Греется котёл.
Хрустит в ступке лунный камень.
А я как могу стараюсь держаться прямо, хотя всё во мне требует немедленно согнуться пополам. Или закричать. Или хоть что-нибудь, Мерлин мой, хоть что-нибудь, чтобы не было так...
От знакомых запахов.
От звука капель, падающих в основу, его всегда слышно в тишине лаборатории.
Четыре, пять, шесть...
От привычного напряжения в пальцах, да, помешивать не резко, но чуть с нажимом, так нужно...
От красоты медленно кипящего котла - я ещё помню первые слова, которые услышал от тебя, и не странно ли, что могу оценить эту красоту только сейчас, когда всё потерял... Наверное, раньше мне хватало просто видеть, как ты её ценишь, а теперь... так недостижимо далеко, и приходится самому.
Вдохнуть медовый аромат - почти, почти, ещё несколько секунд, пока появится едва различимая горькая нота, всё верно, правда?
Обернуться, поймать ироничный прищур - опять спрашиваете элементарное, Поттер, что у вас в голове вместо мозгов? Неважно, что именно он сказал бы.
Но я не оборачиваюсь, там, за плечом, ответа нет и не будет больше.
Говорю медленно, впервые пробуя на вкус:
- Я тебя не люблю.
Пустые слова.
В тех, других, которые я мнил правдой, тоже ничего нет, у меня ничего нет, только фантомная боль, пустота за плечом и список зелий для аптеки, и, может, чтобы варить их как следует, необходимо именно так - захлёбываться каждый раз безнадёжной горечью, мой личный метод зельеварения. И, может - когда-нибудь - обнаружить, что уже не перехватывает горло, что это была последняя порция. Я жду.
Курю.
И работаю.
Выхожу только купить сигарет и какой-нибудь еды в маггловском магазине на въезде в деревню, это близко, здесь всё близко. Туристы, если они и есть в зимнем Хелмсдейле, прячутся от холодного ветра в натопленных номерах отеля, чтобы наутро рассесться по автомобилям и автобусам и отправиться дальше - глазеть на край земли. По пустым улицам возвращаюсь в свой флигель. Усмехаюсь, вспомнив особняк на Гриммо - совершенно бесполезное имущество. Мне вполне хватает одной комнаты с одним окном, одной крошечной кухни и одной ванной без изысков. Тем более, почти всё время я провожу в подвале.
Работаю.
Хозяйка говорит, что если не сбегу до весны, то ветер с моря станет теплее, а если лета дождусь, то будет ещё и красиво - зацветёт вереск на холмах. Правда, мне пока не важно, какой с моря ветер, потому что мои легкомысленные предшественники развели в лаборатории и кладовой жуткий хаос, и работа занимает всё время.
Работы полно.
Аптека миссис Фергюсон - единственная, где можно раздобыть зелья, не только в деревне, но и на всём побережье до самого Турсо, так что зря она пугала меня скукой в первый день.
Работы завались - особенно если её искать.
- Гарри, вы всегда вручную полируете котлы? - спрашивает как-то вечером хозяйка, войдя в лабораторию.
- Да, миссис Фергюсон.
Нет, миссис Фергюсон.
Только если сварил, истолок и нарезал всё, что нужно, если не больше, и сейчас придётся идти к себе, а спать я не смогу ещё долго.
Не смогу, и буду курить до онемевшего языка, и буду слушать в тишине, как мечется и выпускает когти мой зверь, которому зачем-то надо быть реальностью. И ещё надо, ему, не мне - рвануться, припустить со всех лап, добежать, рухнуть поодаль, хрипя и вздымая бока, не гони меня, я не буду мешать, честно, я просто посмотрю, как ты здесь.
Но я обуздываю зверя и зло говорю:
- Видишь, мне не легче, мне наоборот, я совсем рехнулся, а ты обещал, Северус. Ты обещал!
Снейп складывает перед собой руки на груди и морщится. Это не потому, что я его рассердил своим упрёком, нет, просто он не любит шума. Зато здесь, у меня, тихо, и он мог бы и не оборачиваться в расчерченную фейерверками темноту, а сказать что-нибудь - мне.
Он не скажет, он станет упрямо молчать, вновь и вновь оглядываясь, я уже заучил наизусть все его жесты, на всех двадцати двух карточках. Иногда кажется, что проскальзывает новое движение, и тогда я всматриваюсь до рези в глазах, но это, конечно же, обман больного рассудка.
Я болел им, как болеют опасным вирусом, тяжело и с лихорадкой. Лихорадка ушла, оставив по себе хроническую ноющую пустоту, и я бессмысленно продираюсь сквозь дни, сам не понимая зачем, и иногда мне кажется, что я просто не выжил.
Впрочем, живой или мёртвый, я вполне успешно играю в зельевара. Даже аппарирую в начале февраля в Косой переулок, пополнить запасы самых ходовых ингредиентов, а кроме того, покупаю удобную ступку, и ещё «Зельедел» за январь, а на последующие номера оформляю подписку.
