* * *
Был уже поздний вечер следующего дня, когда наш столяр добрался до родного села. Вся Когида гуляла, отмечая праздник, парубки и дивчины, звеня колокольчиками, шумной толпой ходили от дома к дому; жевунский народ ликовал и веселился, не зная заботы и не ведая печали.
— Ай! — вскрикнула Оксана увидев столяра, и вперила с изумлением и радостью в него ясные очи. — Ты вернулся?
— Погляди, какие я тебе принес черевички! — сказал Жус, — те самые, которые и чаривныци носить не зазорно.
— Всё-таки принёс черевички! — говорила она, махая руками и не сводя с протянутого подарка очей, — Где же ты их раздобыл, такие справные?
Кузнец подошел ближе и вложил ей в руки черевички.
— Ах! — вскрикнула вновь Оксана. — Это же!.. Мама, подь сюды! Глянь, каким подарунком меня столяр обрадовал!
Тут же из задней хаты показалась Солоха, её мать. Вид она имела усталый и нездоровый, и даже платок на голове сбился набок, чего прежде никогда не бывало. Солоха эта, надобно сказать, славилась среди когидских баб, как сильная гадалка и знахарка, а мужики её откровенно побаивались, полагая, что она может навести на них порчу и сглаз.
Увидев сначала Жуса, а затем и серебряные черевички, Солоха вскрикнула и схватилась за сердце.
— Черевички мои принёс, негодник? Прощення просить пришёл?
Трепет пробежал по жилам у Жуса: пред ним обнаружилась вдруг вовсе не Солоха, которую он прежде знал, а кто-то совсем иной. И что-то страшно знакомое показалось в лице оксаниной матери.
— Ведьма! — вскрикнул он не своим голосом.
Это была та самая ведьма, на которой он скакал прошедшей ночью, только сменившая облик на более молодой.
— Попался! — прохрипела ведьма, выставив перед собой скрюченные руки. — Теперь не уйдёшь! Женить тебя будем!
— Попался! — проговорила и Оксана, точно так же выставив свои руки и исказив лицо, в котором не осталось уже ни следа от юной красоты. — Так станешь ты отныне моим мужем!
Глядел на них бедняга Жус, и хладный страх сжимал его сердце. Ни в коем разе не желал он иметь в тёщах жуткую Бастю Гингеменко, притворяющуюся перед всем селом добродушной Солохой, и ясно видел на её примере, какой страшной ведьмой сделается со временем прекрасная Оксана. Любовь его тут же сгинула без следа, и одного он желал — поскорее убраться из этой хаты на вольную волю.
Он попятился к выходу, но вокруг него уже объявилось множество мертвецов с бледными лицами: был среди них и дроворуб Остап Зализный, коего в прошлом годе придавило насмерть упавшим дубом, был и запорожский козак Лев Боягузлывый, сгинувший от лихоманки, были и деревянные зубастые дуболомы, вытесанные его собственными руками для сельской ребятни. Все они преграждали ему путь и пытались схватить за одежду. Однако он тоже был силён и до свободы ему оставалось всего немного.
— Мама, он зараз убежит! — отчаянно вскричала Оксана.
— Помогите мне, слуги! — громовым голосом объявила Солоха. — Приведите Страшилу!
— Приведите Страшилу! Ступайте за Страшилой! — раздались возгласы мертвецов. — Страшилу, Страшилу сюда!
И вдруг настала тишина; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги; взглянув искоса, увидел Жус, что ведут какого-то приземистого, рыхлого, косолапого человека. То было городне опудало, иначе чучело. Всё оно было в рваной дерюге и пучки соломы торчали из прорех во все стороны. На большой тряпичной голове его сидела соломенная шлапа. Тяжело передвигал оно ноги, поминутно оступаясь. С ужасом заметил Жус, что лицо было у чучела совершенно безглазое. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял столяр.
— Нарисуйте мне глаза! Я его не вижу! — сказал шуршащим голосом Страшила — и все сонмище кинулось рисовать ему глаза углём.
«Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос столяру. Не вытерпел он и глянул. Прямо в жуткие намалёванные кое-как угольные очи.
— Вижу! — закричал Страшила и уставил на него руку в рваной рукавице. — Замри на месте!
Слабость охватила все члены Жуса, он не имел больше сил сопротивляться.
— Ты мой! — торжествующе объявила Оксана, бросаясь ему на грудь. — Мой навеки!
И белый свет померк перед глазами бедного столяра.
Стара ві, стара відьма як халера,
А ще хо, а ще хоче кавалера.
Дурний сто, дурний столяр як пеньок,
А ще хо, а ще хоче до дівок.
