- Считаешь, я первый директор в Хогвартсе, совмещающий то и другое? Это всегда было обычной практикой. Дамблдор? Нет, он не преподавал - думаю, тебе не надо объяснять, на что у него уходило слишком много времени. Мне, благодаря одному настырному гриффиндорцу, бороться больше ни с кем не нужно.
Хмыкнув, - еще бы он признался, что ему нравится преподавать - всегда нравилось, только теперь он наконец-то позволил себе это признать, - я сосредоточиваюсь на чьем-то глубокомысленном опусе, искоса наблюдая, как он один за другим откладывает пергаменты, черкнув на каждом что-то не менее язвительное, чем замечания, оставленные им в свое время на наших работах, - и это по-прежнему жутко раздражает, и я не раз замечал брошенные на него сердитые взгляды и слышал сказанные в его адрес крепкие словечки. Но когда в марте ему снова пришлось варить Феникс Лакрима и на следующий день он был бледнее обычного, нужные ингредиенты для зелий появлялись на его столе быстрее, чем он успевал протянуть руку к шкафчику, и несколько гриффиндорцев, помявшись, сами подошли к нему после занятия за скребками для размазанных по столам останков флоббер-червей. Его до сих пор искренне забавляют такие случаи - ничего, когда-нибудь привыкнет, главное, что он остался в Хогвартсе.
Я знаю, что он окончательно решил это для себя после сентябрьского визита Скримджера, когда они о чем-то долго говорили с глазу на глаз в директорском кабинете. Конечно, я догадывался - о чем, Макгонагалл, с чьей подачи разговор и состоялся, давно рассказала, что попечители и общественность не против, так что последнее слово оставалось за ним. В тот вечер Северус решил побить рекорд молчаливости и даже в лаборатории ограничивался жестами, но я терпел и перед сном наконец дождался невыразительного:
- Он предложил мне директорский пост.
- А ты? - спросил я осторожно.
- Сказал, что подумаю. Ты еще не готов к работе, а я не смогу совмещать все сразу.
- Но когда я… буду готов, ты согласишься?
- И что потом? Ты - зельевар, значит, жить будешь здесь… не боишься, что пойдут сплетни? Конечно, я могу занять комнаты Дамблдора… не хотелось бы, я привык к своей лаборатории, но…
- И всего-то? - перебил я его, облегченно выдохнув - так это он о моей репутации беспокоится! - Северус, за эти полгода у меня даже гриффиндорцы не поинтересовались, где живу - все знают, что я - твой ассистент, значит, и жить должен где-то в подземельях, а где именно - никому не интересно. Кто и когда в этой школе интересовался личной жизнью преподавателей?
- Ты уже забыл о… - но я не дал ему произнести имя мучившего его подонка, перебив:
- А ты уверен, что он все это не выдумал? Ни я, ни кто-либо еще в этой школе никогда о тебе такого не слышал - действительно, когда я расспрашивал школьников в ту неделю, его какими только эпитетами не награждали, но слово «гей» не было произнесено ни разу. - Уверяю тебя, ни один школьник представления не имеет о том, где находятся личные комнаты учителей, и вряд ли кому-то придет в голову, что мы… что у нас… в общем, освобождать комнаты тебе совсем не нужно и переживать из-за сплетен - тоже, разве что мы сами дадим им повод, поцеловавшись в Большом зале или на лужайке перед замком. Северус?.. - я, кажется, упустил момент, когда из задумчивого выражение его лица сделалось предвкушающим, так что поцелуй застал меня врасплох.
- Ты решил… заткнуть мне рот… или это ответ?.. - наконец смог я выговорить, но он не дал мне отстраниться и вновь привлек к себе:
- Вы с Дамблдором, кажется, сговорились - сегодня он полчаса убеждал меня в том же самом. Ну, раз уж тебе плевать на репутацию - мне вообще терять нечего… выгонят обоих с треском к чертовой матери… - он не договорил, но на этот раз я ничего не имел против.
И сегодня утром я помог ему уложить складки черной с серебром мантии, которую после того сентябрьского разговора мы выбрали вместе, и сам расчесал густые пряди, и критически оглядел его перед выходом, ища, к чему бы еще приложить руку - эх, нацепить бы орден Мерлина, так ведь не позволит же! - и дождался предсказуемой насмешки:
- Ты так хлопочешь, словно готовишь меня к Святочному балу, - но насмешка оказалась ласковой, и я произнес, стараясь говорить серьезным тоном:
- А что, это идея - только цвет мантии мы, разумеется, сменим… что скажешь о гриффиндорских цветах в честь дамы сердца? - подзатыльник оказался не менее предсказуемым, но я успел от него увернуться.
А потом любовался им в Большом зале, искоса поглядывая в сторону директорского кресла, и день тянулся как резиновый, и сейчас, когда он наконец отложил последний пергамент, мне уже как-то не верится, что через пару минут мы наконец окажемся у себя. В наших комнатах.
