— Верно. Вот для этого и нужен третий этап. Тут уже никакой огласки, официально здесь будет тишь, да гладь, да торжество демократии. А работать станут небольшие группы спецназа ВВ, с самым современным оборудованием. Они выловят всех. Вопрос только времени. Ну, разве что Петрович в подземке продержится: ядерные боеприпасы, пока работает Купол, в ход не пустят. Иначе, хе-хе, вся Земля Подкупольем станет. Месяца три, самое большее — пять, и додавят последних. Ну, а затем четвёртый этап — я так понял, с помощью нанороботов очистят воздух и грунтовые воды от вредных веществ, удалят смог, выжгут слизь — ты не забыл, в ней тоже бактерии-мутанты, и что будет при столкновении их с обычной биосферой…
— Можешь не рассказывать, — скрипнул зубами Мэтхен.
— Ну вот. А потом — пятый. Это уже рекультивация местности, завоз почвы, высадка лесов, отстройка городов — естественно, с переименованием, чтобы никакой памяти не осталось. Лет пять-десять, и никто про Подкуполье не вспомнит. Но мы, как и все остальные, до тех времён не доживём. Я же сказал, самое большее, что у нас есть — пять месяцев. Сдаться мы, после всего — не можем, а наши посельчане не смогут точно. Но возможно, уже через три месяца спасать станет некого. Отдельные особи, прячущиеся в подземке, будут. Да что толку, потомства они уже не оставят. Не станет Подкуполья как единого целого, как мира.
— Ну, а как это можно остановить?
— Не знаю, парень. Как минимум, для этого нужно разгромить всю группировку. Но чем? Калом? Да и потерпев поражение, они лишь стянут большие силы и применят новейшее оружие. Сам понимаешь, посчитаться с какими-то выродками станет делом чести. Можно, конечно, попробовать терроризировать население за Барьером. Но террористов сразу засекут: Свободный мир полтора века готовился именно к войне с террористами. Разве что, дадут им разнести пару деревень, чтобы создать повод для жёстких мер.
— А если попробовать связаться с Хань?
— Какой узкоглазым резон за нас вступаться? Не, тоже не пойдёт…
Воцарилась тишина. Лишь теперь Мэтхен осознал, как серьёзно положение. Если всё так, как сказал Ярцефф, победить вообще невозможно. Против миллиардов жителей Свободного Мира с горами новейшего оружия и генетически модифицированными суперсолдатами — двести, может, триста тысяч калек и уродцев. По большей части — безоружных, местами ещё и безъязыких, и безмозглых… И, главное, с каждым днём их всё меньше. Сколько народу накрыло у краников и на раздачах ещё в первую ночь? Да и «чистильщики» работают будь здоров. Большую часть всех потерь, подозревал Мэтхен, нанесли захватчикам бойцы Ярцеффа.
— Но должен же, мать твою, быть выход! — взорвался Мэтхен. Да что с ним такое? Капитан ведь сам обещал «оторвать башку любому паникёру»! И вдруг… — «Сёгун» — это что такое? Нет, кто такие сёгуны были, я знаю. А тут что?
Но Ярцефф лишь отмахнулся.
— Как я понял, проект такой. Только не «Сёгун», а «Сайгон». Город был, во Вьетнаме. Разговоры про импотенцию — действительно лажа. Тут ты угадал. Проект явно военный. Больше не известно ничего, может, и настоящее название засекречено.
— Может, это какое-то супер-оружие, которое против ханьцев готовят! Если захватить…
Ярцефф только поморщился. Дилетантский подход в таких делах он не любил.
— Скорее всего, нет. Было б действительно что-то серьёзное, ни одна собака не узнала бы до боевого применения. Вспомни, как с атомной бомбой в позапрошлом веке было: сбросили на город — и все в шоке, а до того про неё ни звука. А тут пьяные унтера в баре болтают. Значит, что-то оборонное, но не относящееся к высшей категории секретности. Какое-то особое излучение, но для чего — непонятно. Может, с ханьцами что-то сделает, может, наших от чего-то защитит — мы даже этого не знаем. Но против нас такое не применят: любую новинку засекут ханьцы. И найдут противоядие, наука у них не хуже нашей. Если и пустят эту штуку в ход, то на Луне и в боевых условиях. «Сайгон» нас не касается.
— Почему же? Если б удалось выяснить, где он находится, прорваться туда, включить…
— Не смешно. Ну, головой-то подумай: как мы узнаем, где совсекретный объект находится — это раз. Так его и охраняют так, что и «хунвейбины» не проскочат. Допустим, прорвёмся мы туда, методом тыка найдём какую-то кнопку, включим. А это излучение не убивает, а наоборот… Хотя бы потенцию повышает до заоблачных высот? И все люди как кролики станут. То-то смеху будет! И то, если «Сайгон» — планетарного действия, а не локального. А если только на нас и подействует? Группа захвата обхохочется, пока вязать нас будет.
