— Вот уж наша свадьба покоя никому не даёт, — проворчал вернувшийся с улицы трактирщик.
— Почему они дрались? — спросила я.
— С мясником-то? — уточнил краснолюд. — Да разве ж это драка? Пальцем, считай, погрозили. А на выход я его отправил, потому что нечего невесту нашу оскорблять — старый пень как насвинячится, так язык без костей, через что и огребает.
Он для виду повозил полотенцем по столу, принял у нас с Моной заказ и исчез.
— К свадьбе Скалена готовятся серьёзнее, чем к войне, — сказала я Моне. — Никогда не видела Верген в таком возбуждении.
— Ничего, свадьба — дело не вечное, в отличие от войны, — она вздохнула. — Знала бы ты, как это надоело. Уехать бы, поселиться где-нибудь в своём доме, растить детей… А то и не мир, и не война, и сколько так будет продолжаться — неизвестно.
Покачав головой, она горько усмехнулась, и по лицу её промелькнула тень неизбывной усталости, и стало явственно видно, что юная белокурая эльфийская девушка, сидящая передо мной, совсем не юна по человеческим меркам, а может быть даже и по эльфийским…
— Киаран повысил меня, — сказала она тихо, — теперь под моим началом пять десятков лучников.
Она встряхнула головой, будто отгоняя морок, и вновь превратилась в себя, и потребовала отчёта о путешествии. Трактирщик принёс вино, Мона слушала про Зерриканию, и её глаза по-детски округлялись, когда я рассказывала про бесконечные пески пустыни и заколдованный остров, про чародеев, Хранительниц и сверкающий золотом Алтинадир.
— И как оно — быть так долго наедине с Иорветом? — спросила она, хитро сощурившись. — Многие девушки отряда пошли бы на всё ради такого шанса.
— Ну, м-м-м, — я запнулась. — Он…
— Милашка? — подсказала Мона то слово, которым назвала Иорвета давным-давно, на водопаде в Синих Горах.
— Да, — ответила я, и мы рассмеялись.
Неожиданно стало тихо. Пригнув голову на входе, в таверну вошёл высокий эльф с удлинённым, красивым и выразительным лицом, на котором будто светились ярко-голубые глаза. Через левое плечо у него была перекинута лоснившаяся коротким мехом волчья шкура, стянутая на талии широким кожаным поясом с металлическими вставками. Эльф осмотрел зал, и было в его взгляде что-то ещё, помимо обычной для эльфов гордости. «Презрение», — распознала я, приглядевшись внимательнее. Пронзительный взгляд эльфа остановился на темноволосой эльфийке за столом скоя'таэлей, которая, не поднимая головы, доливала себе вина.
— Яевинн, — прошептала Мона. — Привёл самый большой отряд, в две сотни белок.
— А это кто? — тихо спросила я, показывая глазами на темноволосую эльфийку.
— Торувьель, — ответила Мона. — Она потеряла почти весь отряд под Вызимой, когда столицу Темерии брали чёрные. Попали меж двух огней и не смогли пробиться через окружение. Ей пришлось присоединиться к Яевинну, они прибыли в Верген вместе.
Следом за Яевинном в таверну вошло несколько эльфов, вооруженных до зубов притороченными к перевязям кинжалами и мечами на поясах. Все они были одеты в зеленоватые, ладно скроенные гамбезоны. Таверну снова захлестнул привычный шум, и эльфы, лавируя в толпе, стали пробираться к столу скоя'таэлей.
— Мы с Иорветом встретили сегодня отряд Верноссиэль, — сказала я Моне.
— И она пришла? — глаза эльфийки сузились. — Что же, будет весело. Всё это время Киаран едва удерживал от разборок уже пришедших, но она — как фитиль у пороховой бочки.
Мона вздохнула и сделала глоток вина.
— Хорошо, что Иорвет вернулся, Яна. Без него был бы взрыв. Как вовремя, как хорошо!
Мы приступили к густому мясному рагу, а я украдкой наблюдала за скоя'таэлями. Яевинн присел около Торувьель, навис над ней, оперевшись одной рукой на спинку её стула, а другой отодвинул в сторону бутылку. Девушка подняла лицо, и её чёрные глаза опасно блеснули. Она залпом допила вино в бокале и щёлкнула пальцами в сторону бутылки. Один из скоя'таэлей её отряда, нарочито вызывающе глядя в лицо Яевинну, наполнил бокал.
