— Вот, — сказал Майкл, поднимаясь. — Видите? Уже пустил корни. Даже старое дорожное покрытие для него не помеха.
Старик, как завороженный, сделал несколько шагов, не отводя взгляда от оживающего ростка. Глаза его засверкали с такой неистовой силой, что Элейн вновь испугалась.
— Это ОНО! — возвестил старик громовым голосом. — Это опять ОНО!
— Вот тут я с вами совершенно согласен, — ухмыльнулся Майкл. — Это действительно оно — наше и ваше будущее. Вам неслыханно повезло, мистер без имени. Не пройдёт и месяца, как вы сможете поваляться на настоящей зелёной траве.
— Если я называю себя сумасшедшим, это вовсе не значит, что я на самом деле лишился последних остатков разума, — сердито проговорил старик уже вполне нормальным голосом, вновь заставив Элейн засомневаться. — Этот ваш проклятый пустырник уже через день вымахает выше моей головы, а через неделю превратит всю округу в непроходимые джунгли. Не думаю, что у меня возникнет желание валяться на колючих стеблях. И неужели вы полагаете, что прорубаться сквозь заросли в моём возрасте намного приятнее, чем преодолевать песчаные заносы?
Элейн в замешательстве взглянула на мужа. Похоже, старик и в самом деле что-то знает. Но Майкла уже захватило, не замечая ничего вокруг, он с пылом продолжил лекцию для одного слушателя:
— Вот именно — непроходимые заросли! Вся округа, все улицы, площади, дома и даже крыши несколько дней будут буквально погребены под толстым слоем буйно растущей зелени. Пустырник будет везде. На некоторое время он превратится в короля окрестностей! Человека несведущего это может даже испугать… Но известно ли вам, в чём заключается великая тайна этого растения?
— Мне эта тайна известна слишком хорошо, — вздохнул старик, но Майкл его не услышал.
— Уже через несколько дней вся эта зелень, все эти непроходимые джунгли сами собой исчезнут, превратив бесплодную дотоле почву в питательнейший слой, на котором тут же начнут расти уже обычные и привычные нам травы, кустарники и даже деревья. Поразительный феномен! Пустырник, погибая, даёт жизнь другим растениям. Чем не чудо? Чем не волшебство?
Старик, слушавший до того не слишком заинтересованно (он точно что-то знал!), вдруг дёрнулся, словно его ударила молния.
— Что вы сказали?! — прохрипел он, надвигаясь на Майкла. — Повторите, что вы сказали! Оно само исчезнет? Это правда?
— Ра… разумеется, — Майкл на всякий случай отошёл на пару шагов. — В том-то весь и фокус. Ничего не надо делать. Пустырник всё сделает сам. Сам вырастет, сам завянет, сам удобрит собой почву. Сам вернёт к жизни семена других растений. Это настоящий природный оживитель! Уверяю вас, скоро здесь будет настоящий сад.
Старик схватился рукой за горло. Лицо его страшно исказилось, казалось, ещё мгновение — и он умрёт, задохнувшись.
— Не может быть! — наконец выдавил он. — Я не верю!
— Ха-ха! — Майкл сиял ярче солнце. — И вы не одиноки! Мы тоже не верили. Но факты налицо. И вы увидите всё это своими глазами.
Старик осел в пыль рядом с уже заметно вытянувшимся ростком, схватился обеими руками за голову и простонал:
— Боже мой! Если бы я знал! Если бы я только знал!
* * *
Они уехали почти сразу. На выезде из городка Элейн оглянулась.
Старик, сгорбившись, стоял посреди улицы. Рядом с ним застыл нелепый деревянный монстр.
Росток пустырника вытянулся уже почти на метр.
— Как ты думаешь, о каком порошке он говорил? — спросила Элейн.
— Он сумасшедший, — сказал Майкл. — Он просто старый, сумасшедший старик. Безумный огородник. Забудь о нём.
— Как скажешь, милый, — согласилась Элейн. — Как скажешь.
Она больше не оглядывалась, но ещё долго ей казалось, что она слышит взлетающий над развалинами скрипучий, полный горечи и отчаяния голос чудаковатого старика.