В гостиной уже ждет поднос с ужином, но Северус, не подсаживаясь к столу, на ходу цепляет тарталетку с вареньем и открывает дверь в лабораторию. Сердито подцепив соседнюю - к этой его привычке перехватывать на ходу я так и не приспособился - я иду следом, но, увидев, как усталое лицо освещается радостным предвкушением, забываю обидеться - черт возьми, кажется, эксперимент, на который мы потратили - загубили, как частенько бросал он в сердцах - два месяца ежевечернего каторжного труда, оказался удачным.
- Вот, смотри, - дожевав и тщательно отряхнув руки, он протягивает мне небольшую стеклянную плошку, на дне которой плещется голубоватая прозрачная жидкость.
- Красиво, - тихо говорю я. - Оттенок в точности такой, как ты объяснял. Значит, получилось… У тебя получилось.
- У нас, - поправляет он, и мне хочется обнять его за плечи, но я сдерживаюсь. - У нас получилось. Как мы его назовем?
- Может, просто Меморис? - неуверенно предлагаю я - что-то уж очень коротко и очевидно, но Северусу, похоже, нравится.
- Меморис, Меморис… - задумчиво повторяет он, осторожно ставя плошку на стол. - А что… неплохо. Кратко и выразительно. Представляешь, сколько проблем оно поможет решить - но, разумеется, только после того, как мы окончательно его доработаем. Переодевайся и приступим.
Меморис, думаю я, расставляя ингредиенты в нужной последовательности. Зелье, восстанавливающее любые повреждения памяти, помогающее при любых видах амнезии, вплоть до последствий Обливиэйта, исцеляющее даже таких, как Локонс… а что, это мысль.
- Испытаем на Локонсе? - невозмутимо предлагаю я. - Заодно проверим на побочные эффекты.
- Только давай в палату к нему войдешь ты, - он вдруг улыбается совсем по-мальчишески - я так люблю эту легкую улыбку без оттенка горечи или иронии. - А я, так уж и быть, спасу тебя от последствий гриффиндорского героизма.
- От героя слышу, - бормочу я, улыбаясь в ответ. - Хватит меня спасать. Пойдем лучше ужинать, там уже все остыло.
Но я ошибся - у стола нас ждет Добби. Словно священнодействуя, он с серьезной физиономией раскладывает тарелки и приборы, согревает остывший чай и с непреклонным видом - наверное, у меня в соответствующие моменты бывает такой же - придвигает к Северусу два блюда, накрытых салфетками.
- Мясной пудинг и пирог с абрикосовым джемом, - выговаривает он торжественно. - Добби сам испек это для профессора. Профессору нужно лучше питаться, особенно теперь…
- Чтобы представительнее выглядеть? - ворчит Северус, покорно убирая салфетки, и мы с Добби весело переглядываемся - перед своими любимыми блюдами он не устоит и съест все до крошки. - Чего вы добиваетесь - чтобы я стал похож на Слизнорта? Кстати, о Слизнорте - думаю, Меморис и ему сможет помочь - если подобрать определенную последовательность зелий…
Почти не слушая, - все равно слишком устал, чтобы что-то толком запомнить, а Северус не обидится - ему подобные лекции бывают нужны скорее для того, чтобы лучше все обдумать - я рассеянно оглядываю гостиную. Мы так и не стали ничего менять - разве что шкафов с книгами прибавилось и появилось еще одно кресло. Стоп, а это что такое?.. а, видимо, Добби с этим и пришел… Дотягиваюсь до таинственного свертка, но едва взяв в руку, уже понимаю, что в нем и от кого - хотя и надпись, несомненно, заслуживает внимания.
- «Профессору Снейпу и профессору Поттеру от четы Малфоев» - зачитываю я с выражением. - По-моему, подарок вполне равноценен поводу, а ты как считаешь?.. Добби, достань, пожалуйста, бокалы… да, вот эти… нет, спасибо, с вином я справлюсь сам.
Как хорошо, что Добби тихонько испаряется, и больше никто нас сегодня не потревожит - Макгонагалл тоже не откажешь в тактичности. Потрескивает камин, и погасли все факелы, кроме двух, и я смотрю и не могу насмотреться на спокойное задумчивое лицо. Обычно, сидя вот так перед камином и согревая в ладонях бокалы, мы молчим - каждому и так ясно, что сказал бы другой. Но сегодня можно нарушить традицию.
- За тебя, Северус, - тихо говорю я, приподнимая бокал. - Не за директорство. Ты знаешь за что.
За то, что тогда разрешил себе надеяться. За то, что выжил. За то, что впустил меня в свою жизнь. Я сказал бы это, если бы умел говорить такие слова, но он ведь и так все понимает.