Я вернулась к еде, продолжая незаметно подглядывать за эльфами. Похоже, что Мона была права — для одного Вергена здесь собралось слишком много командиров, и каждый из них лучше всех знал, что делать другим.
Рука Торувьель тем временем потянулась к вину, но на полпути Яевинн перехватил её пальцы и сжал в ладони. Девушка подняла на него нахмуренное лицо, а эльф начал говорить, не выпуская её руки. Я с любопытством навострила уши, но Яевинн говорил на Старшей Речи.
— Мона, — повернулась я к эльфийке. — Я знаю, что это звучит странно, но мне нужен учитель по Старшей Речи. Знаешь кого-нибудь?
— Ты хочешь говорить на нашем языке? Правда? Но зачем? — удивилась она. — А, я понимаю…
Сказав свою коронную фразу, Мона многозначительно поиграла бровями, будто сыщик, намекающий подозреваемому, что знает его тайну.
— Я просто хочу понимать, что говорят эльфы, — буркнула я. — Вокруг меня их толпы.
— Да-да, понимаю, — Мона лукаво улыбнулась и закивала, и было совершенно очевидно, что она мне не поверила. — Поговори с Эйлин, она обучает детей грамоте здесь, в Вергене.
— Она эльфийка?
— Да ты её знаешь! Это же мать Несы, я видела, как вы разговаривали на празднике.
Посетители всё прибывали в таверну. Приходили скоя'таэли Иорвета, чьи лица я уже знала, и незнакомые эльфы. Гвалт от краснолюдских столов перекрывал крики болельщиков, наблюдающих в соседнем зале кулачные бои. Саския в окружении двух аэдирнцев прошла за приготовленный стол в противоположной стороне зала.
Справа раздались резкие возгласы на Старшей Речи, и Торувьель, смахнув с плеча руку Яевинна, поднялась из-за стола и стремительно зашагала к выходу. Оставшиеся эльфы мрачно смотрели друг на друга. Ко мне подошёл трактирщик и жарким шёпотом сообщил, что Саския ждёт.
— Иди, — Мона прикоснулась к моей руке и быстро глянула на эльфов. — А я разузнаю, что там случилось…
***
Я присела за стол Саскии в крохотном каменном алькове недалеко от выхода в кухню, и трактирщик задернул занавеску на толстых, как в примерочной, кольцах. Гомон зала притих, из кухни доносился звон посуды и перебранка поваров. Пахло пережаренным маслом. Центр стола занимало блюдо с сырами и кусочками кровяной колбасы. Саския разливала вино. Я отрицательно помотала головой, отодвигая свой бокал, но она требовательно сжала мою руку.
— Выпей со мной, Яна, — попросила она. — Мне по прежнему некому рассказать про мою болезнь, кроме тебя. Не с кем выпить за неё.
— Выпить за болезнь? — я непонимающе уставилась на Саскию.
— За любовь, Яна, — сказала она и подняла бокал.
Я пригубила вино. Совершенно точно весь Верген сошёл с ума, пока нас не было.
— Рассказывай, — произнесла я.
Сделав большой глоток, Саския грохнула полупустой бокал на стол. Тёмные глубокие глаза заблестели. Она ослабила ремни куртки, потом передумала, расстегнула и сбросила куртку на спинку стула, оставшись в расшитой по горлу белой рубахе. Приложила руку к груди:
— Боль. Я чувствую боль, которая всегда и везде со мной, — начала она перечислять симптомы, словно пациент на приёме у доктора. — День и ночь каждая частичка моего тела зудит: «Где он? Что ты сделала сегодня, чтобы быть вместе?»
Она сжала кулаки.
— Я потеряла сосредоточенность, мой разум блуждает — и это сейчас, когда только от остроты и быстроты нашего ума зависит будущее Долины Понтара!
Опустив взгляд, подрагивающими пальцами она затеребила вилку.
— Иногда я плачу…
Я мягко накрыла её ладонь своей.
— Нет, не жалей меня! Не то я опять… — слёзы всё-таки покатились по её лицу, но она не убрала руку. — Всего неделя, как он уехал, а я иногда будто вижу его. Иду по улице, он идёт рядом. Расчёсываю волосы в спальне, он в дверях. Когда совсем плохо, кричу: «Уйди!» и боюсь услышать в ответ, как он смеётся.
Саския смахнула слёзы салфеткой, и губы её растянулись в кривую усмешку.
— Барды поют, что любовь — это счастье, но если бы к этой так называемой любви вела дверь, я немедля захлопнула бы её и заперла на ключ!
