*****
— Где ты ходишь? — Рон поправил перед зеркалом синий блестящий галстук и жестом заправского денди заломил поля черной фетровой шляпы. — К тебе тут уже поклонница приходила, — он хихикнул, выставив большие передние зубы.
— Поклонница? — удивился Гарри. Он быстро стащил через голову рубашку и начал лихорадочно выдергивать из чехла костюм «Чарити».
— Мадам лет тридцати-сорока, — с кривой улыбкой вставил Финниган. — Подарок тебе оставила, — он подвинул Гарри коробку шоколадных конфет и захохотал: — Мистер Снейп ревностью изойдет, как узнает.
— Иди к черту, — рассердился Гарри. — Я не знаю никаких мадам!
— Зато она тебя знает, — Рон повернулся другим боком, изучая шляпу в новом ракурсе. — «Гарри такой талантливый мальчик, ах, как жаль, что я его не застала», — Рон перекривил томный женский голос.
Гарри недоуменно пожал плечами. Он определенно не имел знакомых женщин такого возраста. Задумываться времени не было. Юноша быстро натянул белые брюки, рубашку и жилет: элегантные костюмы для «Милой Чарити» были сшиты со вкусом и достаточно удобны, что было немаловажно — номер был динамичным, и ничто не должно было сковывать движений. Гарри с неудовольствием натянул черный парик-каре, не переставая досадовать на то, что по странной прихоти хореографа, роль мисс Чарити досталась именно ему.
— Проверь, может, в конфетах любовная записка? — не унимался Финниган.
Гарри окинул Симуса взглядом, которым смотрят на душевнобольных. Тем не менее, он открыл коробку и ткнул Финнигану под нос ее содержимое: дюжину красивых шоколадных конфет.
— О, Гарри сегодня угощает, — издевательским тоном сказал Финниган, выхватывая двумя пальцами конфету.
— Не жри перед концертом, — Рон шлепнул его по руке, и конфета покатилась на пол.
— Жрут — такие как ты, Уизли, а я — ем, — Финниган проворно схватил другую и сочно зачавкал. — Кстати, где мистер Снейп? Мы даже не порепетировали напоследок.
— В самом деле, — сказал Невилл. — Теперь уже не успеем.
Гарри промолчал. После того, как они расстались с Северусом, прошло не менее получаса. Вполне можно было прогнать номер несколько раз. Быть может, он, Гарри, неправ? Может, фестиваль – не самое главное для мистера Снейпа?
До их выхода оставалось около пяти минут.
— Все готовы? — Гарри услышал ровный голос мистера Снейпа, но отвернулся, не желая встречаться с ним взглядом.
— Поттер, вы до сих пор не обуты, — буркнул хореограф.
— Иду, — бесцветным голосом ответил Гарри. Он натянул тонкие белые носки, сунул ноги в лаковые туфли и бросился догонять остальных. Ему показалось, что в туфли попал какой-то песок, но остановиться и вытряхнуть времени не было: ведущая объявляла «Милую Чарити».
*****
Пальцы мистера Снейпа сжали его руку.
— Я знаю, ты хочешь сказать, «Постарайся, Гарри», — быстро проговорил юноша, выдергивая руку.
— Нет, — хореограф попытался опять поймать его ладонь, но было поздно: их линия уже выбегала на сцену, вовлекаемая в антре ритмами джаза.
В первую минуту Гарри, не задумываясь, легко и красиво выполнил блок движений, напоминающий скользящий бег на месте, изобразил чувственную пластичную волну, которая вызвала у зрителей невольный вздох восхищения, и красивыми прыжками переместился в другой конец сцены для предстоящих шести фуэте. Буквально на первом повороте Гарри почувствовал острую боль в ступнях ног. Он зафиксировал взгляд на воображаемой точке, чтобы не потерять равновесие, и к шестому повороту эта точка расплылась у него перед глазами от подступивших слез: его ступни горели, будто с них живьем содрали кожу. То, что Гарри принял за попавший в туфли песок, было чем угодно, только не песком. Продолжая улыбаться, Гарри механически кружился по сцене, проделывал прыжки, вращения и прочие элементы танца так виртуозно, что никто из присутствующих в зале не заметил, что еще минута — и милая Чарити упадет от боли. Улыбка Гарри превратилась в мучительный оскал, глаза заволокло слезами, но усилием воли он не позволял им скатиться по щекам. В какой-то момент он вдруг встретился взглядом с Драко Малфоем — тот стоял в проходе и с тревогой смотрел на Гарри. Юноша вдруг почувствовал, что от взгляда Драко его окатило волной облегчения, — боль словно бы отступала, но продержится ли он до конца, Гарри боялся даже думать.
«Я никогда никого не любил», — горькие слова мистера Снейпа вдруг вонзились в его сердце тупой иглой.
