собственной красотой: он всегда знал, что хорош собой, но в этом образе… Он полез в дамскую сумочку, вознамерившись быстро записать пришедшие на ум строки нового стихотворения, но с досадой вспомнил, что положил туда только косметичку и складной нож на случай… Впрочем, об этом случае поэт предпочел не думать. Вид ножа вернул его к действительности — поэт чуть было не забыл, что времени у него в обрез. Толкнув бедром входящего в туалет мужчину, Локхарт надел на лицо ослепительную улыбку и поспешил по коридору.
*****
Глядя в мониторы, мистер Петтигрю нервно барабанил толстыми пальцами по светопульту. Пока все шло по плану: кулисы были освещены посредственно, декорации заднего плана подсвечены тускло и невыразительно, а сценическая площадка залита мертвенным голубоватым светом. Впрочем, цветы, шары и ленты он осветил добросовестно.
Конечно, мистер Риддл просил не портить освещение для остальных конкурсантов, но на этот счет Петтигрю придерживался собственного мнения: никто и не заметит, что номера слегка проигрывают в выразительности. Зато какой эффект произведут девятый и тринадцатый номера на фоне общей серости, думал он.
Петтигрю посмотрел на часы: до выхода седьмого номера оставалось пять минут. Он злорадно ухмыльнулся, предвкушая вид танцоров «Тарантеллы» в серых костюмах с желтоватыми лицами утопленников, выловленных из Темзы третьего дня. Достаточно включить зеленый фильтр, направленный на вторую кулису, чтобы погасить красный цвет итальянских костюмов, а по переднему плану пустить лимонно-желтый с синеватыми прожилками: лучший способ добиться эффекта зомби.
— Ой, а куда я попала? — неожиданно раздался воркующий голос за спиной Петтигрю. Хлопая длинными ресницами, на него смотрела золотоволосая красотка.
Осветитель вскочил.
— Выйдете отсюда немедленно! Это служебное помещение, — рявкнул он.
— Пра-авда? — растягивая слова, сказала женщина. — Ох, ну надо же, как интересно, — она улыбнулась обворожительной улыбкой и молитвенно сложила руки: — Пожалуйста, можно мне только посмотреть? Так интересно, столько всяких кнопочек, — захлопала глазами она.
— Я занят, — буркнул Петтригрю, окидывая оценивающим взглядом пышный бюст блондинки.
— Я не буду вам мешать, — кокетливо сказала дама. — Вы знаете, так обидно, когда блондинок называют дурочками. Можно, я просто посижу с вами, посмотрю? Может, узнаю что-то новое. Кстати, вы такой симпатичный. Меня зовут Хильда, я — актриса, — дама протянула кончики пальцев осветителю. Поэт догадался надеть блузку с длинными рукавами: по его мнению, широкие мужские ладони выдавали в нем агента.
Петтигрю машинально пожал руку красавицы, запоздало подумав, что следовало бы ее поцеловать.
— Питер, осветитель, — представился он и добавил: — Хорошо, Хильда, можете смотреть, но не отвлекайте, — он хотел нахмуриться для пущей важности, но сияющая улыбка красавицы его разоружила, и Петтигрю только стыдливо улыбнулся в ответ.
— Боже, время! — спохватился он и ринулся к пульту: его таймер показал пятьдесят пять секунд до начала седьмого номера. Петтигрю надел наушники, чтобы слышать фонограмму и голос ведущей.
Блондинка изящно опустилась в соседнее кресло и придвинулась поближе к осветителю.
— А вы милый, — сказала она, призывно вздымая грудь.
— А? — Петтигрю слегка сдвинул наушники.
— Вы такой милый мужчина, — пропела красавица и невзначай положила руку на толстую ляжку мистера Петтигрю.
Осветитель расплылся в улыбке и напомнил бы известного бобра из рекламы зубной пасты, если бы не его длинные передние зубы отвратительно желтого оттенка. Локхарт внутренне содрогнулся. Работа агента-подрывника оказалась на поверку тяжелей, чем предполагал поэт. Преодолевая отвращение, он призывно погладил осветителя по бедру.
Петтигрю покосился на таймер. Тридцать секунд, машинально отметил он. Внезапно, приняв какое-то решение, он развернулся к красавице, облапил жадными руками пышную грудь и впился сочным толстогубым поцелуем в алый рот блондинки.
От неожиданности Локхарт издал нечленораздельный звук, засучил ногами, пытаясь вырваться из страстных объятий обезумевшего осветителя, подцепил ногой какой-то шнур и упал вместе с креслом, увлекая за собой тушу мистера Петтигрю. Оба с грохотом упали на пол. Петтигрю вскочил первым и взвыл от негодования: мониторы погасли — светопульт был обесточен.
— Я тут не при чем, — захлопала глазами блондинка. Она сидела на полу, раскинув длинные ноги, и глядела на мистера Петтигрю с видом невинного агнца.
— Ах ты б… дь, — лицо осветителя побагровело от ярости. — Ты все испортила, тварь! Убирайся отсюда, сука!
Чего-чего, а низменного скотства душа поэта вынести не могла.
— Как ты меня назвал? — огрубевшим голосом выкрикнула блондинка. — Да чтоб ты провалился, урод! — басом прорычала она.
Далее случилось невероятное: раздался странный угрожающий треск, мистер Петтигрю выпучил глаза, нелепо взмахнул руками, загребая воздух, и с выражением ужаса на обрюзгшем лице начал оседать куда-то вниз, — перекрытие этажа под ним внезапно обрушилось, и увлекая за собой куски штукатурки и обломки арматуры, осветитель с грохотом провалился в подвал под аппараторской. Локхарт с открытым ртом уставился на то место, где секунду назад ярился мистер Петтигрю, а сейчас зияла в полу ужасающая дыра. В воздухе еще дрожала мелкая пыль. Не веря собственным глазам, поэт приблизился к краю провала. Всмотревшись в полумрак, он увидел лежащего на полу мужчину, раскинувшего в стороны руки и ноги.
— Хороший бобёр — мертвый бобёр, — пробормотал потрясенный поэт. Он оглянулся на пульт управления и в отчаянии сжал кулаки — он все испортил! Через квадратное окошко над пультом он увидел сцену: там было темно как в гробу.
Гилдерой поднес к уху наушники.