Ночь перед колдовством
(«Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вий» — Н.В.Гоголь)
Знаете ли вы жевунскую ночь? О, вы не знаете жевунской ночи!.. Сияет в небе светлый месяц. Небесный свод горит и дышит. Земля вся в серебряном свете; и чуден воздух, и сладок аромат цветущих садов. Неописуемая ночь!.. Впрочем, разговор у нас теперь пойдёт вовсе не о ней.
— Зачем ты пришел ко мне? — так говорила красавица Оксана вошедшему в хату хмурому столяру Жусу. — Разве хочется, чтобы выгнала тебя за порог? Что, сундук мой готов уже?
— Будет готов, мое серденько, после праздника будет готов. Если бы ты знала, сколько возился около него: ни у одной дивчины не будет такого сундука. Досочки положил узорные, каких не клал на наместникову таратайку, когда ходил на работу в Изумрудно мисто. А как будет расписан! Хоть весь Блакитый край обойди, не найдешь такого! Не сердись же на меня! Позволь хоть поговорить, хоть сесть возле тебя! — сказал Жус.
— Садись, — разрешила Оксана, довольно улыбаясь.
— Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя! — произнес ободренный столяр и прижал ее к себе, в намерении схватить поцелуй; но Оксана отклонила свои щеки, находившиеся уже на неприметном расстоянии от губ Жуса, и оттолкнула его.
— Чего тебе еще хочется? Поди прочь, у тебя руки жёстче дубового полена. Да и сам ты пахнешь смолою. Я думаю, меня всю обмарал стружками и опилками.
В тот же миг девушки-подружки заскочили в хату и окружили Оксану. Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, словно все они были не жевуньи, а самые что ни на есть разболтливые дивчины из Розовой крайны, жители которой, как всем известно трещат без умолку с утра до ночи. Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии и радости, говорила то с той, то с другою и хохотала без умолку.
— Э, Одарка! — сказала веселая красавица, оборотившись к одной из девушек, — У тебя новые черевички! Ах, какие славные! И с бисером! Хорошо тебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который все тебе покупает; а мне некому достать такие славные черевички.
— Не тужи, моя ненаглядная Оксана! — подхватил тотчас столяр, — Я тебе достану такие черевички, в каких не всякая чаривныця ходит.
— Ты? — надменно глянула на него Оксана. — Посмотрю я, где ты достанешь черевички, которые могла бы я надеть на свою ногу. Разве что в самом деле принесёшь те серебряные, в которых ходят чаривныци.
— Видишь, какие захотела! — закричала со смехом девичья толпа.
— Да, — продолжала гордо красавица, — будьте все вы свидетельницы: если столяр Жус принесет мне серебряные черевички, какие не зазорно носить самой чаривныце, то вот мое слово, что выйду тот же час за него замуж.
И после таких слов развеселившиеся девушки увели с собою капризную красавицу колядовать на улицах Когиды.
— Смейся, смейся! — с горечью говорил столяр, выходя вслед за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Хоть и впрямь иди и у самого Гудвина его покупай, были бы гроши в гаманце. Она меня не любит, — так что ж? Будто только на всем свете одна Оксана. Видит пан Гуррикап, девчат много славных и без нее в нашей Когиде. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
Время, однако, шло, а покоя на сердце всё не было. Маялся Жус, места себе не находил, то в одну сторону направится, то в другую, нигде покоя не было его смущённой душе. Вот что любовь творит с парубками, на беду она, видать, в нашем мире придумана. Никак не мог допреж того спокойный и рассудительный столяр изгнать из понурой головы своей невесёлые мысли; всё стояло перед ним смеющееся лицо Оксаны и звучал её задорный смех.
Черевички, черевички, ах, как же до вас добраться? У кого же вас раздобыть? Пойти, что ли, напиться с горя?
* * *
Долго ли, коротко ли, но какое-то время спустя заметил вдруг объятый смутными мыслями Жус, что он уже не сидит среди хмельных парубков в чинке, попивая горилку с перцем, а шагает уверенным шагом по тому самому шляху, выбрукованному жовтою цеглой, по которому ходил в прошлом году на заработки в Изумрудно мисто, и прошагал, надо сказать, уже довольно далеко, как бы и не с десяток вёрст, почти до самого леса.
