Гилдерой поднес к уху наушники.
— Попрошу всех сохранять спокойствие, — донесся до него голос ведущей.
Отчаяние накатило на Локхарта тяжелой удушающей волной. Он ринулся к пульту и онемевшими пальцами начал дергать рычаги. Внезапно он ощутил в ладонях странное покалывание. Руки налились теплом, словно он держал их над горячей плитой. Поэт с удивлением увидел, как из его ладоней вдруг заструился голубоватый свет. Разряд, подобный электрическому, прошел сквозь его позвоночник, но боли не было. Он вдруг с восторгом ощутил в себе странную силу: в эту минуту он понял, что может все.
Внезапно кнопки пульта вспыхнули разными цветами и замигали на панели регулятора. Мониторы ожили, и на экранах заскользили какие-то диаграммы и столбики. Локхарт в восторге выглянул через окно: сцена светилась феерическими огнями. Он прильнул к окошку, прижавшись носом к стеклу. Более красивого зрелища он еще не видал. Его сердце наполнялось радостью, и эта радость, казалось, напитывает светом софиты и светильники рампы. Поэт ликовал — он не разочаровал любимого.
*****
Глава 22. “Тарантелла” против “Ирландской весны”
— Ну вот, а вы переживали, — с облегчением сказал Рон, глядя, как сцена вновь озаряется огнями.
— Считайте, это вам на руку. Ваше выступление запомнится более других, — сказал мистер Снейп. — Ну что, готовы?
— Встречайте, Студия Современной Хореографии «Хогвартс», «Тарантелла»! — повторно объявила ведущая.
Гарри обернулся и встретился взглядом с мистером Снейпом. Взволнованному юноше показалось, что тот ему подмигнул.
Зазвучали первые звуки фонограммы. Из динамиков брызнула задорная танцевальная мелодия, — защелкали кастаньеты, зазвенели бубны, нежно запела флейта. Танцоров подхватил веселый вихрь. Они рассыпались по сцене, как живые красные цветы. Их движения были так легки и естественны, что зрителям казалось, будто сама музыка подбрасывает их вверх, — настолько изящны и невесомы были их маленькие прыжки, красивые быстрые повороты, синхронные взмахи порхающих рук. Публика начала аплодировать и притоптывать ногами, поддерживая танцевальный ритм. Какие-то энтузиасты вдруг вскочили с мест, и Гарри краем глаза увидел, что некоторые уже танцуют в проходах. Зажигательный танец наполнил всех таким воодушевлением, что лица людей осветились улыбками.
Чувство счастья и какой-то совершенно волшебной легкости переполнило сердце Гарри буквально до слез. Менялась мелодия, юноши сходились в пары с девушками, потом вновь разлетались в стороны, имитируя разлуку, и затем соединялись вновь. Ритм ускорялся, движения становились все экспрессивней и темпераментней. Гарри посмотрел на Джинни Уизли, с которой был в паре, и его захлестнул восторг — Джинни было не узнать: она вся светилась, будто само солнце озаряло ее изнутри особенной, яркой, сияющей красотой. Танцоры обязаны были улыбаться, но Гарри чувствовал, что сейчас все улыбки идут от самых их сердец, и юноше в какой-то момент показалось, что от них исходят теплые солнечные лучи.
Гарри видел, что многие зрители вскочили с мест и хлопают им стоя. Это победа, в упоении думал он. Внезапно он заметил, что танцующий рядом Рон вдруг начинает делать что-то странное. Одного взгляда хватило, чтобы понять — его пояс развязался, и Рон делает нелепые движения, прижимая локти к талии и пытаясь удержать на месте скользкую атласную ткань. Все мысли Гарри вдруг сосредоточились на этой алой ленте. Его глаза расширились, по телу пробежала странная дрожь. Далее всё случилось так быстро, что никто, включая самого Гарри, не понял, было ли это на самом деле. Алый пояс Рона Уизли змеей скользнул на пол, и вдруг так же быстро взметнулся вверх и молниеносно обмотался вокруг его талии, как в кадрах отмотанной назад кинопленки. Все заняло буквально секунды, и вот уже заключительный треск кастаньет оповестил о том, что номер завершен.
В зале стоял шум аплодисментов. Чей-то басовитый голос выкрикнул «Браво!», и Гарри показалось, он узнал голос директора Дамблдора. Кто-то скандировал «Молодцы!», другие крики было невозможно разобрать.
Поклонившись зрителям, танцоры легкими танцевальными шагами скрылись за кулисами.
Только что сияющая ангельской улыбкой Джинни налетела на брата разъяренным коршуном:
— Ты все испортил, придурок! Твой чертов пояс, что ты с ним вытворял!
Рон виновато ссутулился.
— Он начал с меня сползать, — пробормотал он.
— А булавки, спрашивается, зачем?! Все было классно, пока ты… — Джинни тряслась от негодования.
— Да ладно, все нормально, никто не заметил, — примирительно сказал Невилл.
