Друг часто присылал ей подарки, а с ними и маленькие записки, напоминая Гермионе о том, что жизнь не крутится только вокруг работы. Он не солгал ей, когда пообещал, что всегда будет рядом, хотя и не обрадовался её решению переехать в другую страну. На другой континент.
Возможно, что она бежала от горьких воспоминаний, а возможно, что и от самой себя. Чем бы это не было, но Гермиона научилась заново дышать и смотреть на мир без пелены слёз перед глазами. Ей не хотелось возвращаться в Лондон и тревожить старые раны, которые пришлось так долго зализывать.
Порой ей казалось, что её спасал только бешеный ритм жизни и стоит остановиться, как она вновь потеряет самообладание. Гермионе не хотелось проверять свою теорию, а потому она оторвалась от изнеженных цветов и вернулась в комнату, чтобы закончить работу. Она должна успеть до рассвета прояснить все спорные моменты и успеть выспаться. Вряд ли, если она уснёт посреди судебного заседания, это сыграет ей на руку.
Гермиона Джин Грейнджер сделала блестящую карьеру в сфере Магического Законодательства, прямо как когда-то пророчил Скримджер. Это не совпадало с мечтами юной мисс Грейнджер, а уж тем более не совпадало с взглядами той Гермионы, которая вышла разбитая после заседания Малфоя-младшего.
Сначала она пыталась добиваться справедливости, хотя порой и понимала, что закон совершенно не справедлив. Но потом поняла, что адвокатом может быть лишь тот, кто в силах договориться со своей совестью. И, как оказалось, Гермиона прекрасно ладила со своей совестью. Ведь иногда приходилось защищать откровенных уродов по жизни, но невиновных в том или ином преступлении.
Она защищала мистера Фоули в деле об убийстве маглорождённой ведьмы. Эван Фоули был мерзким и неприятным мужчиной, но это не отменяло того, что несчастную Лейлу Джонсон он и пальцем не тронул — просто оказался не в том месте, не в то время.
И вот сейчас Гермиона сидела за письменным столом и расписывала подробно каждый из фактов, указывающих на невиновность Эвана. Это была её работа — у кого-то бывает и похуже. Все эти острые углы и суета успокаивали её и заставляли чувствовать себя живой — это было самое лучшее чувство, которое она испытывала за последние пять лет. Чувство того, что твоя жизнь продолжается.
Камин подозрительно затрещал, а Гермиона тут же откинула в сторону карандаш и подскочила к загоревшемуся пламени. На лице сразу же нарисовалась улыбка, а от сердца отлёг весь негатив, который скопился за последние несколько дней напряжённой работы.
— Привет! — радостно воскликнула Гермиона, как только заметила в огне лицо Гарри.
— Привет! — воодушевлённо ответил парень. — Я не сильно там отвлекаю тебя?
— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Ты же знаешь, что у меня всегда есть для тебя время. Как твои дела? Прости, что не ответила на письмо — завал был.
— Всё хорошо, я понимаю. Я нормально, но что-то не спится. А ты как там?
— У меня всё отлично, Гарри, — она задорно хохотнула. — Завтра суд, поэтому меня тоже ждёт бессонная ночка. Отосплюсь уже завтра.
— Завтра дело Фоули наконец-то будет закрыто? — Поттер вскинул бровь. — Сколько оно тянулось?
— Почти три месяца, — она закатила глаза. — На данный момент — это самое сложное моё дело, но да, завтра оно наконец-то будет закрыто.
— Не хочешь по этому поводу заглянуть в гости? — тихо и неуверенно поинтересовался Гарри. — Мы давно не виделись с тобой…
— Я безумно скучаю по тебе, — перебила его Гермиона. — Но ты же знаешь, что это тяжело для меня. Лучше ты ко мне!
— С моей работой особо не побалуешь. В Министерстве вечно какие-то движения…
Гарри начал что-то рассказывать о своей работе, а она просто смотрела на него, толком не улавливая всей сути рассказа. Она очень скучала по Гарри и Рону, но не была готова вернуться в серый и дождливый Лондон. Ей до одури сильно хотелось обнять друзей и говорить с ними часами напролёт, как раньше, но пока что это было выше её сил. Когда-то, но не сейчас.