Рон с Гермионой наверняка обиделись бы, узнав, что я был в Лондоне, а к ним не зашёл. Поэтому я им не говорю. Просто пишу, что у меня всё отлично, и иду к хозяйке, одолжить сову. Сова лапу подставляет неохотно, смотрит укоризненно, будто знает, что понесёт.
- Нет, мне не стыдно, - говорю я сове. - Они же волнуются там, а у меня и вправду всё отлично, разве нет?
Сова презрительно отворачивается, но с письмом моим в Лондон улетает.
Январский номер журнала сообщает много непонятного, но, наверное, полезного. Долго изучаю его, обложившись книгами, но могу прочесть до конца лишь одну статью, находя её относительно сносной для понимания, и только когда натыкаюсь на имя автора, сердце резко ухает вниз, а назад возвращается неохотно и с противным нытьём. Конечно, отчего бы и не быть здесь этой статье. Солидный журнал, солидный учёный. Конечно, он пишет для «Зельедела».
- Какого чёрта, Поттер?! - это я обнаружил, что пялюсь на текст незнамо сколько, ничего не видя перед собой, а между тем вода в котле выкипела почти до дна.
Никуда не годится.
- Когда это всё закончится? - спрашиваю у десятого Снейпа.
Восьмой, седьмой и все предыдущие разбросаны корявыми комками по лаборатории, а девятый угодил в пламя под котлом, и тогда показалось, что это я корчусь, прогораю и осыпаюсь чёрным пеплом.
Тут в лабораторию как раз приносит хозяйку, и она интересуется:
- Что это за мусор у вас тут, Гарри? - а потом ещё спрашивает, подобрав и расправив то, что зашуршало под ногой: - Решили таким образом расстаться с коллекцией?
Так не расстанешься. И даже понимая, что самые драгоценные её экземпляры с самого начала были фальшивыми, и запретив себе ворошить, я всё равно невольно касаюсь то взгляда, то жеста, и тогда уже не могу выбросить всё без разбора, потому что есть и подлинники - это когда он просто работает или спит.
Я только и могу, что криво улыбнуться.
Надо поставить пароль на дверь.
Миссис Фергюсон подбирает ещё две карточки, а увидев колдографии на них, складывает губы в букву «о»:
- Настолько не любите мистера Снейпа?
Я тебя не люблю.
Хватаюсь за лопаточку, неведомо зачем тревожу раньше времени зелье, теперь наверняка испорчено, а хозяйке говорю:
- Дело в том, что профессора Снейпа в моей коллекции достаточно. Даже слишком. Для другого не хватает места.
Не знаю, удовлетворилась ли миссис Фергюсон таким ответом, но больше она ничего не спрашивает, забирает готовый заказ и уходит, а у меня, похоже, появляется традиция - расправлять вкладыши от шоколадных лягушек. Медленно, разглаживая заломы пальцами. И прятать потом - от себя. И снова, морщась от собственной слабости, доставать чуть ли не украдкой. Ничему я, дурак, не учусь.
Февральский выпуск за редкими исключениями полон заумной писанины ни о чём, читаю, поминутно зевая, а чтобы не терять страницу, закладываю тем, что оказалось под рукой.
- Этак и я могу статьи писать. Ну вот хотя бы... «О преимуществах свежих цветов вереска в сравнении с сушёными». Страницы на четыре. Как считаете, профессор, примут? - спрашиваю у закладки.
На лице Снейпа явно читается - в цирк вас примут, Поттер, с вашими идеями.
Обижаюсь и не разговариваю с ним до вечера.
Колдографии я больше не прячу. Воровать у себя самого - нелепая затея.
Хотя Рон с Гермионой, обрушившиеся на мой флигель однажды в мартовскую дождливую субботу, думают как раз, что нелепо другое. Если бы не дождь, я бы повёл их к морю, выгулял бы по местной туристической тропе - набережной. Но - дождь. Поэтому мы торчим в единственной жилой комнате, пьём чай с пирогом от Кричера и улики моего помешательства незамеченными не остаются.
- Гарри, давай на следующие выходные домой, - говорит Рон. - Сходим куда-нибудь.
- Или Кричеру скажем, что ты возвращаешься, он вообще королевский приём организует, с переменой блюд и музыкой, - добавляет Миона.
- Я не возвращаюсь, так зачем же его обманывать?
Рон хлопает себя по колену и восклицает:
- Не понимаю! Гарри, ты ж волшебник покруче многих, и что ты делаешь? Торчишь тут безвылазно, возишься с котлами... и рожу эту ублюдочную на камин выставил и смотришь! Я заметил, раза три уже, а когда нас тут нет? Он тебе, что ли, много хорошего сделал, что его компания приятней нашей?! Вот убей меня - не понимаю!
- А раньше понимал? - спрашиваю.