— Я — заметил, — сказал мистер Снейп. — Думаю, что и жюри тоже.
— Баллы снимут? — хором спросило несколько взволнованных голосов.
Хореограф кивнул.
— Думаю, да. Но в остальном — могу вас поздравить. У меня ни единой претензии. Откровенно говоря, это лучшая «Тарантелла», которую мне довелось видеть.
— Козел ты, Рон, — пробурчал Финниган. — Испортил лучшую «Тарантеллу»!
— Сам козел, — хмуро ответил Рон.
— Он не виноват, это могло случиться с кем угодно, — сказал Гарри.
— Пусть бы пояс упал, нечего было его завязывать, — сердито сказала Джинни. — Упал себе и упал. А ты фокусничать начал.
Переговариваясь в том же духе, они вернулись в гримерную.
— Гарри, — вдруг позвал Рон. — Это не пояс, это дрянь какая-то, — сердито сказал он. — Теперь я не могу его снять.
Гарри озадаченно подергал пояс, пощупал, несколько раз заставил Рона повернуться на месте.
— Не понимаю, — удивился он. Алая лента, охватывающая талию приятеля, не развязывалась: она была пришита намертво. Недолго думая, Гарри схватил ножницы мисс Трелони и разрезал тонкий атлас.
*****
Питер Петтигрю застонал и открыл глаза. Голова гудела, как чугунный котелок. Поморщившись от боли в затылке, осветитель сел и огляделся по сторонам: он был в подвале технического этажа. Над головой зияла дыра, сквозь которую лился свет.
Память вернулась к нему мгновенно. Петтигрю глянул на часы и едва не подскочил: до девятого номера оставалось пять минут. Преодолевая головокружение, он ринулся в аппараторскую, проклиная на чем свет стоит глупую блондинку.
Влетев в комнату, он удивленно замер на месте. Блондинки не было и духу. Через окошко Петтигрю видел эффектно освещенную сцену. Коллектив, проходящий восьмым номером, усердно оттаптывал польку.
Пульт привычно мигал цветными лампочками, отображая на мониторах параметры работы осветительных приборов.
Взгляд осветителя скользнул ниже, и его рот открылся в немом изумлении — питание пульта было отключено.
Вырванный из розетки штепсель лежал на полу. Блондинка даже не догадалась подключить его обратно.
Питер Петтигрю протер глаза. Система не имела аккумуляторов, и то, что сейчас он видел своими глазами, можно было назвать мистикой: он наблюдал работу фильтров, переключение скроллеров в полностью обесточенной системе. Если бы кто-нибудь рассказал ему подобное, осветитель плюнул бы лгуну в лицо.
Из зала донесся шум — восьмой номер принимал свою долю аплодисментов.
Петтигрю тяжело опустился на колени, поднял дрожащей рукой вилку электропитания и ткнул ее в розетку.
Выглянув в окошко, он с досадой заметил, что освещение сцены вновь вернулось к первоначальному — тому, который он самолично установил для первых шести номеров. Исчезла сказочная яркость, сцену залил мертвенный голубоватый свет, мгновенно превративший молодую симпатичную ведущую в нездоровую женщину бальзаковского возраста.
Петтигрю бросился к пульту. То ли всему виной было плохое самочувствие, то ли в работе системы произошел какой-то сбой, — осветителю никак не удавалось настроить ту цветовую гамму, которую он запланировал для танцоров хорнпайпа.
Его руки дрожали, по лбу катились крупные капли пота. Ведущая объявила ирландский народный танец, и мистеру Петтигрю отчаянно захотелось вновь провалиться в яму, и желательно поглубже.
Все было тщетно, приборы ему не повиновались. Петтигрю откинулся в кресле и прикрыл глаза, чтобы не видеть происходящего.
*****
— Ошибётесь — убью, — услышал Драко напутственные слова отца.
— Встречайте, коллектив «Вол-де-Морт» , композиция «Ирладская весна», — огласила ведущая.
Зал наполнился заунывными звуками волынки. Натянув на лица обаятельные сценические улыбки, притаптывая каблуками, из-за кулис появились десять стройных юношей. Хорнпайп исполняли не все танцоры группы. По художественному замыслу Люциуса Малфоя, пятеро юношей танцевали слева и пятеро справа, через минуту в центр сцены вступали две девушки, внося яркий акцент в середину композиции.
Почти сразу же Драко заметил, что сцена освещена тускло. Не прекращая улыбаться, он продолжал стучать каблуками. Единственное, что ему нравилось в хорнпайпе — отбивать ритм каблуками и носками туфель со звонкими набойками. Драко попытался отыскать взглядом Гилдероя, но зрительный зал был погружен в полумрак. В хорнпайпе двигались только ноги, плетя по полу невидимые орнаменты, будто иголки вышивальной машинки. Руки танцующих были опущены вдоль тела, лица обращены в зал. Это давало возможность видеть зрителей, и взгляд Драко незаметно скользил по рядам, пытаясь отыскать дорогое лицо, но все было напрасно — партер был погружен во мрак.