Ярцефф непринуждённо шутил, при этом умудрялся в абсолютном мраке (свет давал только дисплей навигатора, и то не больше, чем зажжённая сигарета) вести машину. Но озарённое бледными отблесками лицо не улыбалось. Мэтхену тоже не очень-то хотелось говорить, но и замолчать, оставив за капитаном последнее слово — не хотелось. От слов Курта Ярцеффа веяло недостойным и неестественным отчаянием, будто он заранее, ещё до боя, признал себя побеждённым. «Пойди и вздёрнись на проводе!» — когда-то сказал по такому поводу кэсэошник. И вот теперь сам завёл песню Борзи, борзого только со своими.
— Но что-то же надо делать? Или так и будем прятаться по развалинам, пока везуха не кончится?
— А ты, я вижу, собрался жить вечно? — бросил Ярцефф любимую присказку. — Мы и так переживём почти всех подкуполян.
— Это с чего? Самые ушлые рыси, что ли?
— А с того, что мы не прощения будем у «судей праведных» просить, а драться. До конца, до последнего патрона, а потом ножами и голыми руками. И не только мы. Думаю, и ещё найдутся. Эти стрелки по безоружным — трусливы, как шакалы, а их родным плевать на всё, кроме родственничков. Когда в Свободный Мир потоком пойдут гробы с рваными в клочья тушками, они трижды призадумаются. Президент побоится импичмента, и или выведут войска…
Ярцефф сделал паузу. А потом резко, лишая всех и всяческих иллюзий, рубанул:
— Или, уже без огласки, пошлют профессионалов. Тот же спецназ ВВ, только раньше. Вот только не надо о том, что это ничего не изменит, и прочую лабуду. В худшем случае те, кого убили, уйдут отомщёнными, и их душам будет полегче. А в лучшем… Порой побеждают именно те, кто дрался до конца. Даже не имея надежды победить. Помнишь, ты мне русскую книжку давал читать. Ну, про Чечню? Крошечная провинция, ни своей военной промышленности, ни науки, ни самодостаточной экономики, ни серьёзных рек, по населению — меньше процента от всей страны — смогла десять лет противостоять огромному государству. И поначалу даже выиграть войну. А ведь по уму никаких шансов не было с самого начала. Теперь вот эти русские, — он скосил взгляд назад, где забылись тяжким сном подкуполяне, — в том же положении. И опыт бывшего врага им очень пригодится. А что делать — придумаем, не беспокойся. Мне на Луне порой тоже казалось — всё, труба. Хочешь, расскажу, как было дело?
Мэтхен уже хотел кивнуть — интересно послушать, да и полезного можно узнать немало. Но в голове снова зазвучал знакомый голос.
«Загляните ко мне, ладно? Вы же совсем рядом. Очень нужна ваша помощь. Может, и я вам помогу…»
Мэтхен закрутил головой, заозирался. Он всё ещё не мог привыкнуть к мыслеречи на такой дистанции. «Ты где? — подумал он. — Ничего не видно».
«Недалеко. Пять километров к северо-западу. Там колодец, ну, а дальше ты знаешь. Так вы приедете?»
— Да что случилось-то? — заинтересовался Ярцефф.
— Отшельник, — прервав неслышную остальным беседу, ответил Мэтхен. — Помнишь, я тебе рассказывал. Он — гений. Может, что-то сумеет придумать. И Дудоне поможет.
— Понял. Что ж, едем к умнику. Сколько там, пять километров? Больше всё равно некуда.
— Молодцы, что пришли, — голос Отшельника был глух, в мудреце будто что-то надломилось. Таким усталым, измученным, изверившимся Мэтхен его ещё не видел. Казалось, всё, чем он жил и во что верил, в одночасье рассыпалось пеплом. Что могло его так надломить? Вторжение? Так к этому всё шло. — И… в остальном тоже молодцы. Если б все так воевали…
Огромный глаз моргнул, остальное тело даже не шевельнулось. Лишь сочилась живительная жидкость по воткнутой прямо в вену ржавой игле. Посельчан такая превращала в дебилов и, подозревал Мэтхен, усиливала мутацию. А на Отшельника мутагенная дрянь не действовала. Наоборот, придавала сил и спокойствия.
— Отшельник, — Мэтхен замялся, не зная, что сказать. Рассказывать о штурме, после того, как именно головастый карлик показал «картинку», и тем всех спас? — Ты просил, и мы здесь.
— Спасибо. А надо мне… У меня есть ещё один отнорок, под Москвой. Когда-то я мог ходить, и кто бы мог подумать! А теперь, сами видите, и километра не пройду. Да и без пойла я теперь сдохну. А вы и пойло взять можете, и меня заодно.
— Так ведь мало ли что, Отшельник! — возмутился Мэтхен. — Тут безопасно, а наверху мало ли что?