«Я не могу на тебя обижаться. Северус, я люблю тебя. Я буду любить за двоих. Ради тебя я готов танцевать в аду на углях», — вдруг с неожиданной ясностью понял он.
Повернувшись на каблуках, он на секунду увидел бледное лицо Северуса Снейпа. Хореограф стоял, впившись помертвевшими пальцами в кулису, и неотрывно смотрел на Гарри. Юноше показалось, он видит привидение: грудь хореографа окутывало странное свечение. Внезапно, словно вырвавшись из невидимого плена, от его тела отделился сгусток света и превратился в сияющую голубую лань. Лань вылетела на сцену, легко отталкиваясь копытцами от лучей прожекторов, словно они были твердью, и закружилась вокруг Гарри, к восторгу зрителей и страху остальных танцоров: никто не предупредил их о подобных светоэффектах.
Гарри вдруг показалось, что его сердце охватывает пламя, и фантастический невидимый огонь жидкой лавой растекается по его телу, заливает румянцем щеки, высушивает слезы на глазах. Улыбка Гарри вдруг стала по-настоящему теплой: боль ушла.
Чувство захлестнувшего сердце восторга вдруг взорвало его сознание. В эту секунду Гарри забыл, где находится и что делает. Он знал эту лань. Она прилетала к нему во сне. Она подходила к его постели и укладывала невесомую голову ему на грудь, и он успокаивался; легко, как дуновение ветра, касалась его разгоряченного лба, и его оставляли дурные сны. Гарри вдруг поверил, что этой ланью была любовь Северуса Снейпа, который никогда… никого…
Заключительный фортепианный аккорд и прощальный стон саксофона вдруг заставили Гарри совершить нечто экстраординарное. Вместо заключительных шести фуэте, он, превратившись в охваченный светом волчок, выполнил тридцать два молниеносных поворота, завершив последний в ту секунду, когда затих последний аккорд.
Зал на мгновение замолчал, потрясенный увиденным, и вдруг взорвался громогласным ревом аплодисментов. Люди что-то кричали, буквально прыгали, до Гарри донеслись выкрики «Браво!» и «Бис!», кто-то скандировал «Ча-ри-ти!». В его затуманенном болью сознании вдруг пронеслись другие крики — «Гриф-фин-дор!» и «Гарри Поттер поймал снитч!», и Гарри наверняка бы упал, если бы справа и слева его не поддержали сильные руки Невилла и Рона. Ему казалось, поклон длится вечность. Наконец, под неумолкающий рев восторженных зрителей, группа покинула сцену.
Зайдя за кулису, он едва не повалился на пол, но знакомые сильные руки вдруг подхватили его и понесли куда-то. Через минуту он почувствовал, что его опустили на скамью. Северус расстегивал его жилет, — видимо, решил, что Гарри не хватает воздуха.
— Ноги, — простонал Гарри. Он приоткрыл глаза и увидел над собой взволнованные лица танцоров.
— Матерь божья, — ахнул кто-то. Мистер Снейп осторожно снял с Гарри лаковые ботинки. Носки были пропитаны кровью по самые щиколотки.
— Телефон! Скорую! — Гарри не думал, что мистер Снейп умеет кричать.
— Уже не так больно, — прошептал он, вслушиваясь в тревожные голоса.
Скорая была вызвана. Краем уха Гарри услышал, что что-то плохое случилось и с Финниганом — у того была безостановочная рвота.
— Гарри, потерпи, уже едет, — мистер Снейп обнял его и прижал к своей груди. Гарри открыл глаза, ожидая увидеть насмешку, написанную на лицах приятелей, но встретил только сочувствующие и испуганные взгляды, прикованные к своим ногам.
— Это стекло? — спросил Гарри, заранее зная ответ.
Мистер Снейп не ответил, но судя по тому, как горько искривились его губы, Гарри понял, что угадал.
— Скорая, — сказал Невилл, неотрывно глядевший в окно.
Хореограф поднял Гарри на руки и крепко прижал к себе.
— Я поеду с тобой, — глухо сказал он.
*****
Глава 25. Воскресение Гилдероя. Поимка афериста
Драко влетел в аппараторскую и замер, охваченный ужасом: Гилдерой лежал на полу, по его виску стекала струйка крови. Драко кинулся к поэту и приподнял его кудрявую голову. Волосы слиплись от крови, глаза были закрыты, но он слабо дышал.
— Ты не умрешь! — истерично выкрикнул Драко. — Гилли! Ты не имеешь права умереть!
Его серые глаза вдруг вспыхнули странным стальным блеском, по телу пробежала дрожь, похожая на электрический разряд. Драко обхватил ладонями голову поэта, чувствуя, как из его рук потоками изливается неведомая сила.
— Ты будешь жить, потому что… Потому что я люблю тебя, дурак!
Гилдерой внезапно открыл глаза:
— Дождался, — довольно сказал он.