Она боялась, что если будет слишком самонадеянной, то потом не сможет собрать себя по частям. Нужно было ещё немного того самого хваленного времени, чтобы позволить себе переступить через грань.
— Я всё ещё думаю о том, как было бы круто, если бы ты перебрался ко мне в Америку, — внезапно выпалила Гермиона. — Только представь: мы бы виделись с тобой каждый день, на выходных выбирались бы, чтобы выпить чашечку кофе и совместное Рождество, как в детстве…
— А я думаю о том, как было бы классно, если бы ты осталась в Лондоне, — грустно ответил парень. — В этом Лондоне, где мы когда-то познакомились.
— Ты же знаешь, Гарри, — улыбка сползла с её лица. — Знаешь ведь, что я не смогла бы остаться там.
Они оба знали о том, что это просто наивные детские мечты, которые продолжали жить в головах уже взрослых людей. Но это было то, что их объединяло по сей день — они могли мечтать, как дети, и разделяли эти мечты на двоих, пока их разделяли тысячи километров.
Каждый раз она говорила своему другу о том, что почти отпустила прошлое, а сама продолжала просыпаться от кошмаров по ночам. Как и пять лет назад, ей становилось легче только в те моменты, когда она видела Гарри перед собой. Порой казалось, что тогда, в зале суда, ей сняли кожу заживо, и только Гарри мог прикасаться к ней, не причиняя боли.
— Я скучаю по тебе, — совсем тихо добавила Гермиона. — Очень сильно.
— Я тоже скучаю по тебе, моя милая, — он снял очки и она заметила блеск в его глазах. — Надеюсь, что мы совсем скоро увидимся.
— Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты всегда со мной. Вот здесь, — девушка ткнула пальцем в область сердца. — Где бы я не была.
— Я знаю, Гермиона. Поверь, что ты у меня живёшь там же.
— Спокойной ночи, Гарри. Я люблю тебя.
— Береги себя.
Огонь потух, а Гермиона осталась сидеть у камина, смахивая слёзы с лица. Ей было достаточно десятиминутного разговора с лучшим другом, чтобы почувствовать себя лучше, но вместе с тем это возвращало её в прошлое. Она вспоминала, как Гарри поддерживал её, когда она оплакивала своих родителей или, когда была вынуждена бежать из Лондона.
За столом её ждало дело Фоули, но она не могла собраться с силами. Всегда стойкая Гермиона просто хотела провалиться в сон, чтобы хотя бы ненадолго забыться.
Её руки были холодными. Её кровь успела впитаться в ковёр. Её глаза были мёртвыми. Хизер Грейнджер была мертва, а её дочь не могла поверить в реальность происходящего, — она стояла на коленях у изуродованного тела матери, прикоснувшись пальцами к её холодной коже. Гермиона с трудом узнала в этом теле свою мать. То, что осталось от миссис Грейнджер, вообще было сложно назвать телом.
Она обнажённая, мёртвая, изъеденная червями, пожирающими её живот, а грудь в чёрных ожогах. От одного только трупного запаха можно было выблевать все свои внутренности, но Гермиона не обращала на это внимание. Она оторвала руку и увидела мерзкую слизь от разлагающейся кожи на своих пальцах.
Голова валялась отдельно от тела. Девушка медленно повернулась в ту сторону, где у камина лежала отрезанная рука. С её глаз безостановочно скатывались слёзы, пока она продолжала ползать по полу, собирая тела своих родителей в целую кучу.
Она не могла знать всего того кошмара, который навсегда запомнили стены дома, в котором Гермиона выросла.
Она не могла знать того, как её мать беспомощно кивала в надежде, что останется жива. Не могла себе представить, как её отец кричал от боли, когда Долохов достал из кармана самый обычный нож и воткнул его кончик в правый глаз мужчины, примерно на полдюйма вглубь, и резко дёрнул нож вверх, врезая в сетчатку.
Гарри стоял у неё за спиной и не решался подойти к ней, потому что и близко не понимал её чувств. Их связывало одно горе, но абсолютно разные обстоятельства. Гарри не видел в своё время того, что сейчас видела Гермиона.
Она едва пришла в себя, когда оказалась на улице. Увиденное стало её кошмаром на долгие годы, если не навсегда.