Ой біда, ой біда, біда, біда,
Дядя Фёдор, пёс и кот. Эдуард Успенский
Некоторые задумки, что называется, не идут. Крутишь в голове и так, и этак, фантазируешь… Потом понимаешь, что сюжет не складывается. Но заготовки остались и сидят занозой. Мешают жить. Кое-что получается довольно забавно. Поэтому терять жалко. А продолжать уже не хочется. Выход один — выложить наброски. Просто для того, чтобы поделиться несостоявшимся. Кто-нибудь поморщится, кто-то улыбнётся. Уже немало.
Перемешать в хорошем миксере ВС и Простоквашино было бы забавно. Некоторые фразочки из этого гибрида звучали бы примерно так:
* * *
У одних родителей девочка была. Звали её Тётя Элли. Потому что она очень умная была и самостоятельная. Она очень хотела побывать в Волшебной стране, а родители ей этого не позволяли.
* * *
— Неправильно ты, Тётя Элли, Гингему раздавила.
* * *
— Я почему такой злой раньше был, потому что у меня сердца не было.
* * *
— Почему обязательно польза? Вот какая польза от этого Людоеда?
— От этого Людоеда очень большая польза. Он дорогу в Изумрудный город загораживает.
* * *
Грибов сейчас в лесу нет. Ягод — тоже. Одни саблузубые тигры остались.
* * *
Бастинда подойти к телефону не может. Она очень занята. Она тает.
* * *
«Здоровье-то у меня не очень: то мыши в голове заведутся, то солома из-под кафтана вываливается. Но сейчас всё по-другому. И иголки с булавками в голове появились, и лицо мне новое нарисовали. А днём я люблю на шест вкарабкаться. И там глаза вытаращу, руки растопырю и давай ворон гонять как ненормальный.
А на днях я опять ржаветь начала. И все суставы у меня сразу заскрипели. Пришлось машинным маслом себя смазать. И всё сразу стало хорошо. Поэтому, дорогие папа и мама, вы меня теперь просто не узнаете. Грива у меня теперь густая, уши торчком, а кисточка на хвосте из каракуля».
* * *
— Это я, почтальон Гудвин, принёс мозги для вашего чучела. Только я их вам не отдам, потому что у вас зелёных очков нету.
* * *
— На дворе начало двадцатого века, а у нас одна пара серебряных туфелек на двоих. Как при волшебнице Гингеме!
* * *
— Дожили! Мы его, можно сказать, в лесу нашли, от ржавчины очистили, смазали, а он нам фигвамы рисует!
* * *
Я сегодня пойду
Я сегодня пойду в Голубую страну,
Возле старой пещеры направо сверну,
И среди красоты, где ручьи и цветы,
Позабуду невзгоды мирской суеты.
Друга встречу я там, другу руку подам.
Мы присядем вдвоём и чуть-чуть… пожуём.
Через день я в дорогу отправлюсь опять.
Изумрудного города не миновать!
Там мой друг у ворот всем очки раздаёт,
А другой с бородой — всё такой же худой.
Я очки нацеплю, на друзей посмотрю.
Будем рядом сидеть и втроём… зеленеть.
А затем, так и знай, в Фиолетовый край
Я отправлюсь в поход. Друг и там меня ждёт.
Он не молод, не стар, его имя — Лестар.
Он механик, кузнец, он такой молодец!
Мы правителю масло в суставы зальём,
Руки-ноги прикрутим и дружно… мигнём.
Вот и Розовый цвет, где друзей, вроде, нет.
Но и в эту страну на денёк загляну.
Там такие цветы, там такой аромат!
Каждый встречный с тобой побеседовать рад.
Если Стелла в саду, может быть, подойду.
Будем рядом стоять… и не будем болтать!
Мне к Марранам в страну неохота, да ну!
Я отнюдь не шучу, я туда не хочу!
Люди этой страны не на шутку странны,
И у них кулаки чересчур велики.
Даже если бы вдруг среди них был мой друг,
Вы представьте, друзья: он бы прыгал… А я?
На обратном пути к рудокопам зайти?
Это дельный совет. Почему бы и нет?
Я там выпью воды, не предвидя беды,
И проснусь на заре с пустотой в голове.
У кого бы узнать: кто я? как меня звать?
Наконец, сам не свой, возвращаюсь домой.
Не в Канзас, а в Сибирь, где так зябко зимой.
Я везде побывал, всех друзей повидал,
Пожевал, помигал, подремал, поболтал.
Лишь до Жёлтой пока не добрался страны.
Знать бы кто там живёт. Может быть… Желтуны?
